Черная свеча - Мончинский Леонид (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
— Федор, — Упоров слегка дёрнул за рукав Гнускова, когда они уже подходили к вахте. — Напомни мне завтра: хочу обложить печь кирпичом. Будет дольше держать тепло.
— И дольше накаляться, — возразил Гнус, мрачно вспоминая о сгоревших сапогах.
— Я её всё-таки обложу, а ты потерпишь…
Утром произошло событие, которое администрации удалось сохранить в тайне до самого начала. И как потом думали — это был просчёт воров, не сумевших путём разобраться в кознях чекистов. Воры проспали, но страдать пришлось не только им. Ну, да лучше рассказывать все по порядку.
Шёл развод. Обычный, только без оркестра из-за стоящих холодов. Начальник лагеря прервал рапорт дежурного, протянул руку начальнику режима. Равнодушно выслушал его и так же равнодушно подписал протянутые им бумаги. Возможно, в том и была вся их хитрость: решить вопрос без предварительного обсуждения в течение одной минуты. Затем Оскоцкий поманил пальцем краснощёкого красавца шофёра, которому зэки писали любовные письма, тем же пальцем указал ему на вахту, куда, раскланявшись с начальником лагеря, направился сам.
Дежурный сделал положенное для серьёзного момента лицо и, поддёрнув рот к левому уху, крикнул
— Смирно. Слушай приказ по трудовой колонии особого режима №037. Согласно распоряжению начальника управления Западных лагерей полковника Точкина откомандировать на прииск «Ягодный» сто пятьдесят…
Над плацем пронёсся шумок, заволновались зэки:
— Трюмить гонят! Там же сучня с беспределом вперемежку.
И разрозненные голоса начали сплачиваться в тяжёлый гул протеста, из которого то и дело летели матерные крики с угрозами.
«Воры спохватились, — усмехнулся Упоров, наблюдая за тем, как идёт быстрая, слаженная работа по накалу обстановки. — Теперь буза начнётся».
Подполковник Оскоцкий поморщился, остановился. Он послушал шум, стоя с опущенной головой, и решительно вернулся назад. Подойдя на короткое расстояние к строю, произнёс без высоких интонаций, но так, что каждое слово, произнесённое им, звучало весомо:
— Прекратите истерику! Речь идёт только о специалистах, а не о разных там группировках и шайках. С ними мы способны справиться сами. На Ягодный уходят заключённые, имеющие опыт подземных работ Кто хочет высказаться?
Ответом было молчание. Даже воры затаились
— Продолжайте, лейтенант! Старшины, обеспечьте порядок. БУР примет всех желающих
Подполковник ковырнул носком сапога снег, встал перед строем, сложив за спиной руки в меховых перчатках.
Дежурный начал читать фамилии тех, кто должен был уйти на Ягодный, где планировалась нарезка трех шахт.
Упоров напрягся, сознавая, что бессилен вмешаться в событие, а оно может стать приговором, составленным по всем правилам теми, кто желал бы с ним рассчитаться за прошлые грехи. Как он не удосужился подумать об этом раньше и что-нибудь предпринять? Ведь дело-то шло именно к этому, внешне незначительному, акту, прикрывающему казнь. И надо было думать! Что же теперь, что теперь, когда до решения твоей судьбы остаются считанные секунды?
На исходе терпения, загнанный в полную неизвестность, зэк не нашёл другого утешения и произнёс:
— Господи… Господи! — произнёс он вторично, но не покорно, как того требовал отец Кирилл, потому повторил на выходе, освобождая душу от посторонних волнений. — Господи! Даруй мне смерть не позорную!
А ещё через несколько мгновений услыхал свою фамилию, произнесённую тем же скрипучим голосом дежурного, и сердце откликнулось предательски острыми толчками. И плоть, что была на нём, вдруг от него же отстранилась, а он, уверовав в её смердящее будущее, решительно потерял к ней интерес, думая над тем, как все это произойдёт…
«Вначале они отрубят тебе руки, — тут зэк заметил, что смотрит на большие рукавицы и боится шевельнуть пальцами, словно их нет там, под тонким сукном и стёганой ватой. — Потом… а может, лучше все кончить сейчас? Потом они сделают тебя педерастом. Публично, как Миллионщика, когда он попал им в лапы. Будешь стоять в углу столовой и закрывать дырку в чашке. Чем?! Не культёй же?!»
Дежурный кончил читать, отдал последнее распоряжение:
— Всем вышеперечисленным тридцать минут на сборы!
Он уже знал, что умрёт. Голову ломать не надо: ты же видел, как умер тот полосатик с тремя орденами Славы, даже ему позавидовал…
— Уйди-ка! — Упоров ткнул в спину стоящего впереди Верзилова, вышел из строя, спрятав в руке подаренный Дьяком перочинный нож. — Гражданин начальник!
Подполковник Оскоцкий повернул к зэку внимательное, спокойное лицо воспитанного человека, но зэк уловил в его тонких губах полуулыбку. Он её видел в тот момент, когда человеку открывается чуть больше, чем всегда: почудилось ликование палача на сочинённой им же казни. Вадим ему помочь не отказался.
— Я на Ягодный не пойду, гражданин начальник. Вы же знаете — суки мне руки отрубить решили.
Начальник режима, было ясно, продумал весь спектакль наперёд, поэтому голос его звучал если не благожелательно, то и не грубо:
— Встаньте в строй, заключённый Упоров. Не бравируйте! Кто вы такой, чтобы вставшие на путь исправления воры имели к вам претензии?! Старшина Гопанюк!
Оскоцкий указал пальцем на одного из зэков:
— Вы знаете этих людей? Вот этого и этого?
— Та яки ж то люди, товарищ подполковник, то ж — злыди! Турчанинов Абрам Константинович. Вор. Кличка — Турок. Рядышком — тож вор. Жорка-Звезда. К той «звезде» спиной не вертайся — ширнет.
— А этот? — палец упёрся в Вадима.
— Упоров Вадим Сергеевич. Дюже бегучий, руки дерзкие. Отломать малость не помешает. Кличка — Фартовый. Из фраеров.
— Слыхали, Упоров, — «из фраеров»?! Вы, бывший комсомолец, боитесь людей, вставших на путь исправления. Чертовщина какая-то! Вернитесь в строй!
— Чи базар затеял, комсюк?! — сказал, преданно поглядывая на начальника режима, бывший секретарь Крымского обкома комсомола Миметов. — Завязывай, ноги отваливаются!
Упоров оглянулся на выкрик. Нож в рукаве раскрыт, но расстояние до подполковника Оскоцкого великовато.
— Гражданин подполковник…
Вадим не сразу узнал голос Лысого: бугор немного волновался.
— …бригада просит оставить заключённого Упорова.
— Вы все перепутали, Лысый, — Оскоцкий продолжал играть, — здесь не пионерский лагерь.
— Сука вы, гражданин начальник — раздельно и громко произнёс Упоров. — Подлая, грязная мразь! Крови моей желаете?
Он не спеша сбросил телогрейку на снег, следом полетела шерстяная фуфайка и рубаха. Голый, с перочинным ножом в руке, пошёл на начальника режима. Над телом заключённого клубился белый пар, но он не чувствовал обжигающего мороза.
— В строй, Упоров!
Без суеты вытащил пистолет. Зэка это не остановило. Он повторил слова того полосатика:
— Стреляйте, гражданин начальник! Ну, что тянуть? Не разойдёмся!
Подполковник ждал, направив ствол пистолета в голый живот заключённого. От вахты с автоматами наперевес бежали солдаты, похожие, как близнецы, торопливой решительностью действий и одинаковыми белыми тулупами с чёрными воротниками.
Зэк поглядел мимо розового уха начальника режима в сторону бегущих солдат, решил, что обойдётся без посторонней помощи… Нож вошёл в голый живот. Вадим сумел сосредоточиться на первом ударе, потому боль не была такой острой, она была скорее осознанной.
Но когда потянул лезвие косо вверх, организм уже не повиновался. Зэк упал, протолкнув тяжестью тела лезвие ножа глубоко внутрь живота.
— Гопанюк! — пряча пистолет в кобуру, сказал не поменявшимся тоном Оскоцкий. — Отправляйте людей!
— Слухаюсь, товарищ подполковник!
И колонна пошла мимо ткнувшегося в утоптанный снег зэка, по пояс голого, с нелепо подвёрнутой под живот рукой.
— Смотри-ка — дёргается! — кивнул на Упорова мужичонка в женской полудошке. — Добили б лучше. Зря мучается.
— Скажут — всех добьём, — пошутил старшина. — Прекратить разговоры!
А зэк и вправду был ещё жив, но уже какой-то не настоящей половинчатой жизнью, то уходя из памяти в свежую зелень жаркого лета, то возвращаясь с холодным сердцем на утоптанный тысячами ног лагерный плац. Очнулся он оттого, что его повернули на спину.