Наталья - Минчин Александр (библиотека электронных книг .txt, .fb2) 📗
Никогда с ним не поговоришь по-человечески. Я выхожу из будки с улыбкой: папка, папка… как в жизни все нелепо. (Это я о будущем, сейчас я этого не знаю…)
— Девушка, спасибо большое. Я же говорил, вы — лучшая. С праздником вас!
Она сияет, ей, наверно, никто не говорил, что она лучшая. Я первый.
— Спасибо.
Я спускаюсь по лестнице с телеграфа. Полночь настала, полночь прошла. Где она сейчас, интересно? Наверно, дома. Вернулась и… дальше я не хочу думать. Он ее муж, но я молю Бога, чтобы он не использовал своих привилегий. Да и она не сможет… Я в это верю.
Я иду пешком, денег нет. Прохожу Дзержинскую, спускаюсь к Ногина, прохожу высотное здание на Котельнической набережной, поднимаюсь по крутому переулку к Театру на Таганке (в который вечно билетов нет).
Таганка тихая и спящая.
Я иду и думаю о завтра. Вдруг из подворотни выходят двое:
— Деньги давай, — перегаром несет жутко.
Мужики явно на воров не похожи. Просто выпить хочется.
— Почему я вам должен их давать, — говорю я и вспоминаю Иванну.
— Опохмелиться надо.
— Магазины уже закрыты.
— Знаем, это на завтра.
— Запасливые вы мужики, как я погляжу.
— Не рассуждай много, деньги давай.
Мне не нравится эта фраза, но я сдерживаюсь. Иванна была не права.
— А если мы проверим, — один приближается ко мне.
— Вынь руки из кармана.
Мне становится смешно, и я вынимаю:
— Рукам-то холодно.
— Не замерзнешь, интеллигенция, «рукам холодно». Небось и не работал никогда.
— Так, как вы, — нет.
Он не понимает. Лезет ко мне в карманы.
Я даже не сопротивляюсь, до того мне смешно. Он ничего не находит в пустых карманах и достает прямоугольник голубого листка.
— Это положи обратно, — говорю я.
— Чего? Нищета, рубля нет, а положи обратно. — Он отшвыривает листок в снег и плюется.
Я быстро разворачиваюсь, чуть присев, пробивая ему прямо в подбородок. Он летит куда-то, утыкаясь неловко в сугроб.
Все-таки она была права, Иванна.
Второй стоит, качаясь и глядя на лежащего. Я даже не успел разозлиться, наклоняюсь и поднимаю листок, стряхивая с него снег.
— Ты чего, парень. Пошутить, что ли, нельзя?
— Дураками быть не надо, когда нажираешься.
— А кто нажрался, кто? — он хорохорится и двигается на меня.
Голос из снега:
— Вася, у него шапка хорошая, возьми. На две бутылки хватит.
Шапка ондатровая, папин подарок.
Вася уже приблизился на расстояние удара, но шапку ему брать почему-то не хочется.
Тот поднимается из снега.
— Ну, чё медлишь, Васька?
— Так, — говорю я и лезу в карман джинсов, — где мой нож?
— Да ну его к черту, Вить. Он чумовой какой-то, поговорить с ним по-человечески нельзя. — Он поворачивается и идет в ту подворотню, откуда вышел.
— Вась, ты чё испугался, подожди, — тот трусит за ним. — Кого ты испугался, пацана? Да мы ему сейчас так заделаем…
Ответа я не слышу. Улица тиха и пустынна. Я разворачиваюсь и иду. Праздник кончился.
В дверях торчит бумага. Прямо вечер записок. Наверно, хозяйка заходила — платить за квартиру надо. Хотя она бы оставила на столе, если внутри была. Я зажигаю свет и разворачиваю сложенный вчетверо листок бумаги.
«Санечка, я приезжала, но тебя не застала. Была свободна полдня. Позвони мне завтра в… как обычно (когда захочется).
Н.»
Я расстроился страшно. Ну что меня унесла нелегкая. Вечно не сидится. Но кто бы мог подумать, что она вырвется восьмого. Что она сможет приехать. Моя Наталья, моя умница. Завтра я увижу тебя. Вернее, сегодня, уже около часа ночи. Господи, пошли скорее это завтра. Вернее, сегодня.
Уже засыпая, я думаю: какое красивое имя Иванна. Но Наталья — сказочнее, влекущее, завораживающее, не отпускающее, удивляющее.
Утром рано я звоню из автомата. Двушки нет, и я пилкой цепляю под диском — сразу после того, как она сняла трубку.
(У меня была одна болгарка давно, которая меня и научила. Пилку для ногтей вставляешь под диск с цифрами и, как только раздается голос на другом конце, дергаешь пилку справа налево, раздается легкий щелчок, и разговор соединяется. Говори сколько хочешь. Кстати, она научилась этому в Ленинграде. Или не кстати.)
— Наталья, доброе утро.
— Санечка! — так ласково звучит ее голос. — Я жду твоего звонка с восьми утра.
— Сейчас девять ноль одна, ты же сама гово…
— Я понимаю, Саня, все понимаю, не надо мне объяснять. Когда мы встретимся?
— Ну, Наталья, ты на глазах меняешься!
Она влетает в дверь, которая не закрыта.
— Саня, я по тебе соскучилась…
Мы долго целуемся. Потом держим губы в губах, не целуемся, не дышим и не двигаемся.
— Ты, конечно, не ел вчера ничего? Я ведь из-за этого приезжала.
Она раскрывает пакет и достает из него свертки, пакеты, хлеб, два больших апельсина. Достает из шкафа тарелки, дает мне в руку вилку и говорит:
— Ешь, Санечка. Тебе надо быть сильным…
Она уходит ставить чай.
— Наталья, так жаль, что я уехал вчера. Я так расстроился. Дай я тебя поцелую. С праздником тебя!
— Спасибо, Санечка. Чем ты вчера занимался?
— Я… — я почему-то заминаюсь, мне непривычно, она впервые задает такой вопрос.
— Я… познакомился вчера с красивой женщиной.
Она улыбается.
— Ну, видишь, что ты за мальчик, нельзя тебя на день одного оставить, как ты с кем-то знакомишься. Опять на улице?
— Э-э… не-е… да…
— Прямо скажем?
— На улице.
Она смеется, я улыбаюсь.
— Так ты и меня «снял», так это у вас называется?
Забавно слышать от нее это слово.
— Хоть бы приревновала…
— Зачем, Санечка, я не ревнивая. У тебя умная голова, сам выберешь.
— Я уже выбрал.
— Что, прощаемся, да?! — искорки лучиками — в ее глазах.
— Да! — сакраментально говорю я.
— Ох, Саня, — она бездыханно падает мне на шею.
— Не прощаемся, — доканчиваю я.
— Ну вот, только обрадовалась, — она смеется.
— Наталья… Дай я поцелую твои глаза.
Она подставляет их, и я целую. У нее прекрасные глаза. Самые лучшие глаза в мире.
Она отрывается от меня:
— Саня, ешь, пожалуйста, — тихо говорит она. — А то что я потом буду с тобой делать… — она опускает глаза.
— Ух ты, какая расчетливая! Ну, Наталья!
Она смеется, обнимая меня за плечи.
— А что, я не права?! Все говорят: путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
— Какая меркантильная! И эгоцентричная.
— Да, я такая! — радостно подтверждает она.
Сама делает чай. И когда я наедаюсь до отвала, впервые толком за два дня, внимательно разливает его в стаканы, и мы пьем горячий.
Она достает сигареты, пододвигает их ко мне, вынимает новую красивую зажигалку, а старую серебристую забирает заправлять. Ритуал.
— Хочешь, чтобы я тебе закурила?
— Да.
Она распечатывает пачку, сбрасывает золотистую полоску, прикрывающую фильтры, и щелкает красивой зажигалкой. Я впервые вижу у нее в руках сигарету. У нее элегантно получается. Легко как-то и мягко, будто это и не сигарета. Она передает ее мне зажженную. Я затягиваюсь глубоко и выпускаю дым.
— Вот пепельница, — она встала и подала ее из шкафа.
— Ты чего такая радостная сегодня?
— Тебя увидела…
— Вчера, наверно, хорошо погуляла?
— Очень хорошо! Целый вечер просидела у себя в спальне и читала Шекспира на английском. Классно писал…
— Вы же соби…
— Да, мы собирались, да не собрались. Поругалась с ним и сказала, что вообще никуда не пойду. Надоело, начал выяснять, где днем была и не много ли я занимаюсь. Я ненавижу эти намеки.
Какая я свинья, а я думал о ней плохо, что она гуляла, развлекалась.
— Но он прав.
— Ты решил быть его адвокатом?
— Нет, просто это моя вина и мне неудобно, что у тебя неприятности из-за меня.
— Санечка, не вали на себя все грехи мира. Я взрослая женщина и сама разберусь, что мне делать и как поступать. Мне ведь не пять лет, и я не твои девочки с курса.
