Джаз - Моррисон Тони (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации txt) 📗

Пусть оно будет у Доркас. Я рада, что так вышло. Оно и вправду подходило к ее браслетам и к тому дому. Стены там были белые с серебряным, и бирюзовые занавески на окнах. Обивка на мебели тоже бирюзовая, а коврики, которые хозяйка свернула и убрала в пустую комнату, белые. Только в столовой было как-то мрачно. Наверное, она еще не успела ее отделать, как она любит, и поэтому поставила туда для украшения только блюдо с рождественскими апельсинами. Ее собственная спальня была в бело-золотых тонах, но та, в которую положили Доркас, рядом с мрачной столовой, выглядела совсем простенько.

Я пошла на ту вечеринку без пары, за компанию с Доркас и Актоном. Доркас нужно было алиби, вот я и пригодилась. Мы как раз стали опять дружить, после того как она бросила мистера Трейса и носилась со своим «избранником». За которым девицы постарше нас табунами бегали, причем некоторые весьма успешно. Доркас это как раз и нравилось – что другие тоже хотели, а он все равно выбрал ее, и она победила. Она так и говорила: «Я завоевала его. Я победила». Господи. Можно подумать, что она его в драке отбила.

Ну что она такого особенного завоевала? Относился он к ней плохо. Правда, она так не думала. У нее все мысли были только о том, как бы его удержать. Все придумывала, что она сделает с теми девками, которые попытаются отбить его у нее. Все девчонки такие: одно на уме, как бы им заполучить парня, как его потом удержать, и друзья у них те, которые за него, а враги – те, которые против него. Наверное, так надо. А что, если я не хочу?

Сегодня вечером тепло. Может, и весны не будет, а прямо лето. Моей маме это понравится – она терпеть не может холода, а отец, что ему, он все носится со своими цветными бейсболистами, как начнет своим приятелям рассказывать про матч, развопится, распрыгается, просто ужас, ну так он тоже будет доволен. На деревьях еще цвета нет, но тепла хватает, скоро уже, скоро зацветут. Вон то так все уже набухло. Нет, это не мужчина. Я думаю, ребенок. А хотя, может быть, и женщина.

Зубатка была ничего. Не такая, конечно, как моя бабушка готовила или мама, пока у нее грудь не ослабела. Слишком много перца в панировке. Я запивала водой, чтобы миссис Трейс не обидеть. Хоть не так рот жгло».

Боль. У меня к ней пристрастие, пожалуй, даже вкус. Уколы молний, постанывания грома. Я око грозы. Плачу над разбитыми деревьями, курицами, умирающими со страху. Ломаю голову, как спасти их, поскольку без меня они спастись не могут – ведь правда, это моя гроза? Ломаю жизни, доказывая, что могу их опять починить. Страдают-то они, но и мне достается, разве нет? Конечно. Конечно. Я на другое не согласна. Вот только получилось другое. Я теперь растеряна, смущена. Я, кажется, сфальшивила. Что бы я была без тех нескольких ярких капелек крови? Без больных слов, норовящих ударить и мажущих по цели?

Нет, мне надо выбираться из этого места. Подальше от окна, от дырочки в двери, которую я проделала, чтобы ходили ко мне в комнату чужие жизни, вместо того, чтобы жить своей. А все из-за любви к Городу, это она сбила меня с толку и внушила всякие мысли. Заставила поверить, что я смогу говорить его голосом, смогу сделать так, чтобы он звучал по-человечески. А люди – я их не учла.

Я думала, что знаю их, и не беспокоилась, что они про меня не знают. Теперь-то мне понятно, почему они противоречили мне на каждом шагу. Они с самого начала были про меня осведомлены. Краем глаза следили за мной. И когда я больше всего казалась себе невидимкой, старающейся быть потише, понезаметней и поосторожней в речах, они судачили обо мне. Они знали, как мало на меня можно надеяться, каким ветхим рубищем мое всезнайство прикрывало мою беспомощность. И когда я придумывала про них истории – очень неплохо придумывала, казалось мне – я находилась полностью в их руках, и они мной безжалостно манипулировали. Я считала, что ловко скрываюсь, подглядывая за ними из окон и дверей, следя за ними при каждом удобном случае, сплетничая, а они все это время держали меня под наблюдением. И иногда даже жалели меня. При одной мысли об их жалости мне хочется умереть.

Я промахнулась. Я была уверена, что кто-то кого-то должен убить. Ждала, чтобы выразить это на бумаге. Не сомневалась, что так и случится. Не сомневалась, что прошлое – это заигранная пластинка, что мелодия обязательно даст сбой на старой зазубрине, и на земле нет силы, которая могла бы отвести иглу. Не сомневалась, а они плясали у меня на голове. Делом занимались – тем, что были неожиданны, сложны, переменчивы, как все люди, скажете вы, а я-то как раз была предсказуема, я от одиночества впала в высокомерие, думая, что мое пространство единственное, какое есть, или единственно важное. Я так разволновалась, вмешиваясь в чужие дела, самодовольно прищелкивая пальцами, что зарвалась и проглядела очевидное. Я была в восторге от того, что происходит на улицах, где дома стиснуты камнем и теснят все вокруг, и пренебрегла тем, что творится в каменных завалах сердец, куда мне нет дороги.

Смотрела на них троих, Фелис, Джо и Вайолет, и мне казалось – они зеркальное отражение Доркас, Джо и Вайолет. Мне казалось, я вижу самое важное, а что не вижу, могу представить – представить, до какой степени они странные и какие отчаянные. Словно неблагополучные дети.

Я хотела в это верить. Мне и в голову не приходило, что у них совсем другое на уме и на сердце, что они строят свою жизнь так, как мне и не снилось. Вот, скажем, Джо. Я и сейчас не могла бы точно сказать, о чем он плакал, но догадываюсь, что не только о Доркас. Все время, что он скитался в дождь и снег по улицам, я была уверена, что он ищет Доркас, но никак не Дикаркину золотую комнату. Дом в скале, где весь день солнце. Не из тех домов, какими люди гордятся, куда водят гостей и сами хотят приходить. Но я хочу. Хочу очутиться в уголке, сработанном под меня, отгороженном от мира и распахнутом небу. С незапирающимся входом и косой крышей, берегущей от дождя, но не от солнца и ярких осенних листьев. Где лунный свет непременен, если небо ясно, а звезды уж наверняка. И под горой, рядом, река Обманка, уж на нее-то всегда можно рассчитывать.

Хотелось бы мне окунуться в мир и покой, оставшийся от женщины, наводившей страх на всю округу. Невидимки. Еще бы, она была не настолько глупа, чтобы выставлять себя на обозрение. Да и кто бы увидел ее, беспечную жительницу скал? Кто бы мог cмотpeть на нее без страха? Глядеть в ее глаза? Я бы не прочь. Почему нет? Она меня видела и не боится меня. Понимает меня. Протянула мне руку. Она тронула меня. Освободила втайне от всех.

Теперь я знаю.

Алиса Манфред перебралась со своей тенистой улицы обратно в Спрингфилд. Там есть любительница ярких нарядов, чьи гpуди уже, наверное, превратились в мягкие кожаные кошелечки, и которая, может быть, в чем– нибудь нуждается. В занавесках, например, или новой подкладке для пальто, чтобы проходить еще одну зиму. В приятной компании вечером и чашке чая на ночь.

Фелис по-прежнему покупает у Фельтона оклахомские пластинки и идет домой так медленно, что мясо в пакете портится, не успев попасть на сковородку. Она думает, что таким образом вновь сможет меня обмануть – ползет еле-еле, рядом с ней может показаться, что все вокруг бегут. Нет, теперь не одурачит меня: идет-то она, может быть, и тихо, а вот живет на год впереди всех. Поднятые кулаки замирают на весу в ее присутствии или раскрываются в рукопожатии, так или иначе, она ни для кого не алиби, не игрушка и не отбойный молоток.

Джо нашел ночную работу в кабачке «Пейдерт», потихоньку торгующем спиртным, и имеет возможность увидеть самое невероятное небо, на какое только способен Город, а также гулять с Вайолет под вечерним солнцем. По дороге домой – как раз рассвело – он спускается с эстакады метро, и если у обочины стоит бочка с молоком, он покупает пинту на ужин холодненького молочка к горячим лепешкам. У дома он подбирает мусор, оставленный подвальными жителями, бросает в мусорный бак, потом ставит под лестницу детские игрушки. Если среди них оказывается кукла, он устраивает ее поудобнее на куче других игрушек. Затем забирается по ступеням и, не успев дойти до своей двери, уже чувствует запах свинины, которую Вайолет продолжает упрямо жарить в собственном соку, чтобы сдобрить кукурузу, преющую в кастрюльке. Он окликает ее, закрыв входную дверь, и она отзывается: «Вай»? «Это ты, Джо?» Как будто это может быть кто-то другой, как будто вместо него может оказаться нахальная соседка или привидение со следами копытцев на щеках. Они завтракают и, что бывает нередко, засыпают. Из-за работы Джо, да и ее тоже, и из-за некоторых других вещей, они перестали спать ночью, и теперь не тратят попусту время, а спят, когда организм просит, и при этом хорошо себя чувствуют. А потом делают что хотят. Если она идет к клиентке на дом, он встречает ее после, и они заходят в аптеку, Вайолет пьет ванильный коктейль, Джо вишневый.