Маримба! - Терентьева Наталия (книги онлайн полностью .txt) 📗
Данилевский попросил кого-то с работы, мне привезли четыре киви и плавленый сырок. Икры, масла и хлеба Егор мне не прислал. Я не знала, смеяться или плакать, когда мне передали маленький пакетик с едой. Не стала делать ни того, ни другого, просто быстро съела, удивляясь самой себе. Мне нужна была еда. Весь мой организм перестраивался на кормление ребенка. И мне было почти все равно, что об этом думает Данилевский. Я этого тогда, к сожалению, не понимала. Еще и осуждала саму себя за отсутствие гордости. Ведь не выбросила эти киви и сырок, не отдала никому. Съела, да с аппетитом! Больше Егору звонить я не стала. Решила, что и встречать меня из роддома ему не стоит. Лучше заказать такси. Но забрать меня вызвался брат. Может быть, его попросила мама. Я подумала, что с братом в машине спокойнее, чем с неизвестным водителем, и согласилась заранее. Хотела уехать из роддома через три дня.
– Даже не вздумай! – ответила мне старшая медсестра. – Никогда никого так рано не отпускаем. Через пять дней – самое раннее. А что ты так торопишься?
– Да у меня с соседкой плохие отношения. К ней же теперь не пускают никого…
– Наплюй. Какие там отношения? Ходи по коридорчику, прогуливайся. Да спи до кормления. Не надо ни с кем общаться.
– Хорошо, – кивнула я и пошла прохаживаться по коридорчику. В закутке, где висел телефон-автомат, я увидела знакомый бордовый халат. Не успела повернуть обратно, как Селедкина, так еще и не родившая, окликнула меня:
– Эй, глиста! Ну-ка, подь сюда!
Я замешкалась. Развернуться и уйти?
– Че, испугалась? Я те щас покажу, как подруг моих обижать! – Селедкина подбежала с неожиданной ловкостью и пнула меня животом.
– Осторожнее! – воскликнула я, имея в виду прежде всего ее живот.
– А то че? – бодро спросила меня Селедкина. – Позовешь своего мужа?
– С животом осторожнее!
– У меня все нормально! Это у тебя проблемы! Тебе ребенка сегодня приносили?
– Приносили, а что?
– Больше не принесут! – хмыкнула Селедкина и выматерилась.
– Что? В смысле? Что вы сказали?
В то время я еще всех малознакомых людей называла на «вы». Называть на «вы» хамку Селедкину, которая была младше меня ровно вполовину, было крайней степенью глупости и интеллигентской сопливости. Но – увы. Язык не поворачивался ей в ответ «тыкать».
– Задохнулся твой ребенок!
– Что?! – Я секунду смотрела в бесцветные глаза Селедкиной. В голове у меня тяжело застучало, сердце подпрыгнуло к горлу. И я быстро пошла в сторону детской палаты. Я теперь знала, где лежит Катька. Совсем недалеко от моей палаты, оказывается.
– Если не задохнулся, то задохнется! Это я тебе обещаю! – проорала мне Селедкина вслед.
– Это кто у нас тут так надрывается? – выглянула из ординаторской медсестра. – А, знакомые всё лица. Господи, когда же ты родишь-то наконец?
Селедкина, ковыляя за мной, как могла, рифмовала матерком на все лады слова медсестры и продолжала бубнить, достаточно громко, угрозы. Я же вбежала в детскую, бросилась к Катькиной кроватке. Та не спала, лежала, хлопала глазами. Увидев меня, разулыбалась. Да, Катька первый раз улыбнулась, когда ей было три с половиной дня. Все остальное она делала вовремя, так, как написано в Энциклопедии матери и ребенка. Села в полгода, встала в девять месяцев, пошла в год. Читать, кстати, она стала поздно. Писать буквы и слова с трех лет, а читать – только с шести. И зубы у нее росли долго, дольше всех в классе. И она совершенно нормальная. Умная, светлая, но обычная отличница, практически не вундеркинд, если не считать врожденного быстрочтения, изумительной памяти, искрометного остроумия и слегка пугающей быстроты и активности всей мозговой деятельности. Но лишь слегка.
А тогда, в три с половиной дня, Катька улыбнулась красивым беззубым ротиком и посмотрела мне в глаза. Я растаяла. И даже забыла на время селедкинские угрозы. Стояла и смотрела на нее, думая – вот можно ли мне ее взять из кроватки или все-таки не надо.
– Это кто у нас тут расхаживает? – строго спросила медсестра, заходя в детскую палату. – Ты зачем сюда пришла?
– Мне сказали, моя дочка не дышит…
– Что? Ой, иди полежи, а! Тебя когда выписывают?
– Не знаю, через пару дней, наверно.
– Ну вот и полежи еще пару дней. Что только у вас в голове… «Не дышит…»! Кто сказал?
– Селедкина… А она может сюда войти?
– Селедкина? Да нет, вообще-то…
– Так я же взяла и вошла.
– А не положено! – повысила голос медсестра. – Вот я и говорю – иди полежи, не надо сюда ходить!
– А можно я водички дочке дам?
– Нельзя, выходи отсюда, я сказала!
– Хорошо, – кивнула я.
В эту ночь я никак не могла заснуть. Все прислушивалась, мне казалось, кто-то крадется в коридоре. Вставала, выходила из палаты, подходила к детской. Решила – не посидеть ли мне в коридоре на столе? Посидела-посидела, стала засыпать сидя, вернулась в палату, легла. Но сон тут же прошел. Я приподнялась на кровати.
– Слушай, ты, – подала голос моя соседка, с которой мы еле-еле перекинулись парой слов с тех пор, как к ней перестали пускать мужа и мамашу. – Хватит ерзать! Мешаешь спать!
Я ничего не ответила, решила не раздувать конфликт.
– Ты что, не слышишь? – резко продолжала соседка.
– Слышу.
– Отвечай тогда!
– Послушайте…
– Да это ты послушай, ты послушай, коза! – Соседка выкричала все, что накопилось за полтора дня, и успокоилась.
Я встала и пошла в комнату медсестер. Там как раз, на мое счастье, была старшая медсестра, та самая, которая позвала врача, чтобы прогнать мамашу моей соседки.
– Можно мне в какую-нибудь другую палату? – спросила я. – И ребенка можно с собой взять? Мне, когда я ложилась, обещали, что ребенок будет со мной в палате…
– Так, давайте по порядку. Что случилось?
– Мы ругаемся с соседкой. И я боюсь за ребенка.
Медсестра вздохнула.
– Нет, в одну палату ребенка с матерью нельзя. Это только в платном, у нас четыре такие палаты.
– А сколько это стоит?
Медсестра назвала сумму, нереальную для меня в то время.
– Нет. Это дорого.
– Вот и я говорю. Но вас перевести, наверно, можно. Сейчас я посмотрю. Да, вот есть место в палате… Там, правда, такой тоже экземпляр лежит… – Она остро взглянула на меня. – Но ничего, с ней, я думаю, ругаться не будете. Она ни с кем не разговаривает.
– А… – я запнулась. Лучше не спрашивать. Здесь много разного, в роддоме. И медсестра больше говорить ничего не стала.
– А ребенка можно куда-то перевести?
– А что случилось-то?
– Да Селедкина обещала ее задушить.
Медсестра тяжело вздохнула.
– Селедкина пока под капельницей лежит. Она же перенашивает, ужас сколько, стимулируем, у нее там все не в порядке, кесарево, наверно, завтра ей будут делать. Никакой родовой деятельности. Все в дурь ушло. Так что не бойтесь. Ничего она ребенку не сделает.
Я подумала про свою соседку. А она не может – пойти задушить?.. Но у нее не так много агрессии. И ребенок у нее здоровый, и рожала она нормально, под наркозом, как и хотела. Молока, правда, нет, но она сильно и не расстраивается, зато можно все есть. Она и ест. Соленые огурцы, жирную колбасу…
– Хорошо, – кивнула я. – Я быстро соберусь.
– И что, прямо сейчас пойдете в другую палату? Может, утречком?
– Сейчас. Почему нет? Лучше, чем ругаться с соседкой. И потом, она так смотрит, когда мне дочку приносят, моя же активно ест, а ее не хочет, отворачивается…
– Ну, а к чему там поворачиваться, если молока нет? Один организм пока, у мамы с ребенком, первый месяц еще не до конца разделились… Так что ребенок все чувствует, и слезы ваши, и всякое…
– Да, понятно, – кивнула я. – Я больше не плачу. Не о чем.
– Вот и молодец, и не плачьте. Вам и правда плакать не о чем. На девочку вашу ходили сегодня врачи из другого корпуса смотреть.
– Правда? – удивилась я.
– Конечно, – улыбнулась медсестра. – Огромная, красавица, вся правильная такая, с ресницами, смотрит, наблюдает за всем… Движения осмысленные… Удивительно.
