Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти - Пьер Ди Би Си (бесплатные версии книг txt) 📗

– Добро пожаловать в Мексику, – говорит он.

Знаменитый актер Брайан Деннехи задержался бы еще на какое-то время, прищурился, постоял неподвижно, чтобы отдать молчаливую дань уважения тайным соглашениям между мужчиной и мужчиной. Он мог бы опустить ладонь на спину этого человека и сказать: «Передай привет Марии». Я же просто подхватываю рюкзачок и съебываюсь на хуй. Полицейские стоят в тридцати ярдах от меня, на американской стороне, и говорят по рациям. Я поворачиваюсь к ним спиной и растворяюсь, ускользаю в ночь моей мечты.

Представьте себе стену из раздувшихся, как раковая опухоль, туч, которая Мечом Господним отсечена от чистого неба – как раз вдоль границы, ибо Мексиканская Судьба не потерпит подобной хуеты на своей территории. До боли родные звуки пузырьками поднимаются на поверхность потока путников, новых братьев и сестер, которые влекут меня вдоль по дороге к югу, как окатанный камушек, беспомощный, но храбро встречающий волну.

Город на мексиканской стороне моста называется Рейноса. Он большой, он беспорядочный, и в кулисах пробегает сквознячок с запахом зебр и клоунов, так, словно в любой момент здесь можно ждать чего угодно, пусть даже по ту сторону границы все спят мертвым сном. Ночь в Мексике не умирает. Если бы земля была плоская, по краям она должна была бы выглядеть именно так. Сразу видно, что действие всемирных законов здесь приостановлено. С той стороны границы в город пропускают целую транспортную колонну, и я ухожу с магистрали, долго петляю по каким-то улочкам, чтобы в конце концов выйти к месту, где орет музыка и на лотках, при свете голеньких электрических лампочек, поблескивает еда. Один парнишка за стойкой с фаст-фудом принимает у меня доллар мелочью в обмен на несколько тако, которые проваливаются, не оставив по себе даже воспоминания, даже вкуса во рту. Поев, я окончательно лишаюсь сил. Я ложусь в дрейф и медленно уплываю во тьму. Если взять коровье стадо, расплавить каждую корову по отдельности, а потом завязать их узлом, двигаться они будут примерно так же. Примерно с час я плаваю по улицам, пока ко мне не возвращается спо собность логически мыслить. Я отдаю себе отчет в том, что от границы мне нужно убираться куда подальше, но в карманах у меня хуй с мелочью, а ноги отваливаются прямо на ходу. Время от времени рядом со мной пролетает Хесус: то ли радуется, что попал на землю предков, то ли жаждет крови иностранцев, которые его убили. Я останавливаюсь и умоляю его угомониться.

Я нахожу на краю города подходящую лежку: нишу меж двух домов, укрытую сверху ветвями чапараля, и, притулившись к стене, начинаю крутить в голове мысли. В окне одного из домов висит занавеска и навевает прохладу. Как только местные шавки наконец затыкают свои сраные пасти, передо мной является тело Тейлор, обернутое, как тело богини, в занавеску: и божественная музыка сочится у нее между ног, сквозь сбившееся в складки кружево. Потом она спускается ко мне, на землю. Сегодня первый день нашего с ней побега, и волосы у нее спутались от ветра; она усталая и сонная и несколько раз принимается устраиваться поудобней, прежде чем уйти в густой сладкий сон, а жизнь осыпается вокруг нас крохотными, как песчинки, кусочками.

Когда я открываю глаза, на дворе уже вовсю светит солнце, стоит четверг, а я лежу в чужом странном месте, через шестнадцать дней после той минуты, которая разодрала мою жизнь напополам. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что без денег протяну ноги – и очень скоро. Можно, конечно, попытать счастья с Тейлор, но сперва я должен убедиться, что она не сдала меня с потрохами этой сучке, Леоне Даит. Еще мне нужно позвонить домой и все там уладить, но матушкин телефон, вероятнее всего, уже на прослушке, и, в любом случае, никуда я, на хуй, не звоню на оставшиеся тридцать американских центов. Я закидываю рюкзак на плечо и выхожу на шоссе, вон из города, куда глаза глядят. Одно из мест в той стороне, куда они глядят, называется Монтеррей – если верить дорожному указателю. Я рад самой возможности куда-то двигаться. Оно, конечно, может обернуться и так, что в Рейносе окажется астрокупол или, там, зоопарк, в котором можно без зазрения совести тискать зверушек, но у меня, по правде говоря, охуенные на этот счет сомнения.

По дороге несутся грузовики, все в пыли, утыканные сверху донизу какими-то дополнительными фарами и антеннами, так что вид у них – как если собор поставить на колеса или типа того. А я чалю за ними следом на своих двоих. Мне просто хочется побыть наедине с моими волнами. Сперва я едва волочу ноги, потом едва ли не бегу вприпрыжку, потом хромаю, и так весь день, пока моя тень не вытягивается аж до побережья, а мелкая кактусовая поросль у дороги не сливается в единую сумеречную массу. Я дохожу до поворота, где дорога выгибается горбом и ныряет вниз по склону, и у меня возникает такое чувство, что именно здесь лежит моя граница между прошлым и будущим. Прямо по курсу – ночь, за спиной – разноцветное небо. Меня пробирает дрожью, но тот внут ренний голос, который умнее всех, тут же говорит мне: доверь свое будущее Мексиканской Судьбе.

Как только по небу раскатывают звездное покрывало, появляются судьбоносные знаки. Рядом сбрасывает скорость грузовик с четырьмя миллионами разных фенечек на капоте, расцвеченный разноцветными огнями, как рождественская елка в Джей Си Пенни [18], и весь исписанный какими-то мудрыми высказываниями. Я не обращаю на него особого внимания, пока он не проезжает мимо и глаз у меня не падает на брызговики у задних колес. На обоих нарисована одна и та же дорога, которая лениво петляет между пляжей и пальмовой рощицей. Моим пляжем. Прежде чем я успеваю как следует рассмотреть пальмы на предмет развешанных для просушки трусиков, грузовик перекатывается на встречаю полосу и ныряет вбок, под горку, туда, где горят в окошках какого-то халупистого придорожного строения огни. Я прикидываю, что в Мексике, должно быть, это принятая система сигнализации: чем мигать разными там поворотниками, на которые все равно никто не обратит внимания, ты просто выезжаешь на встречную полосу, и все дела. Отсюда важная истина: если вы заметили, что от встречной мексиканской фуры брызнули во все стороны машины помельче, это до хуя всего значит. И я бегу за грузовиком, вниз под горку.

«El alarcan, el alarcan, el alarcan te va picar…»

В баре у автозаправки играет музыка. Грузовик останавливается возле бара, и я вижу, как из кабины выпрыгивает водитель. Ростом он меньше, чем я, у него кустистые заросли на лице и огромные усы. Прежде чем войти внутрь, он снимает шляпу, а потом открывает дверь и делает шаг, весь такой спокойный и крутой, как будто у него на поясе висят два кольта. И в самый последний момент, прежде чем окончательно исчезнуть из виду, он дергает себя за яйца. За спиной у него из кабины выскакивает пацаненок. Я тоже вхожу, даже пальцем к яйцам не притронувшись. И вроде бы никто не возражает. Внутри воздух сплошь пропитан запахом нерафинированного масла и чужой кухни. Водитель останавливается у грубо сработанной деревянной стойки и оглядывает полдюжины жестяных столиков: за столиками сидит еще парочка распиздяев и сосет пиво. Бармен но виду – вылитый мексиканец, если не считать того, что он белый и рыжеволосый, – вот это, ни хуя себе, морковка к празднику.

Пацаненок сразу бежит к столику возле вздрюченного на стенку – и повыше – телевизора. У меня возникает идея, и я тоже иду к стойке, а все присутствующие провожают меня взглядами. Водитель получает бутылочку холодного пива. Я вынимаю из рюкзака музыкальный диск, указываю на него, потом на бутылку. Бармен хмурит брови, внимательно изучает диск, потом с грохотом ставит передо мной на стойку холодную, потную бутылку. Он передает диск водителю; оба кивают. Я знаю, что перед пивом мне следовало бы поесть, но как, интересно знать, по-мексикански будет:

«Молока с еби-его печеньками»? Вы знаете? Я тоже не знаю. Минуту спустя оба мексиканца берут мой рюкзак и аккуратно принимаются перебирать диски. Потом их взгляды совершают неизбежное паломничество вниз, на мои обутые в «Нью Джекс» ноги. Кончается все это тем, что всякий раз, когда перед водителем грузовика появляется очередная бутылка пива, бармен автоматически оглядывается на меня. Я киваю, и мне тоже ставят пиво. Кредит открыт. Я представляюсь. Водитель грузовика сверкает сквозь губы золотом и поднимает бутылку.