Переводчик - Евстигней И. (книги бесплатно без TXT) 📗

Я тряхнул головой. Алекс, да что ж ты творишь?!!! Третья доза за день?! Конечно, процитированные по памяти, да ещё и не в первый раз стихи практически безвредны. Но после двух предыдущих доз, кто его знает, как они на тебя подействуют? Если уж даже обычные уличные вывески на арабском вызывают лёгкий психоделический бред…

Я вспомнил, как в один из моих первых приездов в ИДАР вместе с правительственной делегацией, которую тогда возглавлял мой отец, нас пригласил к себе «Ответственный за международные отношения 99-го уровня», по-нашему министр иностранных дел. Уже в конце вечера разговор, естественно, зашёл о пресловутой специфике арабского языка, и министр пригласил нас в свою библиотеку. Сотни полок, плотно уставленных книгами на всех языках мира, когда-либо существовавших, давным-давно умерших и существующих ныне… я ходил между ними и зачарованно разглядывал корешки…

– А это, если говорить вашим языком, самый сильный наркотик…

И министр протянул почему-то не отцу, а мне массивный, в тяжёлом инкрустированном перламутром переплёте том. Я бережно взял его в руки, положил на мраморный стол и бегло, не читая, боясь различить хотя бы одну букву в стае взлетающих в небо птиц насталика [20], осознать хотя бы одно слово в этом вытканном искуснейшим каллиграфом кружеве, которое влекло, тянуло, затягивало за собой – только не отрывай, не отрывай от меня взгляда… следуй за мной… забудь обо всём… – пролистал его и закрыл, вздохнув с облегчением.

– Говорят, если не-араб прочтёт его от первой до последней строчки, он уже никогда не вернётся…

И потом, уже сидя в гостинице, мы с отцом почти на грани истерики, как двое избежавших смертельной опасности счастливцев, смеялись, что, наверное, нигде больше в мире нет такого богатейшего склада наркотиков, как у здешнего министра иностранных дел…

Короче говоря, недаром все страны ограничивали срок работы своих специалистов в ИДАРе полугодом, а по возвращению отправляли их на курс реабилитации. Сами арабы к этой особенности своего языка были невосприимчивы с рождения, но иностранцам хватало даже минимальных "доз" – послушать арабскую речь в течении дня, посмотреть арабское телевидение, погулять по арабским улицам, читая рекламные вывески – чтобы серьёзно подсесть…

Я лежал на каменном полу и смотрел в прорезь окна, где за ржавой решёткой уходило в бездонную высь выжженное до белёсой голубизны пустынное небо. Интересно, где мы находимся? У кого мы? У ИДАРских спецслужб или всё-таки моя догадка верна, и мы оказались в руках у какой-то крупной и могущественной мафиозной группировки? Нас похитили? Но как им это удалось? Бандиты перехватили перевозившую нас машину? Или… Я покосился на Шаха. Он наверняка знает, он-то не валялся в наркотическом бреду в отличие от меня. Жаль, что от него ничего не добьёшься…

Хотя какая разница, как нас похитили? Куда важнее зачем. Зачем наркодельцам связываться с государственными спецслужбами из-за каких-то там двух иностранцев, которые незаконным образом и непонятно зачем пытались проникнуть на территорию ИДАРа? Вряд ли мы с Шахом стоили подобного риска. Или всё-таки стоили?.. Я-то уж точно нет. Конечно, мой отец – заметная фигура в России. Но какая от этого выгода местным мафиози? Выкуп? Да у них и без того денег навалом. Давление? Ну, во-первых, что они могут потребовать от главы одной из российских парламентских партий? А, во-вторых, мой папашка не пылает ко мне столь сильной отеческой любовью, чтобы его можно было бы вынудить пойти на какие-то жертвы ради спасения родного сыночка. Я с сомнением покачал головой. Скорее, он будет рад, если я вдруг умру мучительной героической смертью в арабских застенках. Вот будет козырь на очередных президентских выборах!

Может быть, всё дело в Шахе? Я посмотрел на него. Кто он такой? Вернее, кем он был в своей прошлой нормальной жизни? Мне сказали, что он работал переводчиком, и он действительно знает арабский язык. Но чем именно он занимался? И не связано ли это похищение с его прежней работой? Кто знает…

Как бы там ни было, но обо всех перечисленных нам правах типа помощи адвоката и связи с посольством, кажется, можно забыть. Здесь никто ничего нам не обещал и не гарантировал.

Лучи солнца стремительно поблёкли, скользнули напоследок по моей коже нежным лиловым шлейфом и исчезли вовсе. Вместе с темнотой пришёл и холод. Я вспомнил ледяное багажное отделение в самолёте и автоматически съежился. Но, на наше счастье, поток тепла не иссяк окончательно – толстые каменные стены нашей тюрьмы так сильно накалились за день под палящим солнцем, что теперь буквально дышали жаром, как добротная русская печка. Я сводил Шаха в туалет, приказал ему спать, а потом и сам улёгся вдоль стены, прижавшись спиной к тёплому камню, и заснул…

…А тьма с тех пор не покидала меня, будто голодная гиена, сытно поужинавшая объедками с моего стола, следовала за мной по пятам. И мир вокруг меня покрылся завесой леденящей мглы. Даже когда солнце достигало своего пика на сверкающем лазорёвом небосводе, воздух сгущался в дрожащее жидкое марево, а залитые асфальтом дороги раскалялись так, что жгли ноги через кожаную подошву сапог, мгла высасывала из меня и свет, и тепло, и я дрожал от пронизывающего холода, как в горячечном ознобе, надевал капюшон, кутал руки в складках толстого шерстяного плаща. Тьма не оставляла меня ни на мгновенье.

Даже под утро, когда я, измученный очередной бессонной ночью, наконец-то закрывал глаза, она проникала в мой сон, и я бился в смертельном ознобе…

Я жил от одного священного праздника до другого. В эти дни я смешивался с толпой, бесцеремонно расталкивая людей, наступая на ноги, пробирался к самому краю дороги и ждал. Ждал, когда появится она… та, которая когда-то была моей… И, когда я едва не терял сознание от ожидания, озноба, собственной слабости и бессилия, появлялась она… жрица великого бога Мардука, покровителя Вавилона, его возлюбленная наложница, его, его, ЕГО!.. Её проносили медленно и торжественно в роскошном паланкине цвета слепящей небесной лазури, украшенного золотыми изображениями Мардука и его ядовитого дракона Мушхуша. И сама она ослепляла, как золотая статуя её возлюбленного сына чистого неба. Её тело было натёрто благовониями и источало вокруг дурманящий аромат миллионов лепестков роз. Её медово-рыжие волосы блестели, играли на солнце миллионами искр, присыпанная золотой пудрой кожа сверкала россыпью небесных звёзд. Шунрия немного пополнела, округлилась, отчего восхитительные изгибы её тела стали ещё мягче, зовущее, так что невозможно было оторвать от них глаз. Толпа торжествовала, кричала, срывала с неё одежды восхищенно-вожделеющими взглядами, и тут же, прилюдно, предавалась с нею любовным утехам в своих извращённых фантазиях. Массивные жрецы в усыпанных драгоценностями одеждах шествовали мерно, окутанные дымом курильниц, с молитвами и песнопениями…

А я стоял, до крови сжимая в ладонях лезвие клинка, чтобы не потерять сознание от душевной боли… Каким-то ведьминским чутьём Шунрия отыскивала меня в толпе, задерживала на мне взгляд, изящно вскидывала руку в приветственном жесте, дарила мимолетную улыбку – и уплывала дальше, поглощённая всеобщим ликованием, восхищением, вожделением… уже не моя… не моя… не моя… Владыка богов и людей Мардук отнял её у меня…

– …лживый бог… недолго осталось ему царствовать, – вдруг услышал я за своей спиной тихий шёпот на иврите. Я вздрогнул и обернулся. Позади меня стояли двое иудейских юношей в бедных коричневых канди [21]. Ни расшитых плащей, надетых по случаю праздника, ни дорогих кинжалов, лишь простые верёвки вместо поясов. И всё же они выделялись из толпы, как бледноликие солнца на затянутом песчаной бурей мутном небе, то ли непривычной суровой сдержанностью своих лиц, то ли чистотой взора…. Они разговаривали, не сводя глаз с праздничной процессии, поэтому мой удивлённый взгляд остался для них незамеченным. Я осторожно повернулся к ним спиной и теперь уже внимательно вслушивался в их разговор.