Свидание в Самарре - О'Хара Джон (чтение книг txt) 📗
Ему не хотелось возвращаться мыслями к ссоре с Кэролайн. Ему ни к чему не хотелось возвращаться, и он принялся размышлять о том, как это будет. Ему тридцать лет. «Ей всего двадцать, а ему тридцать. Ей всего двадцать два, а ему тридцать. Ей всего восемнадцать, а ему тридцать, и, знаете, он уже был женат. Его не назовешь юным. Ему самое меньшее тридцать. Зачем он нам? Он уже не молод. Пора бы Джулиану Инглишу вести себя по возрасту. Вечно он лезет куда не просят. Его знакомые не желают иметь с ним дела. По-моему, ему следует выйти из членов клуба. Послушай, если ты не скажешь ему, что не хочешь с ним танцевать, тогда я скажу. Нет, спасибо, Джулиан, я предпочитаю пройтись. Нет, спасибо, мистер Инглиш, мне недалеко. Послушай, Инглиш, я хочу поговорить с тобой откровенно. Я был другом вашей семьи много лет. Джулиан, пожалуйста, не звони мне так часто. Мой отец сердится. Давай лучше простимся на углу, потому что если мой муженек… Слушай, ты, оставь мою сестру в покое. Здравствуй, милок, если тебе нужна Энн, то придется ее немного подождать, она сейчас занята. Вина нельзя, мяса нельзя, кофе нельзя, пейте побольше воды, старайтесь как можно больше лежать, и через год, а то и меньше мы приведем вас в полный порядок». Он снова выпил. Потом выпил еще, встал, взял бутылку с виски и поставил ее на пол возле кушетки, а потом достал три свои любимые пластинки и тоже положил их на пол. Когда он как следует напьется, захочется их проиграть, а пока пусть полежат рядом. Он лег, снова встал, принес сельтерскую и ведро со льдом и поставил возле бутылки. Он поднял бутылку и, увидев, что в ней осталось совсем немного, прошел в столовую, взял другую бутылку, откупорил ее, налил себе и вставил пробку обратно. Он пил на ходу, но стакана не хватило, чтобы дойти до кушетки. Его осенила блестящая мысль. Он вытащил цветы из вазы, вылил воду и сделал себе самый большой из когда-либо виденных им бокалов. Но и вазы хватило ненадолго. Он встал и принес из кухни тарелку с едой. Поел, и ему опять захотелось пить. Он спустил с плеч подтяжки, стало гораздо легче.
— Если нет возражений, давайте послушаем музыку, — громко сказал он.
Он поставил «Лестницу в рай» Поля Уайтмена и, когда иголка добралась до слов, тоже принялся подпевать. Патефон остановился сам, но он встал и поставил пластинку поновее: оркестр Джина Голдкита играл «Веселый нрав». Потом вытащил наугад и разложил на полу десяток пластинок и, крутя ложку, ставил ту, на какую указывала ложка. Таким манером он проиграл всего три пластинки, потому что, стуча ногами в такт музыке, разбил одну из своих самых любимых, «Ночную красавицу» Уайтмена, ценную еще и потому, что у нее была необычная концовка. Ему хотелось плакать, но слез не было. Он решил собрать осколки, полез их собирать, потерял равновесие и сел на другую пластинку, которая издала отнюдь не музыкальный звук. Но он не стал смотреть, что с ней сталось. Он знал только, что это Брансуик, а значит, одна из самых старых и лучших пластинок. Он выпил из стакана. Из вазы он пил лежа, а из стакана на ходу. Таким образом, находясь в движении, он не трогал вазы и мог наполнить стакан, когда вставал и садился. Внезапно он лег. «Я пьян, — сказал он, — пьян. Я напился». Словно слепой, он нащупал новую бутылку и трезвыми глазами следил, как наливает себе очередной стакан. «Лед не нужен. Так я скорее напьюсь. Скорее», — рассуждал он вслух. А про себя подумал: «Хороший у меня, наверное, вид сейчас». Он обнаружил, что не потушил две сигареты: одна была в пепельнице на полу, а другая прилипла к патефонному ящику. Он собрался было придумать объяснение, каким образом прожег патефонный ящик, но вдруг сообразил, что объяснения ничего не изменят.
Он встал и подошел к лестнице.
— Есть кто-нибудь дома? — крикнул он.
— Кто-нибудь дома?
— Кто-нибудь дома?
Покачал головой.
— Нет. Никого дома нет, — сказал он. — От такого шума и мертвый бы проснулся.
Он взял пачку сигарет со стола и непочатую бутылку виски. Надо бы оглядеть комнату, проверить, все ли в порядке, все ли сигареты погашены и прочее, но времени не оставалось. Некогда было и погасить свет, подобрать что-нибудь с пола, поправить ковры. Не хватило даже времени надеть пиджак, натянуть на плечи подтяжки. Он вышел на крыльцо, спустился по ступенькам, вошел в гараж и затворил за собой дверь. В гараже было холодно, его била дрожь, поэтому он решил действовать быстро, Прежде всего проверить окна. Они должны быть закрыты. Вентилятор в потолке зимой не работал.
Он сел на переднее сиденье и включил мотор. Мотор весело застучал, готовый двинуться в путь. «Вот вам, сволочи!» — сказал Джулиан и бутылкой ударил по часам: пусть знают, когда все случилось. Было 10:41.
Теперь оставалось только ждать. Он закурил, помурлыкал минуту-другую какой-то мотив, три раза глотнул из бутылки, но на четвертый раз откинулся на сиденье и обмяк. В 10:50 по часам возле заднего сиденья он попытался встать. Но у него не хватило сил помочь самому себе, а в десять минут двенадцатого уже никто на свете не мог ему помочь.
10
У нашей истории нет конца.
Вырывают чеку из гранаты, и через несколько секунд она взрывается, а люди вокруг погибают или получают ранения. Погибших надо хоронить, а раненых лечить. Остаются вдовы, сироты и безутешные родители. Начинает работать пенсионный механизм, что вызывает миролюбивые чувства в одних и дикую ненависть в других. Оставшийся в живых человек, который был свидетелем того, что натворила граната, стреляет себе в ногу. Другой, что был в этом месте за две минуты до взрыва, с тех пор верит либо в бога, либо в заячью лапку, а третий, впервые в жизни увидевший человеческие мозги, упорно держит эту картину у себя в памяти и в одну прекрасную ночь много лет спустя рассказывает своей жене об увиденном, и жена в страхе отворачивается от него…
Герберт Харли сказал, что около десяти вечера слышал шум машины. От дома Инглишей, по его мнению, отъехал «форд», но он может и ошибаться. Однако помощник следователя доктор Московиц справедливо указал, что перед домом Инглишей могла случайно остановиться любая машина. Доктору Московицу очень хотелось, чтобы все подробности этой истории были аккуратно выяснены, чтобы все концы сходились с концами, он мечтал, чтобы появился водитель этой машины и назвал себя, но чувствовал, что этого не произойдет: та часть города не была густонаселенной, ее часто навещали парочки, возможно, и в этой машине миловалась какая-нибудь пара. Доктор Московиц считал, что тут налицо не вызывающий никаких сомнений случай самоубийства — отравление выхлопными газами, первое такого рода самоубийство в истории округа (и чертовски приятный, чистый способ покончить с собой, добавил он вне протокола). Случилось же это, как представлял себе доктор Московиц, следующим образом: мистер Инглиш поссорился с миссис Инглиш, поехал домой, напился пьяным, под влиянием горя и алкоголя оказался в невменяемом состоянии и, будучи хорошо осведомлен о действии выхлопных газов, поскольку участвовал в автомобильном бизнесе, покончил с собой. Сомневаться в том, что покойный потерял рассудок, по крайней мере временно, не приходится, ибо разбитые граммофонные пластинки в доме и поврежденные в автомобиле часы являются доказательством того, что покойный был в состоянии сильного опьянения и, следовательно, не отдавал себе отчета в своих поступках. Его вдова, Кэролайн У.Инглиш, по-видимому, была последней, кто видел его в живых, что имело место в четыре часа пополудни. Миссий Инглиш позвонила двум служанкам в доме, сообщила им, что прием гостей, назначенный на этот вечер, отменяется, и разрешила им уйти домой, что они и сделали.
По счастливой случайности покойный, желая разрядить свой гнев, разбил часы на приборной доске автомашины и тем самым помог исполняющему обязанности следователя установить, что смерть произошла около одиннадцати часов вечера 26 декабря одна тысяча девятьсот тридцатого года. Таким образом очевидно, что прошло семь часов между тем, когда Кэролайн У.Инглиш в последний раз видела своего покойного мужа, и его смертью. Это было подтверждено вдовой судьи Уокера, матерью Кэролайн У.Инглиш, в доме которой миссис Инглиш находилась с того времени, когда она в последний раз виделась с покойным, и до того времени, когда ей сообщили о его смерти.
