Джаз - Моррисон Тони (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Я три месяца думала об этом, а когда услышала, что он все еще забыть не может, плачет и все такое, я решила сказать ему про нее; И про то, что она мне сказала. По пути с рынка я забежала в магазин Фельтона за пластинкой для мамы, а потом как раз шла мимо дома на Ленокс, где они встречались, и на крыльце стояла женщина по кличке Бешеная Вайолет, которую так люди назвали за то, что она неприлично себя вела на похоронах Доркас.
Я не видела. На похороны я не пошла. Еще чего, умерла как дура, а я к ней на похороны буду ходить, как же. Я ужасно злилась на нее. И на прощание не пошла. Просто ненавидела ее. Любой бы на моем месте так. Хороша подруга.
Я хотела только забрать кольцо и сказать старику, что пусть он из– за нее не расстраивается. Жены его я не боялась, потому что ее принимал а у себя миссис Манфред, и они нормально общались. При том, что миссис Манфред очень строгая и всегда говорит про всяких людей, что она их на порог к себе не пустит и чтобы Доркас не смела сними разговаривать. Вот я и решила, что если Вайолет для нее хорошая, то и мне сойдет.
Теперь понимаю, почему миссис Манфред пустила ее. Потому что она не врет, как остальные взрослые. Во всяком случае, как большинство. В смысле, чтобы она ни говорила, в этом нет лжи. Первое, что она сказала, когда речь зашла о Доркас: «Она была некрасивая. И внутри, и снаружи».
Доркас – моя подруга, но я знала, что она в каком-то смысле права. Все составные части вроде бы те, все по рецепту, а сваришь, и гадость какая– то. Миссис Трейс-то просто ревнует. Сама она очень черная, как сапог, сказали бы девчонки в школе. И потом я никак не ожидала, что она красивая. Но у нее такое лицо, что смотришь и не оторваться. Она тощая как зубочистка, бабушка бы моя сказала, а волосы у нее такие прямые, прилизанные назад по– мужски, сейчас это последний писк. Красиво подстрижены над ушами и сзади тоже. Сзади, наверное, муж стриг. А кто еще? Она в парикмахерской в жизни не была, так парикмахерши говорили. Я даже представила, как он ей сзади линию выравнивал. Сначала машинкой, потом, наверное, бритвой, потом пудрой попудрил. А что, он такой. Я понимаю, о чем говорила Доркас, когда лежала в луже крови там на вечеринке.
Доркас – дура, конечно, но когда я его увидела, я поняла. Что-то в нем такое есть. И потом он красивый. Для старика, разумеется. Не дряблый. Голова хорошей формы, и держится будто что-то из себя представляет. Как мой отец, когда он весь из себя благородный проводник пульмановского вагона, который путешествует, чтобы увидеть мир и бейсбол, а не торчит в привокзальной конторе в Таксидо. Только глаза у него не как у моего отца, не холодные. Мистер Трейс, когда смотрит, то смотрит, ну, на тебя, что ли. У него разноцветные глаза. Один грустный, он показывает, что у него внутри, а другой ясный – смотрит, что у тебя внутри. Мне нравится, когда он на меня смотрит. Я начинаю казаться себе, ну, не знаю, интересной, что ли. Когда он смотрит на меня, я чувствую, что я какая-то такая глубокая – будто то, что я думаю и чувствую, это очень важно, и необыкновенно, и … интересно.
Я думаю, он любит женщин. Среди моих знакомых мне такие не попадались. Не то чтобы он заигрывает, как раз нет, они ему без того нравятся, и, наверное, парикмахерши расстроятся, но ему и жена своя нравится.
Когда я в первый раз пришла, он сидел у окна, смотрел на улицу и молчал. Потом миссис Трейс принесла ему еду, какую любят старики, разваренные овощи с рисом и кусок хлеба сверху. Он сказал: «Спасибо, детка. Возьми себе половину». Он как-то так это сказал, сразу было видно, что он благодарен. Когда мой отец говорит «спасибо», это так, слова. А мистер Трейс будто взаправду. А когда он выходит из комнаты и идет мимо жены, он слегка ее касается. Иногда по голове погладит. Или по плечу.
Он уже два раза улыбнулся и один раз смеялся. Громко. Он, когда смеется, становится как ребенок. Даже непонятно, сколько ему лет. Я впервые увидела его улыбку, когда пришла к ним в третий или четвертый раз. Это когда я сказала, что звери счастливее в зоопарке, чем на воле, потому что они знают, что там их охотники не тронут. Он ничего не ответил, просто улыбнулся, как будто я сказала что-то интересное.
Поэтому я опять к ним пришла. В первый раз-то я зашла спросить, не у него ли мое кольцо и сказать, чтобы он перестал расстраиваться из-за Доркас, может быть, она того не стоит. А в следующий раз – это когда миссис Трейс пригласила меня на ужин – чтобы узнать, как он поживает и послушать миссис Трейс. у нее такой разговор, что неприятности в жизни ей гарантированы.
– Я сама испортила себе жизнь, – она мне сказала. – Пока я не переехала на север, мир вокруг меня имел смысл, и я тоже. У нас ничего не было, и мы обходились.
Вы слышали такое? Да лучше Города вообще ничего не бывает. В деревне-то что делать? Я когда ездила в Таксидо, в детстве, мне и то было скучно. Ну деревья. Ну сколько можно смотреть на деревья? Я ей так и сказала: «Сколько можно смотреть на деревья? Ну и что ж, что деревья»?
Она сказала, что дело не в том, что деревья. Она сказала, чтобы я пошла на 14З-ю, там на углу большое дерево, и посмотрела, кто это – мужчина, женщина или ребенок.
Я засмеялась и совсем было подумала, что правильно парикмахерши говорили, она точно, чокнутая, тут она и говорит:
– А для чего этот мир, если нельзя сделать его таким, каким хочешь?
– Как я хочу?
– Ну да. Как ты хочешь. Разве тебе не хочется, чтобы он был чуть больше, чем он есть?
– Какой смысл? Я же не могу его изменить.
– В том и смысл. Если ты не изменишь его, он изменит тебя. И ты будешь сама виновата. Сама позволила. Я вот позволила и испортила себе жизнь.
– Как испортили?
– Позабыла о ней.
– Позабыли?
– Позабыла, что она моя. Моя жизнь. А я носилась туда-сюда и мечтала, чтобы я была не я, а кто-то другой.
– Кто? Кем бы вы хотели, чтобы вы были?
– Скорее не кем, а какой. Белой. Красивой. Снова молодой.
– А теперь не хотите?
– Теперь я хочу быть такой, какой не увидела меня моя мать, слишком рано умерла… И какая нравилась мне раньше… Бабушка в детстве постоянно рассказывала мне истории про белокурое дитя. Это был мальчик, но я воображала его девочкой, а иногда братом, а иногда возлюбленным. Он жил у меня в голове. Тихо как крот. Я не подозревала об этом, пока не приехала сюда. Мы оба с ним приехали. Пришлось избавиться.
Вот такие разговорчики. Но я поняла, что она имела в виду. Про кого-то другого внутри тебя, который совсем на тебя не похож. Это как мы с Доркас любили придумывать всякие романтические сцены и потом рассказывали их друг другу. Было весело и немножко неприлично. Хотя я все время чувствовала что-то не то. Не из-за того, что про любовь, а из-за себя, какой я себя представляла. Ничего общего со мной. Как в кино или в журнале. А если я представляла себя, какая я есть на самом деле, то ничего из этих историй не получалось.
– Ну и как вы от нее избавились?
– Убила. А потом убила ту себя, которая убила ее.
– А кто остался?
– Я.
Я ничего не ответила. Подумала, что, может быть, все-таки парикмахерши правы, так она сказала это «я». Как будто в первый раз про это слово узнала.
Вошел мистер Трейс и сказал, что пойдет посидит на улице. Она говорит: «Нет, Джо, останься. Она не кусается».
Она имела в виду меня и еще что-то, что я не поняла. Он кивнул и сел у окна, сказав: «Ладно, только недолго».
Миссис Трейс глядела на него, а сказала-то мне: «Твоя уродливая подружка сделала ему больно, и ты напоминаешь ему о ней».
Я чуть дара речи не лишилась. Я не такая, как она!
Я не думала, что выйдет так громко. Они оба повернулись и посмотрели на меня. И вот тогда я сказала, хотя вовсе не собиралась. Я даже еще про кольцо не успела сказать. «Доркас сама умерла. Пуля попала в плечо, вот сюда». И я показала, куда. «Она не давала себя трогать. Говорила, что поедет в больницу утром. «Не зовите никого, – это она так сказала. – Ни «скорую помощь», нм полицию и, вообще, никого». Я подумала, что она не хочет, чтобы ее тетка, миссис Манфред, узнала. Где она и все такое. Хозяйка сказала, хорошо, потому что она боялась вызывать полицию. Все боялись. Просто стояли вокруг и говорили, будто чего-то ждали. А потом кто-то решил отнести ее вниз и на машине отвезти в больницу. Но она сказала, нет. Она сказала, что все в порядке, что ей уже Лучше, пусть все уйдут, потому что ей надо отдохнуть. А я вызвала. В смысле, «скорую», два раза звонила, а она приехала только утром. Сказали, что гололед, но на самом деле потому, что вызвали цветные. Она умерла от потери крови, вся кровать была в крови и матрас. Хозяйке это не очень понравилось. Они только об этом и говорили. Она и дружок Доркас. О крови и о том, что все перепачкано. Только об этом и говорили».
