Парень с соседней могилы - Масетти Катарина (книги бесплатно без TXT) 📗

Ясное дело, меня одолевает любопытство. Какая женщина станет заниматься писаниной на кладбище?! Может, она подсчитывает укокошенных мужей? Внезапно соседка переводит взгляд на меня, и я слышу отчетливый смешок: это она усекла, что я за ней подглядываю. В отместку за наглый смех я мысленно раздеваю тусклятину, потом напяливаю на нее лиловый парик и сетчатые чулки. Из туго затянутого блестящего корсета выпадают белоснежные груди. От ее реального облика остаются белесые ресницы и фетровый берет с грибами.

Привидевшаяся мне картинка настолько смешна, что я в открытую пялюсь на соседку, а рот у меня расплывается до ушей. Она снова смотрит на меня и… прежде чем я успеваю принять серьезный вид… улыбается в ответ!

Господи, неужели это один и тот же человек?

Неужели эта тусклятина, которая только что сидела, поджав блеклые губы и молясь на кусок гранита, умеет так улыбаться?

Как школьница на летних каникулах… как мальчишка, которому купили первый в жизни велосипед. Счастливой, безудержной улыбкой — точь-в-точь как девочка с розовой лейкой у соседней могилы.

Мы застываем в этом положении, до ушей улыбаясь друг другу. Ни один не хочет уступить и отвернуться первым.

Что это еще за глупости?

Может, от меня ждут действий? Может, надо сказать: «А вы часто сюда приходите?» или «Сегодня на кладбище много народу. Как вам нравится здешняя часовня?» А может, прижаться к ней коленом?

И вдруг нас словно обесточили: мы дружно отворачиваемся и некоторое время смотрим прямо перед собой, сидим не шелохнувшись, как будто скамейка заминирована. Потом я, чтоб уж совсем не потерять присутствие духа, начинаю играть ключами.

Исподволь я замечаю, что она не может отвести глаз от моей руки. Я много лет вырабатывал у себя привычку не прятать руку в карман, если на нее зырятся. И представьте себе, выработал. Да, крошка, я трехпалый Бенни. Take it or leave it! [5]

Xa-xa, она решила, что ей такого не надо. Встает и отваливает… можно подумать, я пытался ущипнуть ее своей покалеченной лапой. Чего разозлилась-то?

Не иначе как я напугал человека, представ в виде Бенни-Кавалера (если не Бенни-Жиголо).

Когда я гонялся за девахами, со мной такое сплошь и рядом случалось. Я ведь только следовал за своим терминатором, а на него можно было положиться, как на «волшебную лозу»: он всегда приводил к девкам. Летом он тащил меня в парк отдыха. Зимой — на танцульки в каком-нибудь поселке, зачастую дальнем. По будням в тамошнем мрачном зале проходили уроки физкультуры, а вечерами заседало общество трезвенников, зато в пятницу-субботу лампы прикрывали абажурами из гофрированной бумаги и приглашали оркестр (ясное дело, за плату). На городские дискотеки я почти не ездил. С одной стороны, потому, что отстал от моды (я заметил это, когда парни стали носить кепки задом наперед), но еще и потому, что мне казалось бессмысленным дергаться поодиночке, на расстоянии друг от друга — какая-то артель напрасный труд. Нет уж, я свою партнершу хотел обнять. Мне нравилось, положив руку на плечо новой девушки, вести ее к площадке: я словно вытаскивал номер в лотерее, каждый раз счастливый. От девушек здорово пахло, они были очаровательны. Я влюблялся во всех подряд и с неохотой отпускал их от себя по окончании танца. Но мне не хотелось, перекрикивая оркестр, заводить с ними разговор. Хотелось лишь держаться за них, принюхиваться к ним и, закрыв глаза, плавно скользить по полу.

Мне и в голову не приходило, что можно желать — и добиваться — большего. А ведь в последнем классе гимназии я пользовался успехом: мое имя можно было прочесть не на одной девчачьей парте. Увы, с тех пор как я взвалил на себя усадьбу, я видел слишком мало девчонок и не замечал утекающих сквозь пальцы лет. Я даже не понимал, что наверняка утратил спортивную форму.

Начинал я вроде бы всегда неплохо. Топтался в обнимку с партнершей, иногда довольно неуклюже, но девки обычно умеют подладиться и не дают наступать себе на ноги. Изредка попадались танцорши с потрясным чувством ритма, так что мы просто летали по воздуху: это было клево. Когда танец заканчивался, девахи искоса поглядывали на меня, я же стоял дурак дураком и улыбался — вместо того чтобы, как положено, заговорить: «А ты здесь часто бываешь? Тебе нравится такая музыка? Сегодня тут много народу…» Я совершенно не против болтовни, она, так сказать, растапливает лед между людьми, просто я по этой части не мастак. Некоторые девахи после двух-трех танцев возвращались к своей кучке: они чаще всего тусуются вместе у стены. Большинство же готово было плясать дальше.

Однажды я решился раскрыть рот и спросил одну девчонку: «Что дает тебе ощущение счастья?» Меня почему-то во время танца занимал этот вопрос.

— Дает чего? — проорала она.

— Счастье! Что дает тебе?.. Ладно, забудь!

И я — с горящими ушами — побыстрей отбуксировал ее к девичьей кодле.

Бывали случаи и похуже. Как-то я, безо всякого прицела, отплясал пять танцев кряду с одной девахой: уж больно от нее хорошо пахло. А потом нагнулся и зарылся носом ей в шею — опять-таки не придавая этому значения. Она отскочила от меня как ошпаренная. Неужто приняла за вампира? Я представил себе свои жалкие, хоть и укрепляемые фтором, зубы в виде гигантских клыков… и невольно расплылся в улыбке. Девица зашипела на меня обозленной гусыней, развернулась и ушла.

Потом я случайно подслушал в вестибюле ее разговор с подружкой.

— Хороший тебе попался кавалер? — спросила та.

— Пьяный в стельку! Не сказал ни слова, только все ухмылялся!

Кавалер. Это слово подразумевает шелковую рубаху и лосьон после бритья в товарных количествах. Иначе говоря, человека с высокими запросами.

Да, у Бенни-Кавалера такая улыбочка, что народ просто шарахается. Почему эта тусклятина и сбежала.

Впрочем… она ведь тоже улыбалась, а?

5

День за днем

лицом к лицу

с треснувшими зеркалами

и злорадными штрафовщицами [6]

Перечитывая записи, которые я делала в синей книжице, я понимаю, что, очевидно, той осенью у меня была депрессия, причем в самой натуральной — клинической — форме.

На работе я в перерывах нескончаемо шутила, и мне нравилось видеть, как мои коллеги покатываются со смеху — до того, что у женщин начинает течь тушь. Тогда жизнь казалась вошедшей в свою колею, чему я от души радовалась.

Дома же, вернувшись к вечеру с пакетом продуктов из «Консума», я все время старалась чем-нибудь занять себя. Выкладывала на датском керамическом блюде натюрморт из только что купленных овощей, поливала ростки, которые выращиваю в качестве витаминной добавки, подбирала оперную арию повеселей и заводила ее на полную громкость, после чего зажигала в белой ванной канделябр и долго лежала в ванне, вдыхая запах лаванды из ароматической лампы.

В ту осень я читала исключительно автобиографии и ненаучную фантастику, которые действовали на меня наркотически: я переселялась в иные миры. И когда книга внезапно подходила к концу, я оставалась в изнеможении лежать на диване, словно это был берег, куда меня вынесло после кораблекрушения. Мемуары и сказочные миры принуждали задаваться вопросами: зачем ты, собственно, живешь? на что тратишь свою жизнь — такую хрупкую, непростую и короткую?

Ночью мне снились разные ответы. Однажды я увидела себя в хитросплетенье света и тени. Я была богиней, из пальцев которой произрастали разные формы жизни: с одной стороны, мясистые побеги лиан, с другой — пухлые тела младенцев.

Случались дни, когда, казалось, не было ничего, кроме снега с дождем и бесконечного ожидания автобуса. Я увеличила взносы по пенсионной страховке и составила завещание. Если Эрьян посчитал нужным обратиться за этим в «Фонус», почему бы мне не последовать его примеру? В такие дни я заводила папки для квитанций, покупала в ИКЕА коробки для всякой всячины и забивала ими гардероб, даже начала вставлять в рамки старые слайды (которые значили для меня не больше прошлогодней листвы).