Вскрытые вены Латинской Америки - Галеано Эдуардо (серии книг читать бесплатно .txt) 📗
Как все тираны Карибского бассейна, Убико мнил себя Наполеоном. Он жил среди бюстов и портретов императора, с которым, по его словам, у него было явное сходство. Он обожал военную дисциплину и муштровал даже почтовых служащих, школьников и оркестрантов. Музыканты симфонических оркестров, облаченные в мундиры, играли — за 9 долл. в месяц — те вещи, которые выбирал сам Убико, в том темпе и на тех инструментах, которые ему нравились. Он считал, что больницы нужны только немощным мозглякам, и потому многочисленные больные попросту валялись на полу коридоров и проходов немногих госпиталей, если они имели несчастье быть не только больными, но еще и бедными.
В 1944 г. Убико снесли с пьедестала ветры революции либерального толка, возглавлявшейся молодыми офицерами и университетскими деятелями из средних слоев. Хуан Хосе Аревало, избранный президентом, начал проводить широкую реформу в сфере образования и ввел в действие новый «Трудовой кодекс», защищавший права трудящихся города и сельской местности. Нарождались профсоюзы. «Юнайтед фрут», хозяйка огромных территорий, железной дороги и порта, фактически освобожденная от налогов и не подлежащая никакому контролю, перестала быть всемогущей на собственных землях. В 1951 г. в своей прощальной речи Аревало заявил, что в его президентство раскрыты 32 заговора, финансировавшиеся этим /161/ концерном. Правительство Хакобо Арбенса продолжило и углубило реформы. Новые дороги и новый порт Сан-Хосе положили конец монополии «Юнайтед фрут» на экспорт и транспортировку бананов. С помощью одного лишь национального капитала, не обращаясь за поддержкой к иностранным банкам, страна, добиваясь полной независимости, стала осуществлять план своего развития. В июне 1952 г. была проведена аграрная реформа, которая удовлетворила нужды более чем 100 тыс. семей, хотя касалась лишь необрабатываемых земель и предусматривала выплату компенсации в бонах экспроприированным собственникам. Заметим при этом, что «Юнайтед фрут» обрабатывала всего лишь 8% своих земель, протянувшихся от одного океана до другого.
Аграрная реформа выдвигала план «развития свободного крестьянского хозяйства и капиталистического сельского хозяйства в целом», однако в ответ была развернута яростная пропагандистская кампания против Гватемалы. «Железный занавес опускается над Гватемалой», — вопили радиоголоса, газеты и «борцы за свободу» из ОАГ[97]. Полковник Кастильо Армас, получивший свое воинское звание в Форт-Ливенворт (Канзас), возглавил вторжение в свою собственную страну армии наемников ЦРУ, прошедших подготовку и вооружившихся до зубов в Соединенных Штатах. Вторжению предшествовала бомбардировка, совершенная североамериканскими летчиками на самолетах «Ф-47». «Мы должны были разделаться с коммунистическим правительством, захватившим власть», — Скажет спустя 9 лет Дуайт Эйзенхауэр[98]. Заявление, сделанное в подкомиссии сената Соединенных Штатов 27 июля 1961 г. послом США в Гондурасе, пролило дополнительный свет на «освободительную» акцию 1954 г.: оказалось, что ее осуществляла группа, в состав которой, кроме посла в Гондурасе, входили также послы США в Гватемале, Коста-Рике и Никарагуа. Аллен Даллес, который в ту пору был фигурой номер один в ЦРУ, направил им всем поздравительные телеграммы по поводу удачно проведенной операции. А несколько ранее «добряк Аллен» уже вошел в состав правления «Юнайтед фрут». Год спустя после вторжения в Гватемалу он уступил свое /162/ долж
ностное кресло другому руководящему лицу ЦРУ, генералу Уолтеру Беделлу Смиту. Фостер Даллес, брат Аллена, просто сгорал от нетерпения на конференции ОАГ, ожидая, когда та санкционирует военную интервенцию в Гватемалу. Кстати сказать, именно в кабинетах его адвокатской конторы во времена диктатора Убико составлялись проекты контрактов с «Юнайтед фрут».
После падения Арбенса вся дальнейшая история страны мечена огнем. Те же самые убийцы, что бомбили города Гватемалу, Пуэрто-Барриос и порт Сан-Хосе 18 июня 1954 г., до сих пор держат страну в своих руках. Жесточайшие диктатуры сменяли друг друга после иностранного вторжения, включая и правление Хулио Сесара Мендеса Монтенегро (1966—1970), который лишь пытался придать диктатуре видимость демократического режима. Мендес Монтенегро обещал провести аграрную реформу, но ограничился тем, что дал разрешение землевладельцам носить оружие, а при надобности и применять его. От аграрной реформы Арбенса не осталось и следа — Кастильо Армас, выполняя свою миссию, возвратил землю «Юнайтед фрут» и другим экспроприированным землевладельцам.
1967 г. был самым страшным из всех лет «виоленсии» в Гватемале, начавшейся в 1954 г. Североамериканский католический священник отец Томас Мельвиль, изгнанный из Гватемалы, писал в «Нэшнл католик рипортер» в январе 1968 г., что почти за год правые террористические группы убили более 28 тыс. представителей интеллигенции, студентов, профсоюзных руководителей и крестьян, которые «попытались было покончить с недугами гватемальского общества». Свои подсчеты отец Мельвиль делал на основе газетных сообщений, но о большинстве найденных трупов никто никуда не сообщал: это были индейцы, чьи имена и адреса часто никому не известны и кого солдаты иногда включали — но лишь общим числом — в отчеты о своих победах над подрывными элементами. Огульные репрессии стали непременной частью военной кампании по окружению и уничтожению сражающихся партизан. Согласно новому уголовному кодексу, сотрудники органов безопасности не несли никакой ответственности за убийства, а полицейские или военные части вершили суд по собственному усмотрению. Помещики и их управляющие были уравнены в правах с местными властями, могли носить оружие, формировать карательные отряды. Зарубежные телетайпы не возмущались непрекращающейся /163/ резней в Гватемале, туда не устремлялись жадные до сенсаций журналисты, не раздавались осуждающие голоса. Мир оставался глух и нем, хотя Гватемала переживала долгую Варфоломеевскую ночь. В деревне Кахон-дель-Рио вырезали всех мужчин, а мужчинам деревни Титуке перед смертью вспарывали ножом животы, в деревне Пьедра-Парада с живых сдирали кожу или живьем сжигали, перебив жертвам сначала ноги пулями, как это было в Агуа-Бланка-де-Ипала; а в Сан-Хорхе посреди площади воткнули кол и насадили на него голову крестьянина-повстанца. В Серро-Гордо Хайме Веласкесу в зрачки втыкали булавки, тело Рикардо Миранды нашли с 38 ножевыми ранами, а голову Арольдо Сильвы нашли у обочины шоссе на Сан-Сальвадор — уже отделенную от тела; в JIoc-Мискосе у Эрнесто Чинчильи отрезали язык, возле источника Охо-де-Агуа братьям Олива Альдана завязали глаза, скрутили за спиной руки и затем изрешетили их тела пулями; череп Хосе Гусана разбили на мелкие куски, которые разбросали на дороге; колодцы в Сан-Лукас-Сакатепекесе вместо воды были полны трупов, а в усадьбе Мирафлорес людям, схваченным на рассвете, отрубили ноги и руки. За угрозами следовали казни, но чаще смерть приходила без извещения, с выстрелом в затылок; в городах двери приговоренных отмечались черными крестами. При выходе из дому людей косили пулеметными очередями, а трупы бросали в пропасть.
«Виоленсия» в Гватемале так и не кончилась. Все время после 1954 г., когда в стране воцарились презрение к людям и ненависть, «виоленсия» была — и остается — естественным состоянием. Продолжают появляться — каждые 5 часов — трупы в реках или у дорог, с обезображенными пыткой лицами, которые никто и никогда не опознает. Происходят — в еще больших масштабах — тайные массовые убийства: осуществляется непрекращающийся геноцид, обращенный против бедных. Еще один изгнанный священник, отец Блаз Бонпан, обличил в «Вашингтон пост» (в 1968 г.) это больное общество: «Из 60 тысяч человек, ежегодно погибающих в Гватемале, 30 тысяч — дети. Уровень детской смертности в Гватемале в сорок раз превышает уровень в Соединенных Штатах». /164/
