Гроб хрустальный. Версия 2.0 - Кузнецов Сергей Юрьевич (электронная книга TXT) 📗
Глеб рефлекторно кивнул. Правда, имя Хаусхоффер показалось ему смутно знакомым, но он не мог вспомнить, откуда.
– Как бы мы ни относились к нацизму, – продолжал Ося, почесывая взлохмаченную бороду, – тоталитаризм остается важной альтернативой всеобщей либерализации. А мы должны поддерживать все, что ей препятствует: нацизм, сатанизм, педофилию, анархизм. Скинов, левых экстремистов, исламских фундаменталистов, неоконсерваторов – всех. Потому что иначе весь мир окажется одной сплошной Америкой.
– А чем плохо быть Америкой?
– Посмотри на него, – сказала Галя. – Похоже, он настоящий либерал.
– В каком смысле? – спросил Глеб.
– Ну, права человека, – сказал Ося. – Сергей Ковалев, Алла Гербер.
– Ну да, – смутился Глеб. – Права человека, да.
Пожалуй, последние пять лет он о правах человека не задумывался. Но когда-то – да, это было серьезно. Сейчас он удивился, что Ося знает имя одного из участников "Хроники текущих событий" – а Глебу казалось, о диссидентах все забыли.
"Права человека" Галя произносила с той же интонацией, с какой Антон говорил "тусовщик". Даже сохраняя старый смысл, слова со временем меняли свой окрас, хорошее становилось плохим, а важное – не стоящим внимания.
– А что, либерализм – это плохо? – спросил Глеб.
– Конечно, – ответил Ося, – в либерализме нет вертикали, нет ни Бога, ни красоты. На его основе не построишь ни науку, ни искусство. А в мире должна быть иерархия. Потому что каждый отдельный человек ни на что не годен, и только идея способна поднять его над самим собой.
– А при чем тут Америка? Там, судя по кино, все в порядке и с Богом, и с иерархией.
– Это фальшивая иерархия, – сказала Галя. – Если американцы – самая передовая нация, то истории пора остановиться.
– Если Америка – это будущее, то нам не надо будущего, – отчеканил Ося. – Лучше быть мертвым, чем американским. Потому что Америка – это засасывающее болото комфорта. Вот Вербицкий мне рассказывал, что, когда он там жил, даже машину покупать не стал: мол, будь у него машина, ему стало бы слишком комфортно, и он бы не смог вернуться.
– А он вернулся? – спросил Глеб, смутно помнивший, что Вербицкий – один из заграничных членов редколлегии журнала.
– Обязательно вернется, – сказал Ося. – Настоящему евразийцу не выжить в сердце атлантической цивилизации.
Глеб кивнул, решив не спрашивать, имеет ли атлантическая цивилизация отношение к Атлантиде или Атлантическому океану, но не выдержал и спросил:
– А евразиец – это житель Евразии?
– Нет, конечно, – ответил Ося. – Евразиец – это человек, принимающий идеи и принципы евразийства. То есть примат идеи над экономической стимуляцией, отказ от либерал-демократической идеологии, ориентацию на некапиталистический путь развития, консервативную революцию, национал-большевизм. Собственно, антитеза атлантизму, который ориентируется на торговый строй и либерал-демократическую идеологию. Можно, конечно, считать русских евразийцами, а американцев – атлантистами, но это очень примитивный подход. Среди любой нации можно выделить здоровое евразийское ядро – и больное атлантическое. И то, что я еврей, ничему не мешает. Вот, смотри, что у меня есть.
И он показал еще один значок с изображением шестиконечной звезды в круге.
– Наш, еврейский сатанизм, – сказал он. – Ты знаешь, что Антон ЛаВей многому научился у Бен Гуриона? Они дружили в юности. Если учесть, что Бен Гурион привел евреев в Израиль, то есть по определению мессия, нетрудно додумать остальное.
Пока Ося говорил, Галя, прижимая младенца к себе, села на пол под изображением буквы "А". Галя кивала в такт Осиным словам, и Глеб, заглядевшись на нее, почти перестал слушать. На минуту Галя показалась ему какой-то анархистской мадонной.
– То есть сатанизм, сионизм и еврейское мессианство – это одно и то же, – досказал Ося, а Галя встала и пошла в соседнюю комнату укладывать младенца. Глеб наконец спросил то, ради чего пришел.
– Ты знаешь, я подозреваю, что Снежану убил кто-то из ее гостей. Ее же зарезали ножом из Хрустального, ты заметил?
– Да нет, – с сомнением сказал Ося. – Это было ритуальное убийство, понятно же. Иероглиф на стене видел? Что он означает, как ты думаешь?
– Я выяснил уже. – И Глеб рассказал про терпение, сердце и меч.
– Меч в сердце, – присвистнул Ося, – нож в спину. Я в этом городе жил. Явно сатанистские дела.
– Ты хочешь сказать, она сама взяла нож, вышла на лестницу, и там ее ритуально убили? – спросил Глеб
– Да, это давно известно, – кивнул Ося. – Жертвы культов обычно идут на это добровольно. Опытный маг вводит их в транс – можно, причем, это делать даже через стену, – и зомби сам берет нож или там топор и идет к жертвеннику. Кроули что-то об этом писал, да и вообще – довольно распространенная практика.
– Понимаешь, – сказал Глеб, – иероглиф я ей накануне написал на бумажке по другому поводу. – И он рассказал про #xpyctal и человека по имени het.
– Убедительно, – согласился Ося. – Но кто тогда убийца?
Глеб перечислил.
– Бен и Катя, но у них, вроде, алиби – они были вместе. Луганов тоже говорит, что все время был с Настей. Шаневич и Арсен сидели на кухне. Остаются Андрей, ты и Нюра Степановна.
– Тут важно проработать все версии, – сказал Ося. – Кто и почему мог убить. Скажем, Андрей мог принести ее в жертву, чтобы журнал лучше пошел. А спланировал это Шаневич. Разумеется, позаботился об алиби. О том, что алиби Луганова и Бена не выдерживают критики, я вообще молчу.
– Ну да, – кивнул Глеб. – У тебя получается, что каждый мог убить.
Странным образом, стоило Глебу это сказать, как он сразу понял: ни один из них убийцей не был. Логика, на которую он так уповал, не имела к этой уверенности никакого отношения.
– И не удивительно, – подтвердил Ося. – Знаешь, чего Дугин писал? Чем бессмысленнее конспирологическая теория на первый взгляд, тем больше шансов, что именно она и подтвердится фактами. Отсюда, очевидно, следует, что несколько конспирологических теорий верны одновременно. Скажем, Кеннеди убили ЦРУ, КГБ и инопланетяне. Просто инопланетяне контролируют и КГБ, и ЦРУ.
– Понимаешь, – сказал Глеб, – я еще могу поверить, что ЦРУ и КГБ не заметили друг друга, убивая Кеннеди, но что все мы резали Снежану в восемь рук, держась за один нож – это уволь. Лучше скажи: ты что делал в момент убийства?
– У меня идеальное алиби, – сказал Ося. – Знаешь, как в книжках: "я спал". Вот и у меня: "я пил и танцевал". То же, что и все, и при этом, конечно, ничего не помню.
Вернулась Галя, подхватила малыша с пола и все пошли на кухню.
– Мне кажется, у маленькой небольшая температура, – сказала она.
– Если не пройдет, попробуем обтирание.
– Может, лучше анальгину дать? – спросил Глеб.
– Ты что? – возмутился Ося, неистово замахав руками, – это же медикаментозное лечение. Оно лечит симптом, а не болезнь. А обтирание мобилизует ресурсы организма.
Галя кивнула:
– Мы наших с детства закаливаем. Потому они и здоровые.
Глеб подумал, что странно называть здоровым ребенка, у которого как раз сейчас поднимается температура, но промолчал. Тем временем Галя налила чай и поставила на стол банку варенья.
– Сами сварили, – сказал Ося.
– Потому что, когда сам растишь ягоды и варишь варенье, – пояснила Галя, – приучаешь себя не пользоваться плодами чужого труда.
– Выключаешь себя из экономики капитализма, – прибавил Ося, хлопнув рукой по столу. При этом он задел чашку и разлил чай. Галя усадила мальчика в стульчик и вытерла стол.
Вопреки, а может, благодаря идеологическому обоснованию, варенье оказалось превосходным. Глеб положил себе полную розетку, мальчик пил из блюдечка, Ося беспокоился, как бы он не обжегся. Трудно было поверить, что этот человек полчаса назад призывал поддержать педофилию и сатанизм как врагов тотальной американизации.
– Мне, вот, интересно, – спросил Глеб Галю, – как вы с такими идеями воспитываете детей? Мои родители старались, чтобы я был советским мальчиком, – тогда я думал, чтобы я их не выдал, а сейчас уже просто не знаю, зачем. А как теперь?
