Переводчик - Евстигней И. (книги бесплатно без TXT) 📗

Бородатый араб прошагал мимо строя охранников и остановился перед нами.

– Вы понимаете по-арабски?

Он окинул нас презрительно-высокомерным взглядом.

Я кивнул. Какой смысл скрывать?

– Вот перечень ваших прав. Ознакомьтесь.

Он ткнул мне и Шаху в лицо по бумаге, покрытой мелким курсивом насха [17]. «В нашем положении у нас осталось ещё столько прав?» – усмехнулся я про себя. В Поднебесной список был бы куда короче… если бы был вообще.

Ладненько, прочитаем, только осторожно. Любой письменный текст на арабском на сознание не-араба действует как наркотик. Даже если читать официальную прессу. Или расписание самолётов в аэропорту. Или счёт в ресторане. Конечно, эффект не такой сильный, как от специальных наркотических стихов, но всё же… Поэтому попробуем читать легонько, не особо вникая и не вчитываясь… Так, что туту нас? Право на честное и справедливое расследование, право на получение информации, право на достойное обращение… Чудненько… Право на помощь адвоката, право на связь с представительством страны проживания… Араб терпеливо держал листы перед нашими глазами. В чём подвох, я понял не сразу. Стихотворные рифмы были неявными, грамотно скрытыми среди дебрей юридических формулировок. Аккуратные строки насха у меня перед глазами вдруг начали сливаться в вязкую паутину, от которой я уже не в силах был оторвать взгляда…

«Шах, не читай!» – хотел крикнуть я, но язык перестал меня слушаться, слова завязли в горле. Чёрная вязь вдруг закрутилась в водоворот, пробурила дьявольской воронкой толщу бумаги, и подхватила, понесла, потянула меня за собой в глубинную муть. Тяжёлая пелена осела на сознание, ломая структуры, перемешивая его в кашеобразную массу. Внезапно я ощутил неимоверную усталость, по позвоночнику пробежали огненные струйки, ноги стали ватными. Нужно срочно сесть, иначе я рухну на пол, подумал я. Опёрся рукой о стену, посмотрел вниз и замер от ужаса. У меня под ногами уходила вниз бездонная, сочащаяся тьмой пропасть. Я закричал, пошатнулся назад и почувствовал, как проваливаюсь в бездну.

Я падал. Между пиками заброшенных небоскрёбов, вздымающихся из пучины тьмы как армия прокажённых мертвецов. Глаза открыть я боялся, но даже сквозь закрытые веки я видел их стены – их серую старческую кожу, вздувшуюся каменными прожилками, изъеденную язвами и буграми лепром. Все они умерли, умерли, умерли… умерли дома, умерли люди, умер воздух… Господи, как же здесь холодно… Изнутри меня бил озноб, я попытался сжаться в комок, но от холода не было спасения. Всё здесь было пропитано холодом, стены домов, каждый глоток воздуха, всё сущее до самых глубинных слоёв бытия… безжизненным мёртвым холодом… холодом не от отсутствия тепла, но от отсутствия самой жизни… Я падал сотни дней, сотни лет, сотни веков, я давным-давно потерял счёт времени, давным-давно потерял себя… Я пытался вытянуть руку, уцепиться за стены, но не в силах был дотянуться до них… Усопшие дома таращились на меня чёрными провалами окон, я ощущал, как сквозь тонкий и ненадёжный кожаный покров внутрь моего тела просачивается их мертвяцкий холод, высасывая из него последние капли жизни, выжигая душу ледяным пламенем, превращая её в погасшую миллионы лет назад звезду, из которой отныне струится лишь тоска и безысходность. Вечная глухая безысходность…

– Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-ет!

Протяжный нескончаемый крик выходил из глубин меня, из выжженной ледяной пустоты, бывшей когда-то моей душой. Это было единственное слово, которое осталось мне в этой мёртвой вселенной, единственное слово, которое я помнил и буду помнить в абсолютном и вечном одиночестве – без жизни, без света, без тепла…

Я выгнулся, запрокинув голову назад, пытаясь вырваться из этого потока, но тело меня не слушалось. Внизу, между уходившими в бездонную пропасть подножьями небоскрёбов клубился грязно-серый туман, словно поджидая меня… меня? А кто я?.. Я не помню… Я помню лишь то, что я был… и что у меня были любимые люди, любимые песни, любимые книги, любимые закаты и восходы, мои любимые, любимые, любимые… но где они? И кто я без них?..

Мёртвый свет, мёртвый воздух, мёртвый я… вот всё, что у меня осталось… и этот нескончаемый крик…

– Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-ет!..

И вдруг, совершенно внезапно, словно в чудесной сказке, всё пространство вокруг взорвалось невероятным безудержным многоцветьем. Откуда-то снизу, прямо из страшных клубов бурого тумана внезапно начали вырываться мыльные пузыри… да-да, самые настоящие мыльные пузыри!!! Огромные, тёплые, радостные, все в фантастических радужных переливах, одновременно изумрудно-зелёные, красные, голубые, оранжевые, фиолетовые, солнечно-жёлтые, искрящиеся весёлым детским смехом, не боящиеся переборщить с феерическим разноцветьем, потому что в этом безысходном, серо-тоскливом мире всего было мало, мало, МАЛО!!!.. Мерно покачиваясь, пузыри поднимались вверх между мрачными стенами небоскрёбов и скрывались из виду в землистом небе. Пузыри летели повсюду, насколько хватало взора – слева, справа, снизу, сверху – летели сплошным потоком, словно где-то там, внизу, за густой пеленой тумана стояла целая батарея сказочных пушек с широкими жерлами и выдувала из себя непрерывные мыльные залпы.

Я не сразу заметил, что перестал падать. Просто вдруг ощутил, что лежу на мягкой, чуть влажноватой поверхности. Лепрозные стены мертвяков-небоскрёбов исчезли, и вокруг остался лишь клубящийся бурый туман. Я опёрся рукой о поверхность, на которой лежал, и почувствовал, как мои пальцы проваливаются в склизкую желеобразную массу. Что это?.. Я осторожно перевернулся на живот и посмотрел вниз – я лежал на какой-то гигантской полупрозрачной мембране. Может быть, из неё-то и вылетали эти мыльные пузыри?

Я сложил ладони лодочкой, засунул их в толщу мембраны и раздвинул её, сколько смог. Вдавил лицо в плотный гель, всмотрелся и…

…и увидел, что там, по ту сторону мембраны, в какой-то полутёмной каморке, на деревянном полу с обшарпанной краской, прислонившись спиной к стене, сидит… Аля… Алечка, Алюшка, моя любимая девочка! В моей любимой серой рубашке, выпрошенной у меня когда-то («Лёшка, котик, подари мне её, а? Я так люблю носить дома твои большие рубашки, в них так тепло и уютно, и они всегда пахнут тобой…»), а на голых коленках у неё лежит раскрытая книжка, и она читает её так увлечённо, что не видит, совсем даже не замечает меня!

Я дёрнулся вниз, вдавился в гелеобразную мембрану всем телом, пытаясь прорваться сквозь упругую пленку.

– Аля!.. Аля!.. – закричал я, но из горла вылетел лишь бесплотный хрипловатый шелест. Я попытался разорвать мембрану руками, но, чем глубже я в неё проникал, тем плотнее и упруже становилась полупрозрачная пленка… У меня кончились силы, голос, дыхание, я завязал в густом геле, как бабочка в клейкой паучьей паутине.

– Аля… помоги мне, – прохрипел я, уже не надеясь на то, что она меня услышит. Но она неожиданно вздрогнула, подняла голову вверх и удивлённо посмотрела на меня… и в этот же миг мембрана треснула, лопнула, как набухший волдырь, и я вывалился через трещину на жёсткий пол.

Я подтянул под себя ноги и сжался в комок. Пол был неровным и грязным и почему-то немного подрагивал. Голову безжалостно сдавило тугим обручем, так что в височных артериях тяжело пульсировала кровь, с трудом проталкиваясь по пережатым сосудам. Я застонал от боли и открыл глаза. Через испещрённые вертикальными щелями стены ослепительными полосками пробивался солнечный свет. Я приподнялся на руках и с трудом сел на пол. Комнатка была небольшой, метра три на пять. И, судя по тому, что её трясло, а временами так сильно подбрасывало, нас куда-то везли в закрытом фургоне. Нас? Ну да, нас… У противоположной стены сидел Шах, привычным застывшим взглядом уставившись в одну точку. А где же моя Аля?..

…твоя Аля? Да какая же она твоя? Ты же от неё отказался. Сам. По собственной воле. А где она? Да известно, где. Осталась в твоём наркотическом сне. Ты же знаешь, её место отныне и навсегда – только в твоих снах…