Московские сказки - Кабаков Александр Абрамович (книги полностью .TXT) 📗
и автор национальных стихов Устин Балконский, скончавшийся во благовремении, славе и всеобщем почтении еще при прежней советской власти, оставив немедленно утешившуюся вдову, вышеупомянутую Анечку Балконскую,
и неведомый гражданин Волков, покушавшийся, в соответствии с фамилией, на старушку, но ликвидированный, как полагается в сказках, по наводке девицы в красной шапке охотниками, — словом, множество мертвых персонажей, встречавшихся нам в разное время и составивших то человечество, которое при жизни населяло да и после своей кончины населяет просторы нашей с вами страны, удивительной и непостижимой. Разве важно, что кое-кто из нас кое-кого из них немного подзабыл, а некоторые и вовсе никогда не знали никого из перечисленных выше? Ну, так других знали, таких же, это ж народ наш русский, нам ли он незнаком! Это ж наши люди, полоумные и мудрые, беспощадные и сердечные, несчастные и веселые, душевное наше население, только его неживая часть. И мы среди них — как рыба в стае, хотя еще временно и не упокоившиеся.
Я вам так скажу: не гнушайтесь умершими, господа. Вон их сколько, куда больше, чем нас, живых-то! На первый взгляд и не отличишь, и тени отбрасывают они за милую душу, это все предрассудки насчет теней. Закройте глаза — видите? Хлынули в память толпой, населили сновидения, все тут как тут… Утешьте же их, скажите, чтобы не расстраивались, они с нами, покуда мы здесь, а придет время и нам туда отправляться — так настанет черед детей наших хранить в себе всех, кто переменил постоянное место жительства на вечное.
…Гражданские захлопали в ладоши, встречая вышедших из Мавзолея, а маршал Печко и отставной подполковник Капец отдали честь поднесением рук к головным уборам. Тут же между призраков протиснулся Конек-Горбунок в красной с серпом и молотом кольчужной попоне, подставил спину вождю, и тот взгромоздился на живой броневик, подсаживаемый под ледяную даже сквозь штаны задницу Добролюбовым.
— Товаг-гищи, — сразу закричал оратор, привычно позируя для памятника в позе ловца такси, — безобг-газие, о котог-гом твег-гдили большевики, свег-гшилось! Я умег-г, но тело мое живет и даже кое-где болит — отлежал, товаг-гищи! Тепег-гь надо быстг-генько взять мосты, вокзалы, почту и телег-г-гаф, а дальше само пойдет! Долой живых, товаг-гищи, вся власть мег-гтвому пг-голе-таг-гиату…
А конь уж скакал по камням, сотрясая копытами спящий град, искры сыпались, вой и хриплые крики неслись, и бедный Добролюбов, спотыкаясь, падая и вновь поднимаясь на разбитые до крови ноги, мчался следом, к восстановлению и торжеству попранных ленинских норм, в светлое царство любимого им добра, добра и справедливости, в царство мертвых, где нет ни болезни, ни печали, ни вздоха, а только бесконечная жизнь.
Когда его хоронили, сын, Иван Эдуардович, очень переживал, хотя чего ж убиваться — пожил старик, и неплохо пожил, особенно под конец. Но Ваня сильно расстраивался, все повторял «батя, эх, батя», а вернувшись с нового Кунцевского кладбища, где за хорошие деньги купил для семьи участок, и крепко на поминках выпив, изодрал в клочки свежий номер еще приходящей по подписке народно-патриотической газеты «Советская Россия», кинул в камин ни в чем не повинные воспоминания Жукова вместе со сказками великого Пушкина и заплакал в голос: «Что ж ты, батя, с мертвяками связался? Утащил тебя твой Лукич, когда уж только зароют его!..» И в этом мы вынуждены с Иваном, хотя он и нетрезв, согласиться — тела, из которых душа отлетела, какой бы она, душа эта, ни была, пусть даже самой черной, следует земле предавать, а не выставлять для всеобщего смущения. И не след людям по собственной воле шляться между миром живых и вселенной мертвых, это не игрушки.
Хотя лично автор, как уже было сказано выше, к покойным гражданам относится хорошо, с уважением и сочувствием.
Однако как-то грустно все, грустно, а, господа? Вам не кажется? И почему так тяжело на душе — кто знает…
VIP
История, которую мы теперь собираемся рассказать, в отличие от других наших историй, не выдумана собственными силами, а дошла до нас через третьи, четвертые и еще черт знает какие руки. Хотя, конечно, нельзя так выражаться — «история дошла через руки»… Но более подходящие слова мы подобрать не можем, спешим все выложить, прямо горит, так что уж извините.
Короче.
Жил в Москве молодой мужчина Тимофей Устинович Болконский, деятель актуальной культуры. Происходил из семьи знаменитой — ну, сын того Устина Балконского, который «Песня о правительстве», только писался Тимофей через «о», это постепенно произошло в рамках восстановления исторической правды. Да и сам был знаменит, красив и здоров, хорошо обеспечен. Жена прямо как топ-модель, дети одаренные в Англии учились, дом по хорошему шоссе, друзья — чего не жить? То фильм культовый снимет, то клип залудит, то политическую программу какую-никакую напишет для нуждающейся партии… Ум его, острый, блестящий и быстрый, как разбойничий нож, был востребован современностью. Голову, скрывающую этот ум, Тима брил наголо, как положено модой, бородку носил маленькую, популярную среди диджеев и имиджмейкеров. Пользуясь такой привлекательностью, бывал иногда близок (но не в ущерб семье, что вы!) со светской красавицей Олесей Грунт, тоже широко известной по фотографиям в журналах, не гнушался и мужской дружбой — к примеру, с ныне уже покойным Русланом Абстулхановым, про которого некоторые без доказательств говорили, что бандит, или с держателем модных клубов, продвинутым юношей и депутатом Володичкой Трофимером… Ну, тусовка понятна.
И вдруг сделалось Тимофею скучно. До того скучно, что хоть в петлю головой, ей-богу. И грустно очень, даже плакать принимался иногда, если никто не видел. Сидел один в малой каминной, за окном пейзаж отечественный — невеселый, надо признать, пейзаж, снег с дождем, но это ж не повод — и всхлипывал, даже трясся весь.
Отчего это так бывает, а? Живет себе человек, все у него прекрасно, а свербит что-то внутри, как будто грибок души подхватил, и никаким ламизилом не одолеешь. Некоторые начинают водку жрать, другие подсаживаются на что-нибудь покруче, но ведь не помогает же! Сам уже пьяный в грязь или обдолбанный, извините, а все равно тоскует.
Объяснение одно: все мы русские люди, это духовность в нас томится, соборности жаждет.
Однако это объяснение неудовлетворительное, поскольку имеется обширная информация об аналогичном положении в совершенно других странах. Вот, пожалуйста, Швеция по самоубийствам идет с большим отрывом — там что, русские люди живут? В Нью-Йорке если кто не ширяется, так нюхает, причем не одни черножо… в смысле афроамериканцы, а вплоть до белых адвокатов и врачей — это что, русский народ?
Нет уж, не надо нам великодержавной гордости, не гоните нам про загадочную нашу душу, душа как душа. Просто мается всякий человек, смерти боится, одиночеством страдает. А заорать на весь мир — люди добрые, Христа ради пожалейте сироту, страшно мне, погладьте меня, бедного, утешьте! — вроде бы неудобно, не маленький ведь. И некого обнять, прижаться не к кому, захныкать, все сами боятся, каждый поодиночке, и близкие-то оказываются, как до дела, дальше далеких, а Бог…
Что ж Бог? Не умеем мы с Ним говорить, не научились, дураки, вовремя, и уж научимся ли — Он один ведает.
Врачи же знай от депрессии лечат американским лекарством ксанакс. Оно, конечно, приличных денег стоит, но ведь не помогает, зараза!
Тяжело.
В результате Тима плюнул на все и уехал в Канаду. Даже сам не заметил, как это произошло, только вдруг очутился посреди города Торонто стоящим на центральной Янг-стрит. То есть на улице Молодежной, попросту говоря.
Чего его сюда понесло? Ведь и тут все то же, и небо над Канадой никакое не синее, а белесо-серое нормальное небо, чем и похоже на Россию, и ветерок тоже задувает неуютный, единственное отличие — население шпарит в одних пиджачках и курточках легких, как подорванное, по бесконечной своей улице, вперемежку застроенной небоскребами и двухэтажными кирпичными бараками…
