Дорога на Вэлвилл - Бойл Т. Корагессан (книги бесплатно без txt) 📗
Часы на бюро показывали 5:05, ночник лучился мягким светом. Дрожа в халате и тапочках, Уилл шаркающей походкой брел по стерильным санаторским холлам. Если в ту памятную ночь с индейкой Уилл крался, стараясь никого не встретить, то сейчас он не таясь шел по безмолвным коридорам. Совесть его отягощало множество грехов, не последним из которых было его нынешнее намерение навязать свое общество несчастной, страдающей жене. Подари мне дочку, Уилл, –так она тогда шептала. Что ж, он готов, и перед лицом этого непреложного факта меркли и ее страдальческая хрупкость, и любые доводы рассудка.
Спустившись на три этажа, Уилл оказался в точно таком же коридоре, как его собственный: яркие лампы, ледяной пол. Комната 212. Постучался – тихо-тихо, затравленно огляделся. Никого, даже медсестры не видно.
– Элеонора? Ты здесь? – Он нажал на ручку, подавив неприятное шевеление в животе, отворил дверь. Свет из коридора просочился в комнату. – Элеонора? Это я, Уилл.
Ничего. Ни звука, ни шороха. Лайтбоди проскользнул внутрь, как вор, и тихонько прикрыл за собой дверь. Элеоноры в кровати не было. Начало шестого утра, а его жены нет в кровати. Тут же мозг ядовитой стрелой пронзила кошмарная мысль: Линниман! Но нет. В этой кровати явно спали – подушка и простыни смяты. Начало шестого, где же она может быть? В ванной он тоже не нашел ответа: зубная щетка, пудра, румяна, влажное полотенце, шелковый халат, памятный ему по более счастливым дням. Уилл вернулся в комнату, порылся в ящичках комода и задрожал при виде милых мелочей: шарфиков, перчаточек, заколочек. На ночном столике лежали две книги в кожаных переплетах с золотыми буквами: «Книга, написанная самой природой» (автор – миссис Асенат Николсон), где речь в основном шла о репке и морковке, и «Культура свободного тела» (автор – Герхардт Кунц), воспевавшая достоинства загорания в голом виде. Этой книге Уилл уделил больше внимания, пролистав бесконечные восхваления солнца и свежего воздуха, а также целительных свойств лугов и пляжей. Особенно увлекло его красноречивое описание того, как группа гелиофилов обоего пола плескалась в ручейке посреди Черного Леса. От чтения Уилл оторвался только в половине шестого, распаленный до невозможности.
На этом, вероятно, все бы и закончилось, если бы он, кладя книгу на столик, случайно не смахнул на пол листок с машинописным текстом. Листок был озаглавлен «Оздоровительный график миссис Элеоноры Лайтбоди». День Элеоноры начинался в пять утра с промывания кишечника, сидячей ванны и массажа в женской бане; затем следовал урок художественной гимнастики и жонглирование палицами в спортивном зале. В половине шестого начинался какой-то «сеанс силезских грязей», а потом – двадцать минут упражнений по глубокому дыханию на верхней веранде.
Верхняя веранда! Листок еще не опустился на поверхность столика, а Уилл, выскочив за дверь, уже несся по коридору.
Однако веранда была пуста, если не считать какого-то плотно укутанного эскимоса, одиноко торчавшего в предрассветных сумерках. Силуэт вырисовывался на фоне балюстрады, с которой открывался вид на сонные крыши Бэттл-Крик. Казалось, эскимос очень из-за чего-то расстроен – убивается, бедняжка, беспомощно машет руками, а ноги его туго спеленуты толстыми одеялами. Разочарованный, Уилл хотел было уйти, но тембр причитаний показался ему знакомым.
– Элеонора? – прошептал Лайтбоди, кутаясь в халат.
Элеонора (если это, конечно, была она) не ответила.
– Восемь… уф, уф… фу-у-у! – простонал женский голос, лица под капюшоном было не видно. Женщина согнулась пополам и снова замахала руками.
– Девять… уф, уф… фу-у-у! Десять… уф, уф… фу-у-у!
– Элеонора?
Бесформенная фигура обернулась к нему, и Уилл увидел страшную маску смерти: кошмарные неподвижные черты, более всего напоминающие сжатый кулак. Лайтбоди проворно отскочил назад, но свет сияющих глаз остановил его.
– Уилл? – бесформенный силуэт назвал его по имени. – Боже, что ты здесь делаешь?
Заклятье рассеялось. Все было в порядке. Перед Уиллом стоял не гость из потустороннего мира, не ангел смерти и не беглец из сумасшедшего дома – это была Элеонора, его жена, его любовь, сплошь обмазанная силезской грязью и усердно тренирующая глубокое дыхание на выстуженной каменной веранде – глухой ночью, за два часа до завтрака. Это открытие придало Уиллу уверенности, а уверенность переросла в страсть. Лайтбоди зашаркал вперед в своих шлепанцах, попытался обхватить жену руками, но слой одеял был слишком толстым. Ухватив нечто, отдаленно напоминающее руку, Уилл пробормотал:
– Я… ярешил тебя проведать…
– В половине шестого утра?
– Я соскучился. К тому же сегодня сочельник. Ну, утро сочельника.
Элеонора не ответила.
– Одиннадцать… уф, уф… фу-у-у! – выдохнула она. – Двенадцать… уф, уф… фу-у-у! Тринадцать…
Уилл уже по-настоящему замерз. Тело сотрясала крупная дрожь, будто кто-то поднял его за шиворот и мотал из стороны в сторону.
– Я хотел сказать, что у меня для тебя есть подарок, тебе это очень понравится, вот увидишь.
– …уф, уф… фу-у-у!
Она наклонилась, чтобы поправить одеяла, и Уилл увидел, что от ее спины тянется электрический шнур. Шнур обвивался вокруг нескольких пустых стульев и уходил за дверь, ведущую в дом.
– Это очень мило, Уилл, – пробормотала Элеонора, шумно выдыхая через невидимые ноздри. Она даже слегка улыбнулась, и маска в нескольких местах треснула. – Я тоже кое-что приготовила для тебя.
– У тебя шнур запутался, – соврал Уилл и, воспользовавшись тем, что она отвернулась, пылко приник к кокону из одеял. Сиплым от страсти голосом он прошептал: – У меня есть кое-что с собой прямо сейчас, и если мы пойдем ко мне, ты увидишь…
– Что за глупости, Уилл, мы обменяемся подарками вечером, как договорились, на вечеринке, которую Фрэнк устраивает в честь доктора Келлога.
Фрэнк устраивает в честь доктора Келлога– эта фраза кольнула его, но Уилл мысленно отмахнулся от нее и снова стиснул одеяла в объятиях. Он замерз. Халат ни капельки не защищал от пронизывающего предрассветного ветра, гулявшего под крышей. Кончик носа потерял чувствительность.
– Нет-нет, – клацая зубами, выговорил Лайтбоди. – Я п-про д-другое. П-помнишь, т-ты г-говорила, что хочешь д-дочку? Т-так в-вот, я г-готов. М-можешь п-прове-рить. Я г-готов подарить тебе д-дочку. Прямо сейчас. Сию минуту. – Он страстно пожирал взглядом обмазанное глиной лицо. – Пойдем ко мне в комнату.
– Ты что, серьезно? – Элеонора резко оттолкнула его, шумно выдыхая морозный утренний воздух. – Супружеские отношения здесь строжайше запрещены, ты же знаешь. – Тут она рассмеялась и покачала головой. – Ах, Уилл Лайтбоди, ты совершенно невозможен. Да-да. Затеял разговор в самое неподходящее время… и вообще, что ты здесь делаешь в халате и тапочках? С ума сошел? Хочешь простудиться?
Уилл уже пятился к двери, обхватив негнущимися руками озябшие плечи; его член съежился и поник от холода.
– С-счастливого Рождества… – пробормотал он и чихнул, – …Элеонора.
Но она его уже не слышала, занятая приседаниями. Открывая тяжелую дверь в холл, он услышал:
– Четырнадцать… уф, уф… фу-у-у! Пятнадцать… уф, уф…фу-у-у!
Далее пошла обычная рутина. В семь часов явилась сестра Блотал с пожеланиями доброго утра и утренней клизмой. Потом сестра проводила Уилла в столовую, где он должен был выпить две первых (из семнадцати) порции своего последнего дня молочной диеты. Ибо свыше поступило распоряжение: налицо все признаки улучшения, и с Рождества Уилл переводится на виноградную диету. Потрясающая, дивная новость, чудо из чудес. Часы пробьют полночь, провозглашая начало дня, когда появился на свет Спаситель, – и тогда Уилловы спасители даруют ему благо вкушения твердой пищи. Виноград. Сытный, восхитительный, целебный виноград. Как только Лайтбоди узнал об этом третьем шаге на пути к оздоровлению его пищеварительного тракта, он тут же вообразил себе предписанные ему ягоды – продолговатые, мясистые, сладкие, полезные: золотой мускат, королевский конкорд, медовый томпсон и крупный розовый токай, – доставленные из самых отдаленных уголков земли, любовно очищенные от кожицы проворными пальчиками диетических сестер.
