Большой пожар - Санин Владимир Маркович (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
— Были когда-то и мы рысаками, — поцокав языком, подтвердил Дед. — А помнишь, как ты утюжил блиндаж, провалился и с задранной пушкой даже отстреливаться не мог? Тогда хуже было.
— Может, и хуже, — согласился Сергей Антоныч. — Но одно дело, когда ты мог сгореть, но все-таки остался жив, и совсем другое — когда ты пока ещё жив, но вполне можешь сгореть. «Аграмадная разница!», как говорил механик-водитель Кузьма Бабичев. Помнишь, Дед, как он обалдел, когда к нам приехала с подарками делегация, а в ней его жена? Ты слишком рано родился, Шекспир! Зима, лютый холод, а Кузьма вышвырнул нас из танка, как котят, втянул через люк свою Настю и… Опустим занавес, лирика противопоказана такому сухому технарю, как профессор Попрядухин. А тогда, вникнув в обстановку, я приказал своим телохранителям забрать, пока не поздно, огнетушители из коридора. Приказано — выполнено, притащили шесть штук, уже, считай, есть чем отбиваться.
— Здоровые мужики, а внутренние краны в коридоре не могли задействовать, — упрекнул Дед. — Кто другой, а ты-то знал, как и что, зря, что ли, я тебя обучал. Тоже мне, профессор кислых щей.
— Эх, Дед, опередил события! — погрозил пальцем Сергей Антоныч. — Тут распахнулась дверь из буфета и с криком: «Горим! Батюшки, горим!» — влетела Ираида Ивановна, а за ней с бутербродами в зубах и бутылками пива в руках два развесёлых молодых человека из болельщиков. За ними в зал повалил дым, и началась лёгкая паника, с её неизменным звуковым оформлением — воплями, которые мне пришлось перекрыть львиным рёвом: «Мол-чать!» Гриша и Андрюха сбегали в буфет, распахнули там окна, и дым выветрился, его было ещё немного. А просочился он в буфет потому, что дверь в коридор оказалась чуточку приоткрытой.
Итак, вместе с пополнением из буфета нас оказалось тридцать восемь душ. И тут, ребята, я понял, что взял на себя тяжёлую ответственность, ибо вся эта публика ждала от меня активных действий, а я не имел ни малейшего представления о том, что делать дальше. Но меня не оставляла какая-то смутная мысль, что я забыл о чем-то необычайно важном. Вспомнил! Дед бежал к подъезду — с чем? С брандспойтом, или, как вы говорите, со стволом, Со стволом! Но ведь в коридоре тоже есть стволы и пожарные рукаваР Взял с собой Гришу, выскочили мы с ним в коридор и, как кенгуру, прыгнули обратно, чуть не задохнулись от густого, едкого и вонючего дыма. Смотрите, у Деда борода пришла в движение, это он сейчас меня поучать будет, что нужно было…
— …мокрыми тряпками носоглотку обмотать, — закончил Дед. — Профессор, а понимает, кумекает!
— Так и сделали! — подхватил Сергей Антоныч. — На минутку одолжили у Ираиды халат, разорвали его на тряпки, смочили в умывальнике и только выползли обратно в коридор, а свет вырубили! Ноги в руки — и назад. А в зале темно, из окна холодом несёт, с улицы такие крики, что кровь в жилах стынет, личный состав волнуется — словом, типично тупиковая ситуация, так и хочется уйги в отставку и уехать в отпуск. Спасибо Ираиде: «Батюшки, у меня же свечи в буфете!» Зажгли свечи, поставили у портретов чемпионов, и здесь, ребята, после короткого периода замешательства и упадка я вновь ощутил на своих плечах старшинские лычки, в том смысле, что осознал жизненную необходимость немедленных действий, ибо солдат только тогда солдат, когда верит в командира. И я обратился к личному составу примерно с такой речью: «Эй, все меня видят и слышат? Выше нос, чудо-богатыри, не дёргаться и не пищать, не в таких переделках бывали] Эй, кому я сказал — не пищать! Мол-чать, когда командир говорит! Дело обстоит таким образом: выйти из клуба нам некуда, будем дожидаться пожарных, они уже идут, они близко, рядом! А пока что объявляю чрезвычайное положение и приказываю: а) двери в коридор не открывать! б) в окна не высовываться — во избежание свободного падения, в) в данную минуту главная опасность — холод, разрешаю делать зарядку, подпрыгивать, бороться. Вы-пол-нять! Молодцы, ребята! Орлы! г) своими заместителями назначаю Никифорова и Прошкина, слушаться их, как самого меня! Приказ подписал и огласил гвардии старшина запаса Попрядухин». И что вы думаете? Тут почин важен: сначала один запрыгал, потом другой, да и сам я заплясал вместе с ними, поддался собственному гипнозу. Я был, ребята, на большом подъёме, вот что значит из рядовых стать старшиной! К тому же шесть лет назад мне было жалких пятьдесят пять, это теперь я оплыл толстым слоем мещанского жира, а тогда — ого! Тогда ещё женский персонал отнюдь не списывал в утиль профессора Попрядухина, отнюдь!.. Словом, так началось, это ведь я вам про самые первые минуты рассказываю. Если я что-то забыл…
— Да, забыли, дядя Сергей, — включилась Ольга. — Капустин жаловался, что вы позволяли себе не только шутить, что, по его мнению, было кощунственно, но и грубили. Конечно, — вкрадчиво добавила Ольга, — я этому не поверила.
— Ну и лисица! — возвестил Сергей Антоныч. — От ныне ты будешь не просто Леля, а Леля Патрикеевна. Она, видишь ли, не поверила, что профессор Попрядухин может нахамить! Будто она не знает, что указанный профессор даже на овощной базе прослыл грубияном, как Мендель Крик у биндюжников! Да когда я привожу на базу своих «доцентов с кандидатами», от меня грузчики шарахаются! Теперь по существу. К юмору в чрезвычайной обстановке я отношусь очень серьёзно, ибо уверен, что он самым волшебным образом влияет не только на душевное, но и физическое состояние человека: известен случай, когда один безнадёжно больной, прикованный к инвалидному креслу, излечился смехом благодаря непрерывному просмотру картин Чарли Чаплина, Бестера Китона и других великих комиков. Какие солдаты, Дед, были у нас самыми любимыми? Швейк и Василий Тёркин! Шутка, да ещё вовремя сказанная, взбадривает человека. Кощунственным смех бывает на похоронах, а я собирался ещё пожить и отпраздновать хотя бы раз двадцать 9 Мая, но уж если, ребята, помирать, так с музыкой, верно, Дед? А насчёт грубости — согласен, кое-кому нахамил, тому же Капустину, например. Ну, не то что нахамил, а обозвал его шахматным ослом. Почему шахматным? А потому, что в отличие от шахматного коня, который умеет и любит лавировать, шахматный осел, то есть упомянутый Капустин, в самый ответственный момент упёрся и ревел от страха. Но об этом потом… Леля, не забудь показать мне стенограмму, уж очень бойко ты строчишь, такого понапишешь, что меня из приличных домов вышибать будут, как алкаша из ресторана. Кстати, о ресторане! Пока ещё телефонная связь действовала, я туда позвонил и поправил метрдотеля передать юбиляру мои извинения: так, моя, и так, Попрядухин предлагает начинать без него, но надеется, что кончать будем вместе. В ответ метрдотель, человек приземлённый и, видать, напуганный тем, что в темноте и суматохе у него сопрут ножи и вилки, пролаял ругательство, которым я предлагаю стенограмму не осквернять. Давайте, однако, двигаться вперёд. На момент, когда я пустился в пляс, обстановка сложилась такая. Дворец искусств, эта обитель муз и талантов, со сторовы фасада укутался дымом и сотрясался от тысячеголосого вопля. Тысячеголосого
— это я, пожалуй, загнул, но человек шестьсот было, а, Вася? Из коридора уже доносился гул со свистом, огонь небось там разгулялся, как в топке у хорошею кочегара. И тут меня осенило, что я безвозвратно теряю драгоценное время — это Андрюха шепнул, что от входной двери потянуло дымом. Я потребовал внимания и проревел второй приказ: всему личному составу без промедления изыскать тряпьё, смочить его водой а забить все возможные пути проникновения дыма. Легко сказать — изыскать, а где? Ни штор, ни занавесок на окнах не было, сдали в стирку — нашли время! Пришлось мобилизовывать внутренние резервы: приказал всем снять с себя рубашки или кальсоны, на выбор. Для нашей единственной дамы было сдалано исключение, что свидетельствует о подлинно рыцарском духе, царившем в зале. К чести шахматистов, да будет это отмечено в летописях шахматного искусства, приказ был выполнен без всякого нытья и отговорок, причём молодёжь снимала рубашки, поскольку не носила кальсон, а старые пни вроде меня предпочли расстаться с кальсонами… Леля, чаю, и покрепче, я не собираюсь сочинять для тебя книгу бесплатао! Идея! Франсуа Рабле написал о пользе гульфиков, а почему бы мне не написать эссе о кальсонах? Не говоря уже о том, что они надёжно охраняют от переохлаждения нижнюю, весьма важную для мужчины половину тела, кальсоны, так как чаще всего они трикотажные, при пожарах неоценимы в качестве ветоши. Я буду настоятельно рекомендовать ношение кальсон всем мужчинам независимо от возраста и клеймить тех, кто их не носит, как нарушителей правил противопожарной безопасности. Твоё фырканье, Леля, означает, что про себя ты думаешь примерно следующее: если мужчина за столом начинает разглагольствовать о кальсонах, значит, у него все позади. Мысль глубоко ошибочная и свидетельствующая о легкомыслии, свойственном твоему возмутительно юному возрасту. «Вперёд, вперёд, моя исторья, — лицо нас новое зовёт!», как говорил Александр Сергеевич. До чего мы отходчивы, я сейчас даже не испытываю злости, а ведь из-за этого лица, или, как образно выражается Дед, морды, мы чуть не погибли. Пока мы затыкали все щели, далеко не лучшая часть личного состава обратила свои взоры к буфету, ибо, как известно, бесплатная выпивка — одно из возвышеннейших желаний такого сложного и загадочного животного, как мужчина. Инициатором был Николай Малявин, помощник ректора политехнического института, бездарный, но поразительно красивый малый, про которого студенты говорили: «Взят в ректорат за красоту». В шахматы он играл в силу Бублика и пришёл болеть за приятеля. Хотя указанный Малявин интеллектом мог поспорить с амёбой, в житейских делах он был необыкновенно ловок и прославился как покоритель не очень требовательных дам и выдающийся выпивоха, чем безмерно гордился. Леля, цитирую по памяти Честерфильда, потом проверишь и уточнишь: «Хвастун уверяет, что выпил шесть или восемь бутылок за один присест: из одного только милосердия я буду считать его лжецом, не то мне придётся думать, что он — скотина». Итак, Малявин и несколько его единомышленников проникли в буфет, заперлисъ, нахлестались дармового коньяку и с пьяной удааью стали бить посуду. Пир во время чумы! Конечно, мы запросто могли бы выломать дверь, но от этого я покамест решил воздержаться: и дверь в исправном состоянии может пригодиться, и с пьяными возиться не хотелось. Тем более что к этому времени обстановка стала осложняться: видимо, забитое в щели наше исподнее прогорело и в зал проник дым, а вслед за ним, что особенно впечатляло, небольшие язычки огня. Мы ударили по щелям из огнетушителей, и довольно успешно, но тут Гриша обратил моё внимание на странное поведение экс-чемпиона мира Ласкера, который вдруг стал подмигивать, корчить рожи, багроветь и делать попытки выпрыгнуть из своей рамы. Как обнаружилось впоследствии, Ласкер прикрывал своим авторитетом вопиющее безобразие: стена под портретом была без штукатурки, раму, видимо, приколачивал такой же народный умелец, как дядя Поджер у Джерома. После низвержения с престола Капабланкой Ласкер наверняка не испытывал такого скверного с собой обращения. Впрочем, нам некогда было его жалеть, так как в стене под портретом образовалась дыра, через которую в зал хлестнул дым с огнём.
