Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка - Мак-Канн Кейт
Так совпало, что брат моей матери, Брайан Кеннеди, жил в соседней деревне Ротли, до которой от Куиниборо десять минут езды. Он уже был на пенсии, но до этого работал директором школы в Лафборо. Я была близка с дядей Брайаном, тетей Дженет и их детьми, Джеймсом и Аилин, потому что в детстве мы каждый год на Рождество и на Пасху ездили к ним в гости. Джеймс и Аилин были мне как братик с сестричкой. Иметь родственников по соседству было приятно, потому что Лестер — не Ливерпуль и не Глазго, и местные жители показались мне довольно замкнутыми, что для меня было непривычно. Помогало и то, что среди наших соседей (половина — молодежь, половина — пенсионеры) не было старожилов. Наш дом представлял собой старинное поместье, лишь недавно переделанное под коммунальное жилье, поэтому там все были новенькими.
Вскоре после того, как мы переехали в Куиниборо, я решила оставить анестезиологию и заняться подготовкой к частной врачебной практике. Это было трудное решение — мне нравилась анестезиология и передо мной открывались хорошие карьерные перспективы, но как раз когда Джерри решил оставить работу в Бостоне, должна была начаться моя полугодовая отработка там. Я чувствовала, что, если мы оба будем работать в больнице и наши графики не будут совпадать, это не только пагубно скажется на нашей личной жизни, но и уменьшит шансы зачать ребенка.
Так как я имела за плечами разнообразный опыт работы в больнице, для того чтобы получить разрешение на частную практику, мне оставалось только полгода поработать в психиатрии и пройти специальную подготовку. Однако мне не хотелось бросать ординатуру в своем анестезиологическом отделении. Это означало, что мне придется справляться с огромным объемом работы, и все говорили мне, что нужно быть сумасшедшей, чтобы взвалить на себя такое. Но раз уж я взялась за это, то должна была довести начатое до конца. Джерри хорошо понимал меня. Мы с ним оба перфекционисты, и ни он, ни я ничего без веских причин не бросаем.
Подготовку я проходила в городе Мелтон Мобрей, в одном из первых в стране центров подготовки терапевтов, который был и остается самым большим в Соединенном Королевстве.
В нем работают не только специалисты в разных областях медицины, включая кардиологию, офтальмологию, дерматологию, спортивную медицину и отоларингологию, но и внушительная команда медсестер, фармакологов и так далее. К тому же там существует система взаимодействия врачей, позволяющая любому из терапевтов при необходимости направлять пациента к специалисту более узкого профиля. Эта система позволяет значительно уменьшить количество направляемых в больницы пациентов, поскольку терапевт может лечить их амбулаторно.
Пройдя подготовку, я устроилась в поликлинику. Работа эта мне нравилась, особенно общение с пожилыми людьми, хотя во многом работать там было сложнее, чем в больнице. В поликлинике ты, можно сказать, находишься на передовой и не знаешь, с чем тебе придется столкнуться в следующую минуту. Несмотря на поддержку коллег, ты все же работаешь более независимо, к тому же в течение дня тебе приходится самому принимать решения по самым разным вопросам, не видя ни лабораторных анализов, ни рентгеновских снимков. Безусловно, везде хватает стрессовых ситуаций, и все же я считаю, что заниматься общей практикой сложнее: для этого нужно иметь соответствующие навыки и обладать способностью подмечать малейшие отклонения от нормы, не говоря уже о сострадании и умении сопереживать.
Несмотря на огромные перемены и дома, и на работе, мы вскоре обзавелись друзьями. Одними из самых близких стали Фиона Уэбстер и ее парень Дэвид Пейн. Впервые с Фионой я встретилась в декабре 2000-го, в буфете отделения интенсивной терапии клиники Лестерского университета, где мы обе работали анестезиологами. За день до нашей встречи я окончила ординатуру, и у меня было самое радужное настроение. Довольно быстро я поняла, что у нас с ней много общего. Мы стали такими подругами, что один наш коллега даже в шутку нас называл «ангелами Чарли».
Когда у нас было свободное время, мы с Джерри ходили в гости к друзьям или бегали по полям вокруг Куиниборо. Джерри, правда, иногда еще играл в сквош и вступил в гольф-клуб «Ротли Парк». Жили мы тогда насыщенной жизнью и были счастливы, если не считать неудач с зачатием. Я старалась даже Джерри не показывать, как тяжело мне было с этим справляться. Я не хотела, чтобы меня воспринимали как сумасшедшую или одержимую идеей зачатия, хотя, думаю, любая женщина становится несколько зацикленной на этом, когда принимает самое важное в своей жизни решение — завести ребенка. В моем случае, конечно, не было ни малейших сомнений в том, что я стану матерью. Это было лишь вопросом времени.
В конце концов я обратилась к врачу, прошла тесты, и мне был поставлен диагноз: эндометриоз. Это распространенное заболевание, при котором клетки внутреннего слоя стенки матки разрастаются за пределами этого слоя, что иногда приводит к бесплодию. Я прошла курс лазерной терапии, мне больше года кололи гормоны, но ничего не помогло. Естественным путем зачать ребенка у нас так и не получилось, поэтому оставался лишь один выход: искусственное оплодотворение.
Я имела опыт работы в гинекологии и видела печаль в глазах женщин, которым приходилось лечиться от бесплодия. Тогда я была на сто процентов уверена, что на их месте никогда не согласилась бы на ЭКО (экстракорпоральное оплодотворение) и скорее приняла бы свою судьбу, потому что это слишком болезненный процесс, как физически, так и психологически, который нередко заканчивается разочарованием. Ох, эта юношеская убежденность! Тогда я и помыслить не могла, что мне самой придется столкнуться с этим. Довольно часто невозможно предугадать, как ты поведешь себя в той или иной ситуации, пока не угодишь в нее. Когда выяснилась причина нашей с Джерри беды, я долго не раздумывала. Не сомневаясь ни секунды в решении стать матерью, чтобы разделить свою жизнь и любовь с целым выводком детей, я посчитала, что, раз для этого нужно пройти через ЭКО, значит, так тому и быть.
Странным образом само принятие этого решения принесло мне огромное облегчение. Тяжесть ответственности за зачатие ребенка вдруг как будто свалилась с наших плеч, давление, которое мы с Джерри ощущали, уменьшилось. Первая проба ЭКО прошла гладко, и лечение (уколы, сканирование и последующие процедуры) меня ничуть не расстроило и не встревожило. Все шло замечательно. Мой организм прекрасно реагировал на лекарства, произвел множество яйцеклеток, и большой процент из них, оплодотворенный спермой Джерри, развился в эмбрионы. Не все они пережили первые несколько дней, и мнения о том, когда их переносить в матку, разделились. Одни специалисты считали, что это нужно сделать как можно быстрее, потому что «внутри им все равно лучше, чем снаружи», другие же полагали, что эмбрионы, которые достигнут стадии бластоцисты вне матки, окажутся самыми жизнеспособными, и потому у них будет больше шансов развиться. Всего мы получили тринадцать оплодотворенных яйцеклеток. Было решено имплантировать две из них, а остальные заморозить.
Радуясь тому, что течение лечения соответствует прогнозам, окрыленные оптимизмом команды ЭКО («Все проходит идеально!»), мы с Джерри наивно полагали, что успех нам обеспечен. Но даже учитывая это, мы не хотели рисковать, и я принимала все возможные меры предосторожности: полностью отказалась от алкоголя, физических нагрузок и секса. Я даже перестала принимать ванну и мылась в душе, как будто вода могла вымыть из меня эмбрионы. Я жила под таким крепким стеклянным колпаком, что и бомбой не пробьешь.
Хорошо помню, как через две недели я пошла в больницу проверяться на беременность. Внешне я была совершенно спокойна, но внутри у меня все сжималось от волнения. Но еще более отчетливо я помню, какую боль причинил мне последовавший удар. Результат был отрицательным. Я не могла поверить в это. Тогда мне казалось, что муки страшнее той, которую испытывала я, быть просто не может. Даже сегодня я не понимаю, как позволила себе быть столь уверенной в успехе, тем более что я не только как потенциальная мать, но и как врач прекрасно понимала, насколько сложное дело ЭКО. Мой необоснованный оптимизм многократно усилил боль от падения с небес на землю. Не знаю, сколько я проплакала.
