Рейс - Лойко Сергей Леонидович (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
Так вот Карасю, который возрастом, телосложением и ростом подходил под параметры Книжника, уголовные мастера-художники в течение недели скопировали на тело все до одной наколки Книжника. Когда татуировки прижились и «успокоились», подслеповатому лепиле на рентген и анализы предоставили умирающего Карася под видом Книжника. С синими звездными погонами на зоне, кроме Книжника, никто не рисовался. И лепила это скушал и актировку подмахнул.
Таким макаром скостили Книжнику пять лет. И выпустили – по статье «Досрочное освобождение от отбывания наказания по болезни». А Карась на зоне остался. Зэки, по просьбе благодарного Книжника, «грели» Богданова, как могли: кормили за двоих, снабжали лекарствами с воли, молоком, витаминами. Так что тот вдруг на глазах на поправку пошел. Но за месяц до конца срока умер. От быстротекущего рака простаты.
«Ирония судьбы, – подумал Книжник. – Подарил мне Карасик “туберкулез”, а рак, выходит, в довесок пошел».
Рак неоперабельный. Осталось жизни от двух месяцев до года. Не больше. Ударная химия. Другого не дано. Или никакой химии, а молитва Николаю Угоднику. Но где тот угодник и чем и сколько он берет, Женя Книжник не знал. Так и не удосужился за долгую жизнь ни в одной книге прочитать.
Как любой пациент после оглашения ему смертельного диагноза, Книжник сразу почувствовал неимоверную слабость и прилив ломящей боли по всему телу. До шума в ушах и хруста костей. Все вокруг приобрело иной цвет, запах и звук. И даже дородный зад домоправительницы Надежды, протирающей в этот момент пыль на плинтусе в ближнем углу, более не вызывал в нем привычных чувств.
Разговор с Гитлером, однако, вывел Книжника из ступора, словно месть Алехину будет для него избавлением, средством притормозить утекающую на глазах жизнь. Что еще оставалось в ней для него? Внучка, Надя и месть… Желание мести грело его, перевешивало все. Он не ненавидел Алехина. Странно, но он даже восхищался им. Как бы он поступил на его месте? Воровской закон работает надежнее и безотказнее, чем следствие и судопроизводство. Любой, кто нарушает его, не должен избежать наказания. Гибель Саши – это личное дело между Книжником и Алехиным. Перед тем как привести приговор в исполнение, он очень хотел посмотреть менту в глаза. И спросить его, что же там, в лесу, произошло и как умирал его сын. Книжник оплатил тогда экспертизу ДНК всех найденных обгоревших трупов. Алехина среди них не было. А ведь он всегда симпатизировал менту, доверял ему, как никому из своего окружения. Более того, он знал, что Саша недоволен тем, как идут дела, что устал от России и хочет снова уехать за границу. Как сын уговаривал его бросить все и рвать когти из «этой гребаной помойки». Незадолго до трагедии Книжник начал догадываться, что сын копает под него. И это несмотря на то, что он поставил Сашу главным по вывозу миллионов за границу, будто пытался успокоить его, что их переезд в скором времени состоится. Книжник до сих пор не мог поверить в то, что в итоге случилось. Он кого угодно мог подозревать. Даже Сашу, в конце концов. Потому что были основания. Но Алехин, как никто другой, казался ему человеком слова. В то же время хороший мент – мертвый мент, пытался убеждать себя Книжник. Мусорам нельзя доверять ни при каком раскладе.
И теперь он хотел видеть Алехина, как никого другого в своей утекающей по секундам жизни. Он почти с самого начала этой истории вычислил, где живет семья беглого мента – его жена Лена и дочки. После смерти Рабиновича в его бумагах пацаны нашли-таки копию паспорта Лены-Насти – косяк, не характерный для покойного. Но Книжник не брал заложников. Не его метод. Семья – это святое. Они ни при чем. Книжник не беспредельщик, не чекист, не мент, а Вор. Вор, который крестил одну из дочерей этого мента. Мента, который его обокрал. И убил его единственного сына.
Он сам найдет Алехина и сам во всем разберется. Он уже его нашел. То, что Алехин три года не выходил на связь со своей семьей, за которой люди Книжника следили все это время, могло означать лишь одно. По каким-то причинам он с ними расстался, дал денег и бросил. Слежка прекратилась только в конце июля, когда лондонская полиция загребла обоих его людей за попытку ограбления борделя. Ничего лучше не придумали. Идиоты. Никому нельзя доверять. И жалование у них нормальное было, и все такое. Живи, радуйся. Не в Урюпинске, а в Лондоне. Как на отдыхе. Но сколько волка ни корми…
Книжник не успел еще возобновить слежку в Лондоне, как Алехин сам нарисовался в Лос-Анджелесе. Старик не поверил армянам, что Алехин утонул. Менты не тонут, угрюмо шутил он. И вот Алехин всплыл. В Ростове...
Да, семья Алехина жила на деньги общака, но синдикат не знает, что деньги пропали. Из всех отцов-основателей теперь остался только он один, Женя Книжник. Никто, кроме него и Алехина, больше не знал, сколько было денег в том грузовике и что с ними произошло. Так получилось само собой. Чекисты нажимали на спусковой крючок быстрее, чем Воры могли предвидеть. Теперь его черед только вопрос времени. И он падлой будет, если не успеет достать Алехина и задать тому пару вопросов; он его достанет. Пока не достали его самого.
Денег и собственности, что оставались сейчас у Книжника, и так, без украденного общака, хватит невестке, внучке, Надежде, коту Рыжику, обслуге и всей его армии на три жизни. Книжник, как охотник, испытывал нечто вроде азарта погони. Он чувствовал, что Алехин вот-вот окажется в его руках. Единственное, чего он не понимал, – это зачем, ради чего мент вернулся в Россию и зачем ему военный билет. Он что – сошел с ума? И хочет ехать на войну? Или спрятаться там от него? Не выйдет.
– На войну, товарищ Жданов, ты не поедешь, – улыбнулся в первый раз за день Книжник. – Сначала ответишь за «Звезду» и «Ленинград», за Михаила Михайловича и Анну Андреевну. Потом – по отдельной статье, за Сашу. А с деньгами, по ходу, разберемся. Деньги рак не лечат… – и он потянулся к телефону.
Глава четырнадцатая
РЯДОВОЙ ПОЛИТРУК
Ростовская область. Август
Черный блестящий муравей упорно карабкался вверх по сухой травинке. Травинку Алехин зажал в кулаке, лежа в копне сена и жмурясь на яркий свет полуденного солнца. На конце травинка обрывалась, но муравей настырно лез и лез вверх, словно там, на обрыве, была какая-то одному ему видимая цель.
Неподалеку две небольшие темные птицы взмывали в воздух и, сложив крылья, отвесно падали друг за дружкой, в нижней точке почти касаясь земли. Потом с криками взмывали вверх снова, чтобы вновь упасть. Птичий крик был почти не слышен за рокотом моторов, доносившимся от шоссе. Там шла и шла бесконечная колонна бронетранспортеров, танков, «Градов», самоходных пушек и зеленых грузовиков с кузовами, покрытыми серым брезентом. Пыль стояла столбом. Сухой ветер подхватывал ее в небо узкими спиралями мини-смерчей и относил в бескрайнее поле.
Украинская граница начиналась километрах в двадцати. Туда и направлялась колонна. Алехин и его спутники решили остановиться. Переждать. Больше не было сил глотать пыль. Колонну было все равно не обогнать, и чтобы не задохнуться – лучше пропустить и дать ей уйти подальше. Решили, что пары часов хватит. К тому же у «Патриота» приспустило правое переднее колесо. Отъехали по ухабистой грунтовой дороге к лесополосе, куда не долетала пыль с трассы. Расположились в прозрачной тени жиденьких березок, раскурочив ближайшую копну, чтобы удобней было присесть и полежать.
Рыбников молча и сосредоточенно менял колесо. От помощи Алехина он отказался. Писатель Захаров ходил взад-вперед по бровке лесополосы, ни на секунду не прекращая своего бесконечного монолога. Никто не задавал ему вопросов, а он все говорил и говорил, словно всю жизнь до этого молчал. Не столько даже говорил, сколько старался перекричать рев колонны. Поскольку Рыбников был занят, монолог в основном был обращен к Алехину, который сосредоточенно разглядывал муравья на травинке и держался из последних сил, чтобы не откинуться на спину и не уснуть под монотонный дорожный гул и обрывки фраз, которые мог разобрать. Он не хотел обидеть писателя невниманием и время от времени кивал, давно уже потеряв нить его рассуждений.
