Остров. Тайна Софии - Хислоп Виктория (читаем книги .txt) 📗
Дело было в том, что Маноли с самого начала решил: если он хочет завоевать Марию, ему следует вести себя безукоризненно. И хотя ему казалось нелепостью, что он провел в обществе девушки десятки часов и до сих пор не коснулся ее (хотя во время своих странствий мог затащить девицу в постель спустя несколько минут после знакомства), он держал себя в руках. Его безудержно тянуло к Марии, а необходимость ждать была для него изюминкой, украшавшей эти отношения. Молодой человек был уверен, что его терпение будет вознаграждено, а ожидание лишь заставляло его желать Марию еще сильнее. В первые месяцы ухаживания, когда он смотрел на продолговатое лицо девушки, окруженное ореолом темных волос, она стыдливо опускала глаза, боясь встретиться с ним взглядом. Если бы Маноли посмотрел на Марию более пристально, то заметил бы, как пульсирует кожа на ее лебединой шее, когда она смущенно улыбается ему. Молодой человек знал, что, возьми он эту девственницу, ему больше не будет дороги в Плаку. В прошлом он лишил невинности не один десяток девушек, но на этот раз обстоятельства были совсем иными: он просто не мог опозорить Марию и ее родных, к тому же пора было остепениться.
Мучимая завистью и чувством обиды, Анна издали наблюдала за ходом событий. Со времени того обеда Маноли почти не навещал ее, и даже когда все Вандулакисы собирались вместе, он старался держаться от жены двоюродного брата подальше.
«Да как он смеет так обращаться со мной!?» – про себя возмущалась Анна.
Она узнала от отца, что Маноли ухаживает за Марией. «Возможно, он делает это только для того, чтобы спровоцировать меня? – спрашивала себя молодая женщина. – Как же дать ему знать, что вообще-то мне все равно?»
Однако такой возможности ей не предоставлялось, а значит, выхода не было. Анна изо всех сил пыталась не думать о Маноли с Марией и для этого затеяла ряд крайне экстравагантных проектов по обустройству дома. Но ее не оставляла мысль, что параллельно в Плаке разворачиваются неприятные для нее события. Ей было попросту некому излить душу, и гнев копился в ней, как пар в скороварке.
Обеспокоенный скверным расположением духа жены, Андреас расспрашивал ее, что случилось, но Анна неизменно отвечала, что все в порядке. В конце концов Андреас сдался. Он уже некоторое время ощущал, что безмятежные дни начала их совместной жизни ушли в прошлое вместе с любящими взглядами и теплыми словами, и основным его интересом стали хозяйственные дела. Элефтерия также обратила внимание, что невестка изменилась. Лишь несколько месяцев назад Анна казалась такой счастливой и оживленной, а теперь, похоже, постоянно на что-то злилась. Для самой Анны скрывать свои эмоции было ужасной мукой, ведь она привыкла поступать как раз наоборот. Ей хотелось кричать, визжать, рвать на голове волосы, но во время редких приездов к ним Марии и отца имя Маноли даже не упоминалось.
Интуиция подсказала Марии, что, заведя отношения с Маноли, она попала на территорию сестры и что Анна, возможно, считает всех членов семейства Вандулакис своей собственностью. Поэтому девушка решила, что не стоит обострять положение, обсуждая его. Она понятия не имела о том, как сильно мучилась Анна, и решила, что недовольный вид сестры связан с тем, что ей до сих пор не удалось зачать ребенка.
В феврале, спустя несколько месяцев после того как начались еженедельные поездки в город, Маноли отыскал Гиоргиса в баре. Тот сидел за столиком один и, окутанный клубами табачного дыма, читал местную газету. Когда Маноли подошел, он поднял голову.
– Гиоргис, я могу присесть? – вежливо спросил Маноли.
– Конечно, – ответил Гиоргис, возвращаясь к чтению. – Разве это место принадлежит мне?
– Я хотел бы спросить у вас кое-что. Давайте сразу к делу: я хочу жениться на вашей дочери. Вы не возражаете?
Гиоргис тщательно свернул газету и положил ее на стол. Маноли показалось, что прежде чем он заговорил, прошла целая вечность.
– Не возражаю ли я? Конечно же, не возражаю! Ты ухаживаешь за самой красивой девушкой в деревне больше полугода, и я уже думал, что ты никогда не задашь этот вопрос. Давно пора!
Столь прямой ответ был вызван безудержной радостью, которая охватила Гиоргиса при словах Маноли. Подумать только – не одна, а обе его дочери станут членами самого могущественного семейства в этой части Крита! Но в мыслях Гиоргиса не было снобизма – только искренняя радость за детей, за будущее которых ему теперь не приходилось волноваться. Чего еще мог желать отец для своих дочерей – особенно если этот отец был простым рыбаком? Через окно бара в море за спиной Маноли можно было разглядеть мерцающие огни Спиналонги. Если бы только Элени могла разделить с ним эту радость!
На мгновение утратив дар речи, Гиоргис положил руку на запястье Маноли.
– Спасибо! Обещаю, я буду заботиться о Марии. И должен сказать, мы не оставим вас одного, – добавил Маноли, который хорошо понимал, в какое положение поставило бы Гиоргиса замужество Марии. – Эй, подайте-ка самую лучшую цикуду! – обратился молодой человек к Лидаки. – Нам надо кое-что отпраздновать. Свершилось чудо – я больше не сирота!
– Ты о чем? – переспросил владелец бара, подходя к столику с бутылкой и двумя бокалами в руках.
Мужчины Плаки уже успели привыкнуть к недомолвкам Маноли и знали, что сейчас он должен все объяснить.
– Гиоргис согласился стать моим тестем. Я женюсь на Марии!
Эти слова услышали другие посетители бара, и еще до того как сама Мария узнала обо всем, мужчины деревни выпили за ее будущее с Маноли.
Когда в тот вечер Гиоргис вернулся домой, Мария уже готовилась ко сну. Ее отец вошел в дом, быстро закрыв дверь, чтобы не впустить пронзительный февральский ветер и не выпустить тепло, и повернулся к дочери. Мария заметила на его лице какое-то необычное выражение – судя по всему, смесь волнения и восторга.
– Мария, – сказал Гиоргис, протянув руки и заключив дочь в объятия, – Маноли попросил у меня твоей руки.
Мария опустила голову. На нее нахлынула радость и одновременно боль, а в горле встал тугой комок.
– И что ты ему ответил? – спросила она мгновенно пересохшими губами.
– То, чего хотела бы ты. Само собой, я согласился!
Никогда в жизни Мария не испытывала такого моря чувств. Ее сердце в один миг превратилось в кипящий котел, содержимое которого отказывалось смешиваться, а внутри все сжалось от беспокойства.
«Что же это такое? – думала она. – Неужели счастье так похоже на тошноту?»
Человек не способен представить себе чужую боль и чужую любовь. Мария не сомневалась, что любит Маноли, – и ничего удивительного, ведь он такой забавный и остроумный! Но вообразить себе всю жизнь, проведенную рядом с ним, оказалось сложнее, и девушка ощутила укол тревоги. А что будет с отцом? Она незамедлительно выразила свое беспокойство:
– Замечательно, папа! Просто замечательно, но что будет с тобой? Я не могу оставить тебя здесь одного.
– Не волнуйся за меня, я останусь здесь. Мне не хочется уезжать из Плаки: у меня по-прежнему полно дел.
– Ты о чем? – спросила Мария, прекрасно зная ответ.
– О Спиналонге. Остров нуждается во мне, и пока я в состоянии водить туда лодку, я буду делать это. Я нужен доктору Лапакису и островитянам.
Что бы ни происходило в мире, лодка Гиоргиса ежедневно сновала между Спиналонгой и Критом. На остров необходимо было отвозить новых колонистов и товары, а также материалы для финансируемых правительством строек и проектов. И Гиоргис был ключевым винтиком этого механизма. Мария понимала, как много он значит для острова, и, хотя они редко обсуждали эту тему, знала, что снабжение Спиналонги всем необходимым было для отца делом жизни и одновременно данью памяти Элени.
В ту ночь и отец, и дочь спали плохо. Они едва дождались утра. Днем Гиоргис должен был отвезти Марию в дом Маноли в поместье Вандулакисов. Было воскресенье, и Маноли встретил гостей на пороге своего жилища. До этого Мария никогда не бывала в здании и не видела его, а теперь оно должно было стать ее домом. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять, что по размеру дом вчетверо превосходит их жилище в Плаке, и мысль о том, что она будет жить в таком месте, пугала ее.
