Академический обмен - Лодж Дэвид (читать хорошую книгу TXT) 📗
— Я совершенно трезв, — ответил он, пытаясь в темноте нащупать рукой ступеньки.
— Наверное, кто-то развернул дом, — саркастически заметила Дезире.
Что, в некотором роде, оказалось правдой. Обогнув угол в поисках входной двери, они наткнулись на трех перепуганных девушек в испачканных грязью ночных рубашках. Это были Мелани, Кэрол и Дидри, которых выбросило из кроватей в тот момент, когда дом повернулся, описав большую дугу (Чарлзу Буну повезло — он в это время сидел в своей уютной студии).
— Мы думали, это землетрясение, — сказали они. — Или конец света.
— Поехали-ка все ко мне домой, — сказала Дезире.
Как ты понимаешь, все это было из чистого милосердия и только на время. Просто дать нам крышу над головой, пока мы не сможем вернуться на Пифагоров проезд или не подыщем что-нибудь другое… Кэрол и Дидри скоро съехали. Мелани поселилась с Чарлзом Буном в южной части кампуса — они всецело посвятили себя защите Сада и хотели быть поближе к месту событий. В результате из всех пострадавших от оползня в доме Цаппов остался лишь Филипп. Он медлил, желая понять, сможет ли дом в Пифагоровом проезде снова стать пригодным для жилья, — Дезире велела ему не беспокоиться об этом. Он без особого усердия начал подыскивать себе новую квартиру — Дезире посоветовала ему не спешить. Он и не казался себе большой для нее обузой: она часто ходила по вечерам на собрания, и благодаря ему отпала необходимость в поисках приходящих нянь. Кроме того, она любила подольше поспать и оценила его готовность подавать близнецам завтрак и отправлять их в школу. Незаметно их новая жизнь вошла в привычку. Это было похоже на брак. По воскресеньям он вывозил близнецов в большой парк на другой стороне городского холма и бродил с ними по сосновым рощам. Он чувствовал, что снова возвращается к своей английской жизни, но только в более комфортном и необременительном варианте. По мере своего удаления в прошлое период жизни в Пифагоровом проезде стал казаться ему дурным сном. В конце концов, было в этом что-то неестественное и нездоровое, это была какая-то постыдная и нелепая роль, выпавшая на его долю, — не первой молодости паразит на теле чужеродного ему общества, путающийся в ногах у молодняка с собачьей преданностью в глазах, изо всех сил старающийся угодить или не дай Бог не обидеть, в тайной надежде быть принятым в игру, которая так и не была разыграна с его участием, — в ту самую, начало которой он захватил в свой первый вечер в квартире девушек на первом этаже с Ковбоем, Военной Униформой и Черным Кимоно. Подобной игры они больше не затевали или же занимались этим в его отсутствие. С тех самых пор он ни разу не уловил и намека на оргию, хотя бдительно следил за малейшими ее признаками. Единственным же местом, где он столкнулся с групповым сексом, были частные объявления в «Эйфория таймс». Возможно, и ему следовало туда обратиться: Английский профессор со скромными мужскими достоинствами, любит Джейн Остен, «Горячую десятку», джин с тоником, примет участие в оргии, опыта не имеет . Или же личное послание: Мелани. Дай мне еще один шанс. Ты мне нужна, но я не могу тебе это сказать. Я лежу в своей комнате без сна и жду, когда ты придешь . Лежа в своей комнате без сна и в поту и прислушиваясь к приглушенным звукам из соседней комнаты, где она занималась любовью с Чарлзом Буном. Это было уже похоже на болезнь. Подоспевший оползень смел с лица земли Содом и Гоморру всех его тайных желаний и неисполнившихся мечтаний. В тихой и поначалу лишенной всякой сексуальности обстановке роскошного высокогорного гнездышка Дезире Цапп он почувствовал себя заново родившимся. Он стал лучше питаться и лучше спать. За компанию с Дезире он бросил курить. «Если вы выбросите свою вонючую трубку, я выброшу свои вонючие сигареты, идет?» Она сказала, что решила бросить курить из-за карате — не вынесла унижения, поскольку после десяти минут тренировки начинала задыхаться. Филипп с удивлением обнаружил, как легко ему отказаться от трубки, и решил, что она ему, собственно, никогда и не нравилась. И был рад избавиться от всяких курительных причиндалов — в эти теплые дни он перешел на легкие брюки и тонкие футболки, и ничто больше не выпирало как опухоль в различных местах его тела. Впрочем, пить он стал больше — пару бокалов джина с тоником перед обедом, вино или пиво за столом и напоследок скотч с Дезире перед телевизором под мятежные новости уходящего дня. Как-то вечером он сказал ей:
— Я сегодня смотрел неплохую квартиру. На улице Поул.
— А почему бы вам не остаться у нас? — спросила Дезире, не отводя глаз от телевизионного экрана. — Места хватает.
— Сколько я могу сидеть у вас на шее…
— Если хотите, можете платить мне за постой.
— Хорошо, — сказал он. — Сколько?
— Как насчет пятнадцати долларов в неделю за комнату плюс двадцать долларов в неделю за еду и выпивку плюс три доллара за свет и тепло, что дает тридцать восемь долларов в неделю, или сто шестьдесят долларов за календарный месяц?
— Боже мой, — сказал Филипп, — ну и быстро же вы считаете!
— А я об этом уже думала. Меня бы это очень устроило. Кстати, вы будете дома завтра вечером? У меня семинар по пробуждению сознания.
Филипп остановился на красный свет и опустил стекло. Судя по треску вертолета над головой, он уже въехал в милитаризованную зону, хотя, находясь в этой части кампуса, никто бы не догадался, что в университете неспокойно, думал Филипп, минуя широкие западные ворота, заросли кустарника и лужайки, где от вращающихся дождевателей в воздухе зависла радуга из водяных капель, а одинокий часовой в укрытии небрежно помахал ему рукой. Но по мере приближения к главному зданию следы конфликта становились все более очевидными: разбитые и заколоченные досками окна, усеянные листовками и газовыми баллончиками дорожки, гвардейцы и полицейские, патрулирующие дороги, бдительно охраняющие здания и непрерывно что-то бормочущие в переговорные устройства.
Он нашел свободное место на автостоянке позади филфака и припарковался бок о бок с Люком Хоуганом, который только что подкатил на большом зеленом «тандерберде».
— Хорошая у тебя машина, Фил, — сказал завкафедрой. — У Морриса Цаппа была точно такая же.
Филипп перевел разговор в иное русло.
— Если что и можно сказать в пользу волнений на кампусе, — заметил он, — так это то, что с парковкой стало полегче.
Хоуган безрадостно покивал. Для него, зажатого между радикально и консервативно настроенными коллегами, в этом кризисе было мало смешного.
— Очень жаль, Фил, что ты попал к нам в такое время.
— Что ты, все это очень интересно. Куда более интересно, чем могло бы быть.
— Тебе нужно будет приехать к нам как-нибудь в другой раз.
— А что, если я попрошу тебя взять меня на работу? — полушутя спросил Филипп, вспомнив свой разговор с Дезире.
Но Хоуган ответил на полном серьезе. На его большом и темном лице, обветренном и опаленном солнцем, как западный ландшафт, отразилась невыразимая печаль:
— Эх, Фил, если бы я мог…
— Я пошутил.
— Кстати, в «Бюллетене курсов» тебя чертовски здорово оценили. А в наши дни преподавание кое-что значит…
— Но у меня совсем нет публикаций.
— Да, ты знаешь, Фил… — Люк Хоуган вздохнул. — Чтобы тебе получить работу соответственно возрасту и опыту, у тебя на счету должна быть книга, а то и две. Конечно, если бы ты был черным, тогда другое дело. А еще лучше — индейцем. Чего бы я только не дал за чистокровного индейца с докторской степенью, — пробормотал он мечтательно, словно человек на необитаемом острове, возжелавший бифштекса с жареной картошкой. Одним из требований, выдвинутых во время забастовки в прошлом семестре, был прием на работу представителей третьего мира, но другие университеты тоже начали охоту за этой дичью, так что запасы ее стали иссякать.
— Но у меня к тому же нет докторской степени, — заметил Филипп.
Этот факт был известен Хоугану, но, очевидно, сочтя дурным вкусом заострять на нем внимание Филиппа, он оставил его реплику без ответа. Они вошли в здание и молча стали дожидаться лифта. Намалеванная на стене надпись гласила: «Бдение английской кафедры — у главного здания в 11 часов».
