Поколение «Икс» - Коупленд Дуглас (книги онлайн полные .txt) 📗

— Он десять лет изводил своего врача анализами крови и пробами Вассермана, пока в конце концов (уж не знаю как) не подцепил что-то. Тут он говорит доктору: «М-да, ну ладно, тогда пропишите мне пенициллин». Прошел курс лечения и навсегда забыл о болезнях. Ему просто хотелось, чтобы его наказали. Вот и все.

Трудно представить себе менее подходящее место для посиделок в такое время. Внезапное наводнение — оно и есть внезапное наводнение. Только что было все путем, а еще секунда — и накатывается пенистое белое варево из шалфея, выброшенных на улицу диванов и захлебнувшихся водой койотов.

Стоя под трубой, я вижу только ноги. Акустика классная — голос Дега превратился в зычный, раскатывающийся эхом баритон. Я карабкаюсь наверх и сажусь рядом. Все залито лунным светом, но луны не видно, светится только кончик сигареты Дега. Дег кидает в темноту камешек.

— Шел бы ты в дом, Дег. Пока копы не стали стращать гостей пистолетами, требуя сообщить, где ты скрываешься.

— Скоро пойду, дай мне одну минуту — похоже, Энди, похождениям Вандала Дега пришел конец. Сигарету дать?

— Не сейчас.

— Знаешь что? Я немного обалдел. Может, расскажешь коротенькую историю — любую, и я пойду.

— Дег, сейчас не время.

— Всего одну, Энди, как раз сейчас — время.

Я хватаюсь за голову, но, как ни странно, одна короткая история мне вспоминается.

— Ну ладно, слушай. Когда много лет назад я был в Японии (по программе студенческого обмена), я жил в семье, в которой была девочка лет четырех. Славная такая крошка.

Так вот, когда я въехал (прожил я там с полгода), она не желала замечать мое присутствие в доме. Игнорировала меня, когда я за обедом к ней обращался. При встречах в коридоре просто проходила мимо. В ее мире я не существовал. Естественно, это было обидно; каждому нравится считать себя обаятельным человеком, которого инстинктивно обожают животные и дети.

Ситуация раздражала еще и тем, что поделать-то ничего было нельзя; все попытки заставить ее произнести мое имя или отреагировать на мое присутствие заканчивались неудачей.

Однажды я пришел домой и обнаружил, что бумаги в моей комнате, письма и рисунки, над которыми я немало потрудился, порезаны на кусочки, искромсаны и размалеваны явно злой детской рукой. Я пришел в бешенство. А когда она вскоре прошествовала мимо моей комнаты, я не сдержался и начал довольно громко по-японски и по-английски бранить ее за проказу.

Разумеется, я тут же почувствовал себя свиньей. Она ушла, а я подумал, не перегнул ли палку. Но через несколько минут она принесла мне своего ручного жучка в маленькой клетке (распространенная забава азиатских детей), схватила меня за руку и потащила в сад. Там она стала рассказывать о тайных похождениях этого насекомого. Суть в том, что она не могла вступить в общение до того, как ее за что-нибудь не накажут. Сейчас ей, должно быть, лет двенадцать. Месяц назад я получил от нее открытку.

Мне кажется, Дег не слушал. А следовало бы. Но ему просто хотелось слышать человеческий голос. Мы еще немного пошвырялись камешками. Потом, ни с того ни с сего, Дег спросил, знаю ли я, как умру.

— Беллингхаузен, перестань меня грузить. Иди и разберись с полицией. Они, вероятно, хотят просто задать несколько вопросов.

— Fermez la bouche [59], Энди. Вопрос был риторический. Я сам расскажу, как, мне кажется, я умру. Это произойдет примерно так. Мне будет семьдесят лет, я останусь здесь в пустыне, никаких вставных челюстей — все зубы свои, — и буду одет в серый твидовый костюм. Я буду сажать цветы — тоненькие, хрупкие цветочки, которым в пустыне день житья, вроде бумажных цветов, какими клоуны украшают свои головы, — в маленьких горшочках типа клоунских шапок. Не будет слышно ни единого звука, только жужжание жары; мое тело, согнувшееся над лопатой, звякающей о каменистую почву, не будет отбрасывать тени. Солнце будет в самом зените, и вдруг позади послышится ужасающее хлопанье крыльев — громкое, громче, чем у всех птиц на свете. Медленно обернувшись, я едва не ослепну, увидев спустившегося ангела, золотистого и нагого, выше меня на целую голову. Я поставлю на землю маленький цветочный горшок — почему-то мне будет стыдно держать его в руках. И сделаю вдох, последний.

Ангел обхватит мои хрупкие кости, поднимет меня на руки, и не пройдет и нескольких секунд, как он бесшумно и с безграничной нежностью понесет меня к солнцу и швырнет прямо в его недра.

Дег бросает сигарету и прислушивается к звукам празднества, плохо различимым в овраге.

— Ну, Энди, пожелай мне удачи, — говорит он, выпрыгивает из цементной трубы на землю, отходит на несколько шагов, останавливается, разворачивается и просит меня: — Нагнись на секундочку. — Я повинуюсь, после чего он целует меня, а перед моими глазами встает разжиженный потолок супермаркета, опрокинутым водопадом несущийся к небу. — Вот. Мне всегда хотелось это сделать.

Он возвращается в блестящее многолюдье вечеринки.

ЖДИ МОЛНИИ

Первый день нового года. Окутанный трепещущими миражами дизельных выхлопов (каждый — верная эмфизема), я жарюсь в дорожной пробке возле Калексико, Калифорния, в очереди перед пограничным КПП — и уже чувствую метановый запах Мексики, до которой рукой подать. Моя машина отдыхает на косичкообразном шестиполосном шоссе, полуразрушенном, озаренном лучами усталого зимнего заката. По этому линейному пространству ползу — дюйм за дюймом — не только я, но и целый подарочно-коллекционный набор всех типов людей и транспортных средств: татуированные фермеры теснятся по трое в кабинах пикапов, бодро транслирующих на всю округу кантри и ковбойские баллады; закондиционированные, в фирменных солнцезащитных очках яппи (тихо веет Генделем и Филипом Глассом [60]) отягощают своим присутствием седаны с зеркальными стеклами; местные Hausfrauen [61]в бигуди, по пути на дешевые мексиканские рынки потребляющие передачу «Дайджест всех сериалов», — а сидят они в «хёнде» с веселенькими наклейками; канадские супруги-близнецы пенсионного возраста спорят над рвущимися по швам картами США, которые слишком часто разворачивали и сворачивали. На обочине, в будочках яркой леденцовой раскраски, меняют песо люди с японскими именами. Слышен собачий лай. Если мне захочется получить «левый» гамбургер или мексиканскую страховку на машину, все окрестные коммерсанты наперегонки ринутся исполнять мой каприз, В багажнике моего «фольксвагена» две дюжины бутылок воды «Эвиан» и бутылка иммодиума — средства от поноса: некоторые буржуазные привычки неистребимы.

Закрыв бар в одиночку, я вернулся домой в пять утра, абсолютно измотанный. Пьетро и еще один бармен смылись раньше — снимать телок в ночном клубе «Помпея». Дега за какой-то надобностью увели в полицейский участок. Когда я пришел домой, ни в одном бунгало не горел свет, и я сразу завалился спать — новости о трениях Дега с законом и приветственная речь для Клэр могут и подождать.

Проснувшись утром около одиннадцати, я обнаружил на своей входной двери записку, приклеенную скотчем. Рукою Клэр было написано:

Ниже Дег написал:

ПАЛМЕР, СНИМИ СО СЧЕТА ВСЕ СБЕРЕЖЕНИЯ. ПРИЕЗЖАЙ. ТЫ НАМ НУЖЕН.

P. S. ПРОСЛУШАЙ СВОЙ АВТООТВЕТЧИК.

На автоответчике я обнаружил следующее послание:

Мое почтение, Палмер. Вижу, ты прочел записку. Извини за сумбурную речь, но я полностью ухайдакался. Пришел утром в четыре и даже спать не ложился — посплю в машине по дороге в Мексику. Я говорил тебе, что у нас для тебя сюрприз. Клэр сказала (и в этом она права), что, если мы дадим тебе слишком много времени на раздумья, ты никогда не приедешь. Очень уж ты все анализируешь. Так что не думай — а просто приезжай, ладно? Обо всем здесь поговорим.