Шопенгауэр как лекарство - Ялом Ирвин (книга регистрации .txt) 📗
— Отлично, теперь мы знаем, чего ты не делал.
А теперь расскажи нам, что ты делал?У меня уже голова идет кругом, — сказала Бонни.
— Я просто анализировал то, что произошло. Следовал за доводами разума, и больше ничего.
Тут все снова погрузились в состояние, которое наступало после каждой реплики Филипа. Он звучал так рационально, так отстраненно, что все терялись и недоуменно смотрели в пол. Тони покачал головой.
— Я понял все, что ты сказал, — начал Джулиус, — кроме последнего — вот этой последней фразы «и больше ничего». Этого я совершенно не могу понять. Для чего ты выбрал именно эту тему — именно сегодня, в этой ситуации, при таких отношениях, которые сложились в группе? Ты ведь спешил это сделать. Тебе не терпелось. Я же видел, как ты торопился все это выложить. Несмотря ни на что, ты был настроен начать именно сегодня. Попробуй объяснить, почему? Чего ты хотел добиться?
— Это-то как раз несложно, — ответил Филип. — Я знаю абсолютно точно, зачем я это сделал.
Молчание. Все замерли в ожидании.
— Черт побери, — первым не выдержал Тони. — Филип, ты что, испытываешь нас? Сколько это может продолжаться? Мы что, должны выпрашивать у тебя каждое слово?
— Что ты сказал? — спросил Филип, недоуменно наморщив лоб.
— Ты все время заставляешь нас ждать, — помогла Бонни. — Это что, нарочно?
— Может, ты думаешь, нам все равно? Не интересно, что ты скажешь? — подхватила Ребекка.
— Нет-нет. Ни то ни другое. — ответил Филип. — К вам это не имеет никакого отношения — просто мое внимание рассеивается, и я ухожу в себя.
— А вот это мне кажется очень важным, — вмешался Джулиус. — Думаю, за этим скрывается что-то такое, что влияет на твои отношения в группе. Если твое сознание действительно ведет себя так капризно — как этот дождик за окном, тогда есть повод серьезно задуматься. Почему ты периодически уходишь от разговора и погружаешься в себя? Я думаю, дело в том, что неожиданно ты начинаешь тревожиться. В нашем примере потеря внимания имела отношение к тому, с чего ты начал встречу. Давай попробуем выяснить, что это было?
Филип молчал, размышляя над тем, что сказал Джулиус.
Для общения с коллегами у Джулиуса имелись особые рычаги воздействия:
— И еще одно, Филип. Если в будущем ты собираешься принимать клиентов или вести группы, потеря; внимания и уход в себя станут серьезной помехой в работе.
Это был точный удар — Филип немедленно очнулся:
— Я сказал это, чтобы обезопасить себя: Пэм видела список, и я боялся, что в какой-то момент она про него расскажет. Поэтому я решил сделать это сам — выбрал из двух зол меньшее. — Филип замялся, глубоко вздохнул и продолжил: — И кое-что еще. Я не ответил Бонни — она обвинила меня в хвастовстве. Дело в том, что я вел этот список, потому что тот год был особенно активным. Три недели с Молли были исключением: обычно я спал с кем-нибудь один раз и потом бросал — возвращался, только если не мог найти никого нового. Так вот, если я встречался с женщиной во второй раз, мне требовалось освежить память, чтобы заставить ее поверить, что я действительно ее помню. Если бы она узнала правду, узнала, что она была одной из многих, ничего бы не вышло. Так что никакого хвастовства — эти записи предназначались только для меня. Но у Молли был ключ от моей квартиры — она ворвалась, открыла ящик стола и похитила список.
— Ты что, хочешь сказать, — вмешался Тони, во все глаза глядя на Филипа, — у тебя было столько женщин, что тебе даже приходилось вести записи, чтобы их не перепутать? То есть — как много? Сколько именно? Как у тебя это получалось?
Джулиус неслышно застонал: дело и так запутывалось с каждой минутой, не хватало еще, чтобы Тони лопался от зависти. Отношения между Пэм и Филипом накалились до предела, нужно срочно вмешиваться, но как? Неожиданная помощь подоспела в лице Ребекки, которая внезапно направила разговор в совершенно другое русло.
— Я прошу прощения, но мне очень нужно ваше внимание, — сказала она. — Я всю неделю об этом думала. Я хочу рассказать то, чего еще никому не рассказывала — даже тебе, Джулиус. Это мой самый страшный секрет. — Ребекка помедлила и обвела глазами группу. Теперь все взгляды были обращены к ней. — Ну, нормально?
Джулиус повернулся к Пэм и Филипу:
— Как вы оба? Или у вас слишком много накипело?
— Я не против, — ответила Пэм. — Мне нужно передохнуть.
— А ты, Филип? Филип кивнул.
— А я так с удовольствием, — добавил Джулиус, повернувшись к Ребекке. — Особенно если ты объяснишь, почему решила рассказать об этом именно сегодня.
— Нет, уж лучше я так расскажу, пока не передумала. В общем, слушайте. Пятнадцать лет назад, за две недели до нашей с Джеком свадьбы, меня послали в Лас-Вегас — там была компьютерная выставка, и я должна была представлять наш новый продукт. Я уже написала заявление об уходе, так что эта командировка была для меня последней — я даже думала, последней в жизни: я была на третьем месяце, мы с Джеком планировали свадебное путешествие, после чего я собиралась целиком посвятить себя дому и нашему будущему ребенку. Тогда я еще и не думала о юриспруденции — даже не знала, буду ли работать вообще. Так вот, в Вегасе со мной вдруг начали происходить странные вещи. Однажды вечером, сама не знаю как, я оказалась в «Цезарь Палас» — сажусь, заказываю выпить, и тут ко мне подсаживается мужчина, приличный такой, и начинает клеиться. Сначала то да се, а потом спрашивает меня, работаю ли я сегодня. Я тогда не знала, что это значит, — говорю «работаю». Не успела я заикнуться про работу, как он спрашивает, сколько я беру. У меня глаза на лоб, смотрю на него — симпатичный такой мужчина — и говорю «сто пятьдесят долларов». Он соглашается, и мы поднимаемся к нему в комнату. На другой вечер я пошла в «Тропикану» и сделала то же самое, за ту же плату. А в последнюю ночь я уже сделала это бесплатно. — Ребекка глубоко вздохнула и с шумом выдохнула воздух. — Ну вот. Вы первые, кому я это рассказала. Я несколько раз думала признаться Джеку, но так и не решилась. Зачем? Он бы только расстроился, а мне все равно не легче, так что… Тони… Тони. Ну что ты делаешь? Черт тебя побери, Тони, это не смешно.
Тони, вытащив кошелек, пересчитывал деньги. Услышав возгласы Ребекки, он поднял глаза и лукаво улыбнулся:
— Хотел тебя развеселить.
— Не нужно меня веселить. Для меня это настоящая трагедия. — И Ребекка сверкнула одной из своих удивительных улыбок, которые появлялись на ее лице, когда она того хотела. — Вот мое чистосердечное признание. — Она повернулась к Стюарту, который не раз называл ее фарфоровой куколкой. — Ну, что тыскажешь? Ребекка больше не кажется тебе чистенькой, беленькой куколкой?
Стюарт ответил:
— Я думал не об этом. Знаешь, что я вспоминал, пока ты рассказывала? Один фильм, я его смотрел несколько дней назад, «Зеленая миля». Там была одна великолепная сцена, где осужденный ест в последний раз перед казнью. Так вот, я подумал, может быть, в Лас-Вегасе перед свадьбой ты тоже в последний раз позволила себе немного лишнего?
Джулиус кивнул:
— Мне тоже так показалось. Очень похоже на то, о чем мы когда-то с тобой говорили, Ребекка. — Повернувшись к группе, Джулиус пояснил: — Много лет назад мы с Ребеккой целый год работали над ее сомнениями, выходить ей замуж или нет. — Снова повернувшись к Ребекке, он продолжил: — Помню, несколько недель подряд мы обсуждали твои страхи: ты боялась потерять свободу, и тебе казалось, что твоей карьере приходит конец. Думаю, Стюарт прав, именно это и случилось с тобой в Лас-Вегасе.
— Знаешь, Джулиус, что мне особенно тогда запомнилось? Однажды ты рассказал мне про одну книгу — кто-то разговаривает с мудрецом, и тот говорите либо-либо,на каждое «да» есть свое «нет».
— Я знаю эту книгу. Это «Грендель» Джона Гарднера! — воскликнула Пэм. — Это Грендель, чудовище, искал мудреца.
