Револьвер для Сержанта Пеппера - Алексей Парло (читать книги .TXT) 📗
Его подарила Шуре Тамарка около года назад. Тамарку, кстати, роды ничуть не изменили, тело её осталось таким же крепким и соблазнительным, как и раньше. Отношение к Шуре даже улучшилось – она души в нём не чаяла, так что можно смело сказать, что его семейная жизнь удалась. Парящий Шура хотел было сострить по этому поводу, но Шура лежащий ему этого не позволил, поелику был вельми занят поглаживанием Тамаркиной ноги, уютно лежащей на его бёдрах.
Нога была как всегда в чёрном чулке, – Тамарка чулки очень любила, и во время интимных ласк находиться без них отказывалась. Такой вот легкий фетишизм проявляла. По неторопливому движению жизненных соков в своём лежащем теле Шура определил, что он очень даже вовремя – активная фаза общения только что закончилась, уступив место любящей нежности.
Свет в спальне был погашен, но было довольно светло. Дело в том, что Тамаркин дом располагался в самом центре города, на перекрёстке двух самых оживлённых улиц, и был буквально окружён магазинами, кафе, ресторанами и прочими аксессуарами типично городской жизни. Плюс ко всему, в скверике наискосок от дома был возведён кафедральный собор с золочеными куполами и высоченной колокольней. Поэтому, несмотря на модные стеклопакеты на окнах, обладающие, как утверждали ловкие продавцы, повышенной звукоизолирующей способностью, ни полной темноты, ни настоящей тишины в квартире не бывало никогда.
Сейчас комната была окрашена в вишневые тона – это светили в окна огромные ярко-красные буквы «РОССИЯ» (так назывался центральный универмаг города). Временами вишневый цвет становился ярко-красным – это к вывеске присоединялся стоявший рядом с окном светофор, в очередной раз помешавший автомобилям, и от этого комната становилась похожей на обратную сторону конверта "Sgt. Pepper". Тело же лежащего Шуры, который никогда не любил загорать, казалось фигурой Пола Маккартни в голубом атласном мундире.
Ребёнок в соседней комнате завозился и закряхтел. Шура насторожился. Рука его, нежно гладившая Тамаркину ногу, замерла.
– Да спит он, успокойся, – Тамарка погладила его по щеке. – Не отвлекайся.
– Может, он описался? – озабоченно спросил Шура.
– Не страшно. Я ему перед сном свежий подгузник надела. До утра хватит, – она засмеялась. – Ты прямо суперняня! Весь в нём. Я скоро тебя ревновать начну.
– Ну вообще-то, только что я был весь в тебе, – улыбнулся Шура, возобновляя ласки.
– И это было прекрасно! –промурлыкала жена, потягиваясь по-кошачьи, – Для полноценного романтического вечера не хватало только шампанского с клубникой, как в «Красотке».
Шура поморщился, и Тома, несмотря на царящую в комнате темноту, заметила это.
– Прости. Я забыла. Алкоголь – табу.
– Не извиняйся. Я же не кодировался и не подшивался. Сам бросил.
– И не тянет? – с тревогой спросила Тамара.
– Нет. Совсем. Как может тянуть к тому, что уже однажды чуть не убило?
– Да... До сих пор вспоминать боюсь. Слава Богу, всё хорошо закончилось. Алика жалко. И Мишку.
– Что тут поделаешь? Это был их выбор, – Шура откинулся на подушку, но руку с Тамаркиной ноги не убрал – это было выше его сил. – Я же тогда всех наркологов на уши поднял, что только не делали. И к психологам, и в церковь... Всё зря!… Вот тебе и "одного раза недостаточно "!
– Знаешь... – Тамарка задумчиво провела пальчиком по Шуриной груди и неожиданно продолжила. – Я, кажется, беременна.
– Это ты мне как мужу говоришь или как светилу гинекологии? – начал было Шура, но тут до него окончательно дошло, что ему сейчас сообщили. – Ты серьёзно?
– Вообще-то, да, – Тамарка с улыбкой смотрела на него. – И нечего удивляться. С твоей активностью я, дорогой мой, должна бы рожать, не переставая.
Шура парящий притих под потолком. Он старался думать шёпотом, чтобы не спугнуть, не упустить то восхитительное ощущение всеобъемлющего и безмятежного счастья, которое охватило Шуру лежащего. Хорошо ещё, что в этом своём состоянии Шура парящий запросто обходился без дыхания.
Тамарка прижалась к мужу и затихла. Шура крепко обнял её, продолжая смотреть в потолок. Они лежали без слов, наслаждаясь моментом полной своей цельности. «Вот это древние и называли Соитием!» – донеслась до парящего Шуры мысль снизу.
С улицы донеслись до боли знакомые звуки – Пол Маккартни пел свою «Yesterday». Очевидно, у кого-то в машине играла магнитола.
– Слышишь? Привет из прошлого, – прошептала Тамарка. – Какая прекрасная песня!
– Да, – согласился Шура, – но ты всё равно прекраснее. Я буду звать тебя Today.
– Почему?
– Потому что сегодня лучше, чем вчера…
«Вечер становится томным» – прорвалась в Шурино сознание мысль, но он брезгливо отогнал её. Не подходил сюда сын турецко-подданного со всеми своими ужимками и циничной житейской мудростью, казался картонным и фальшивым. Ночь была прекрасной, одной из тех, что, будучи однажды прожитыми, остаются в памяти на всю жизнь и изменяют её к лучшему.
Шура ощущал эту красоту всем своим существом, он бы засмеялся и заплакал одновременно от переполнявших его чувств, если бы мог дышать… Только одно мешало ему отдаться этим чувствам полностью, только одно вызывало в нём грусть – он был только зрителем, а не действующим лицом. Он не мог согласиться и не мог возразить, он не мог ничего сделать и не мог ничего изменить. От него ничего не зависело. Впервые за всё время в Пепперлэнде Шура ощутил себя персонажем мультфильма, таким симпатичным, остроумным, может быть, даже отчасти героическим, но всё же нарисованным. Жизнь, настоящая человеческая жизнь, наполненная событиями и переживаниями, невзгодами и радостями, была для него нереальной!
Он продолжал парить под потолком, по-рыбьи широко разевая рот, силясь то ли вздохнуть, то ли заплакать, но у него ничего не получалось. От бессилия Шурочка попытался даже врезать кулаком по старинной люстре, висевшей на потолке ещё с дореволюционных времён. (Тамаркина бабушка, как он помнил, очень этой люстрой дорожила и перед своей смертью взяла с внучки торжественное обещание люстру никогда не менять и никуда не девать). Но кулак прошёл через все хрустальные хитросплетения безболезненно
