Ящик водки. Том 4 - Кох Альфред Рейнгольдович (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗
— А куда он ушел?
— Я не знаю, может, и на вольные хлеба… (Кстати, это практично — перед смертью попадать на вольные хлеба. Будет, пардон, возможность о вечном подумать напоследок, какие-то оценки дать своей жизни.) Не нужен — тема закрыта. А что касается лица теперешней журналистики, то его определяют, я думаю, твои друзья Минкин, Хинштейн, Горшков… И тема моего увольнения еще. Я помню, как меня спрашивал Кабаков, писатель: «Старик, а чего ты уволился? На принцип пошел? Зря… Всегда же был хозяин, который диктовал». Ну вот как это объяснить? Вот такой пример я ему привел, который, мне кажется, до него дошел. Представь себе, говорю ему, вот приходим мы с тобой в публичный дом. К нам на кастинг высылают девушку. И я, глянув на нее, восклицаю: ах ты блядь! Ты мне скажешь: чего орешь? Здесь все бляди-то, в чем смысл твоего пафоса? А я отвечу: знаешь, Саш, смысл моего пафоса такой. Ты ее a priori рассматриваешь функционально как блядь, а у меня с ней человеческие лирические отношения. Были вот вплоть до этой минуты. Я с ней носился как с писаной торбой, чувства там, слюни, ночные задушевные беседы, суровые времена, пережитые вместе… И вдруг вот так внезапно выясняется, что за деньги по рыночным ценам она ровно те же самые услуги оказывает любому желающему… Ну и на х… я носился со своими смешными чувствами? Понимаю, насколько это неубедительно звучит, когда такое рассказываешь бизнесмену…
— Почему — нормально это звучит.
— Ну, короче, когда вот так все сходится, когда аргумент к аргументу — то в таких случаях какие могут быть сомнения. Закрыть тему, и все. Ну там и еще были причины… Как некоторые товарищи себя вели… Ну да это все дела давние. Иных уж нет, а те далече… Смешной случай: где-то об то время, в районе продажи, я летел из Лондона в самолете — случайно — с одним бизнесменом, который был причастен к сделке. Реально. Он сидел через проход, я ему говорю: «Жили мы как люди, а вы пришли и все испортили». Он говорит: «А что мы испортили-то? Чем тебе не нравится купля-продажа? Газеты для того и есть, чтоб за бабки в них печаталось то, что нужно хозяину». Меня впечатлила эта беседа. По ряду причин. Само собой, интересно было поболтать с бизнесменом такого ранга. Впервые причем — раньше-то мы не были знакомы, я с нуля начал беседу. И еще ж сразу наехал на него. А он мне вежливо объяснил свою позицию. Самое же тонкое и красивое в ситуации было то, что я был лишен возможности маневра, я не мог с ним спорить просто никак, и все тут! Что бы я ему сказал? Что газеты и журналисты — для правды и объективности? Он бы с улыбкой мне еще раз напомнил про то, что он с товарищами купил газету, это его частная собственность, его имущество, и он не для того тратился, чтоб поощрять какие-то абстрактные чужие свободы. И если б ему надо было на кого1-то наехать или, наоборот, кого-то продвинуть, он что, обращался б к посредникам из числа пиарщиков? Как мне было спорить, когда я к тому времени сам из газеты ушел? Да и сам я, увы, был в курсе того, какие рубрики интересовали пиарщиков, какие цены были на рынке, кто из товарищей сколько зарабатывал на этих левых заказах… Я когда был там начальником, мне служба безопасности регулярно представляла доклады. Русская журналистика представала передо мной во всех мыслимых позах. И даром, и за деньги. Уж передо мной-то она вряд ли посмеет из себя целку строить…
— И как ты дальше жил? Что еще было?
— Были интересные моменты. Я пытался по новой устроиться на рынке массмедиа. Думал о жизни, звонил разным коллегам, чтоб встретиться и обсудить ситуацию, понять свое в ней место и определить, на что претендовать. Я-то выпал из реалий: я же как при советской еще власти, в августе 90-го, поступил в «Коммерсантъ», так из него на улицу и не выходил, грубо говоря. (Так люди выходят из зоны через годы отсидки — и мало что понимают: на воле уже другие правила, другие цены, другие банкноты и прочее.) Весь мой предыдущий экспириенс устройства на работу в СМИ ничего не стоил: прошлые попытки имели место в другую эпоху и вообще в другой стране. С кем-то я так и не смог встретиться: некоторые тщательно избегали со мной встреч и бесед.
— Да ты что! А почему?
— Не могу тебе точно сказать. Может, люди боялись, что, придя к ним в газету, я их вытесню оттуда? Хотя у меня таких планов не было. Но, может, я увлекся бы, все мы живые люди, и кому-то со стороны это отчетливей виделось… Был и другой вариант: мне делали много заведомо неприемлемых предложений.
— Типа?
— «Давай ты будешь у нас писать какую-нибудь херню, а мы тебе в свою очередь будем платить херню же». Лишь бы отвязался. Это все было очень интересно… Меня это забавляло. Но, с другой стороны, были и приятные явления. Долецкая из «Вога» протянула руку дружбы, давала мне заказы и достойно платила. А еще Валера Фадеев, это журнал «Эксперт», предложил интересную работу с хорошими бабками. Я ему за это благодарен. (Хотя по ряду причин не смог к нему пойти.) Вова Григорьев, на тот момент замминистра, проявил участие. «Российская газета» хорошо себя показала. Ну, были и плюсы и минусы, но в целом это было очень увлекательно. Я с литературным восхищением наблюдал, как менялась картина: какие-то люди, которые неделю назад легко могли с тобой бухать до 5 утра и петь по пьяной лавочке песни, причем шахтерские, а не, к примеру, еврейские или казачьи, вдруг оказывались чрезвычайно занятыми… Хотя — что я рассказываю, ты небось и сам попадал в такие ситуации. В целом же я провел время, то смутное время, с пользой. Для меня было важно, что я съездил в страны, которые оставались у меня не посещенными и в то же время желанными. Еще я переиздал книжку про Америку… Вообще позакрывал какие-то старые темы, доделал недоделанное. Издал новую книжку — про мои путешествия по России. Она вышла в самом конце года. При том что дописал я ее летом, — неплохой темп, при советах такой был невозможен. Последняя заметка, которую я написал для этой книги, была про русских беженцев. Меня очень занимала эта тема. Вот Солженицын про это писал много — помнишь? Что Россия бросила за границей 20, что ли, миллионов русских, и вот их давят, а они бегут. И я думал: ну что здесь самое показательное? Что надо писать? Пошерстил по беженским комитетам и фондам и нашел забавную ситуацию, показательную. Там группа русских уехала из Казахстана в Липецкую область, поселилась компактно, у них были какие-то бабки, они еще получили кредиты, построили поселок из приличных домов — с водопроводом, чего отродясь не было в тех местах.
— Чего делали — землю обрабатывали?
— И это было. Причем они купили свои трактора. А еще швейный цех построили. Молодцы вроде, хорошо начали жить. И вот они так жили, жили… А потом вдруг бац — и все пересобачились! Начали друг на друга писать в прокуратуру жалобы. И я подумал: вот оно, то самое! Вот где все проблемы русской жизни переплелись! И поехал к ним в Липецкую область. Посмотрел на них там, поснимал. Действительно, они там раскололись на два лагеря, взаимно ненавидящих друг друга. И там была такая дама, председательница этого беженского поселения. Так ее зять, он шофером работал, со своей матерью разругался — потому что она была во вражеском стане и являлась политическим противником его теши. Не то что брат на брата, а сын на мать даже пошел! И я этих допрашиваю несчастных: ну, какие у вас проблемы, расскажите. — Она обещала нам дома построить, когда вывозила из Алма-Аты, — почему не построила? А себе-то — построила! Я говорю: дайте мне договор. В договоре написано — будем всем помогать строить. Так в чем проблема? Купите вот кирпич, она вам будет строить, поможет, причем по себестоимости. Они говорят: нет, строить — это значит она нам строит, а мы стоим и смотрим… Удивительная это была картина. И так они все там разосрались. Говорят: наша задача и мечта — чтоб наша предводительница не жила хорошо. Чтоб ей какое-то там финансирование скудное перекрыли. Не свою жизнь им хотелось улучшить — но чужую жизнь они страстно желали испортить! И физик там какой-то был с ними — секретный, атомный, который стал преподавать в школе, когда его выгнали из большой физики. Он копался в огороде в селе в Липецкой области, потому что в Алма-Ате русская наука закончилась.
