Маримба! - Терентьева Наталия (книги онлайн полностью .txt) 📗

Наталия Терентьева

Маримба! (сборник)

Волна

– Ма-а-ма-а-а!.. – кричала Катька. – Ма-а-а-а…

Или это крикливо переругивались чайки, бесстрашно пикируя в самую волну, белой пенящейся стеной мчащейся к берегу?

Или это кричала я, судорожно пытаясь вдохнуть воздуха? Я звала маму, которая сидела в восьмистах километрах от меня и, чувствуя что-то, то и дело набирала мой местный номер: + 370233… и снова: +370233…

В Америке, в Голливуде, есть такая профессия. Человек придумывает идею фильма. Фильмов в Голливуде снимается много, поэтому и идей нужно много. За хорошую идею он получает очень приличные деньги, потому как в Америке все имеет свою цену.

«Мои мозги, твои связи…» – как-то услышала я на бульваре недалеко от своего дома разговор двух алкоголиков. Это я, острословная и рафинированная интеллигентка в чистых сапожках, поверхностно зову их алкоголиками – уж больно страшны, на морду красны, за три версты несет сивухой и табаком, ободраны, в руках – стаканчики, в стаканчиках – беленькая… Сами-то они всерьез философствовали на тему того, как им начать некое дело, большое и перспективное. Один из них когда-то занимал ответственный пост, другой фонтанировал красивыми идеями, возможно, талантливыми… Почему нет? Просто они не в Америке. Здесь за идеи никто денег не платит, нет такой профессии.

Но есть идеи, которые подбрасывает сама жизнь. Идеи, ситуации, необычные, невероятные и оттого – самые жизненные. Потому что жизнь – невероятна. Как невероятно она начинается. Как отличается от неживого. Как следует таинственным законам, четко расписанным сложнейшим алгоритмам. Как заканчивается, по-разному и без вариантов – живое заканчивается всегда. Как борется любое живое существо – от былинки до хитроумного примата – за каждый свой лишний день, час, минуту. Некоторые сюжеты, которые создает реальность, хороши именно в том виде, в каком они были придуманы и осуществлены великим невидимым, неосязаемым автором – самой жизнью. Это как узор на песке, который остается от волн. Как бы ты ни подрисовывал к ним линии, только испортишь. Не встроишься в великую гармонию.

До этого случая жизнь, которую я очень люблю, имела для меня цену, и немалую. Но маленький сюжет, поучаствовать в котором мне предложила моя судьба однажды, а точнее 1 августа 200… года, заставил меня почувствовать хрупкость и ненадежность моего места на этой земле. Места, которое подчас кажется таким прочным, таким непререкаемым, забронированным практически чуть ли не навсегда… Нет для живого – слова «навсегда».

Про страну К

Это море – странное. Оно не бывает бирюзового цвета. Чтобы поэтически описать оттенки этого моря, надо очень постараться. Чаще всего оно бывает коричневым. Темно-коричневым, средне-коричневым, коричнево-черным. Оно несоленое – восемь процентов соли. По сравнению с Адриатическим, скажем (в котором тридцать восемь), – всего-то ничего.

Живописнее всего оно в шторм. Особенно, когда шторм, сильный ветер и солнце. Правда, в такие дни бывает невозможно выйти на берег. Ветер оглушающий, не слышно слов. Но невероятно, завораживающе красиво. Белоснежная пена на волнах, мощь, чистота, светлый песок, перевозбужденные хозяйки побережья – чайки, белыми стрелами носящиеся туда-сюда по небу, низко, почти ныряя в высокие волны.

И красиво на закате в штиль. Солнце садится медленно, совсем медленно, огромное. На него можно смотреть. Северное солнце – днем не греет, вечером не слепит.

Это море – холодное. И тем оно прекрасно. Хуже нет, когда в жару – а она бывает и здесь (неделю-полторы в году вполне может быть) – море становится теплым, никаким и, увы, непременно цветет. Это море не переносит температуры выше двадцати градусов. Оно наполняется мелкими белесыми водорослями, в первый день похожими на просыпанный порошок, который никак не растворяется в воде. Потом, если тепло не сменяется привычной прохладцей, микроскопические водоросли подрастают, уплотняются, приобретают блеклый зеленоватый оттенок. Они всюду, они везде, они создают густую живую кашу, в которой нырять точно нельзя, плавать можно, но большого удовольствия не испытаешь. Теплая жидкая каша с характерным запахом морской жизни. И не рыбы, и не гнили, что-то среднее.

Море – Балтийское.

Страна – Курляндия. «Кур» – по-литовски – «где». Страна, где холодно, весело, вкусно и… временами случаются самые неожиданные вещи.

Катька почувствовала прелесть холодного, мрачного и величественного моря сразу. Приехала первый раз в четыре года, увидела, обожглась ледяной волной, побежала по белому песку за огромными чайками – и почувствовала. Я же несколько лет ненавидела холодную воду, пронизывающий ветер, семнадцать градусов и утренний моросящий дождик в середине июля, необходимость ходить в куртках, в носках. И ездила каждое лето в Литву только потому, что неожиданно маленькая Катька, еще не умеющая читать, но зато умеющая хорошо говорить и складно писать, стала умолять меня на следующий год поехать снова. В тот же город и в ту же гостиницу. Катька даже написала мне письмо. Которое звучало так:

– Что тебе там – медом намазано? В этой тухлой Прибалтике? – спрашивала я Катьку, которая с самых малых лет казалась мне большой. Действительно, по сравнению с собой же прошлогодней она всегда была большой и сильно поумневшей, повзрослевшей.

– Не медом! – отвечала остроумнейшая Катька, которая шутит с двух лет. Еле говорила, ростом мне до колена, а остроумничала изо всех сил. А уж в пять-то лет! Я только успевала записывать. – Картофельными блинами и творожными сырками!

Нереально вкусные сырки, имеющие мало общего с продуктом того же названия, продающимся в моем родном городе Москва, нежные, тающие во рту, и аппетитные, золотистые, везде по-разному приготовленные литовские драники – bulviniai blynai – стали Катькиными гастрономическими фаворитами на много лет и шутливым символом Балтики, где год от года все укоренялась на лето и укоренялась моя Катька и я, вынужденно, вместе с ней.

Постепенно я привыкла, что в середине лета у меня на месяц наступает ранняя (а то и вполне октябрьская) осень. Что надо тащить с собой брюки, куртки и носки. Еще через год я вдруг увидела, что литовцы носки не носят. Вообще. То есть, конечно, на работу они, скорей всего, ходят, как обычные европейцы, в носках. А вот на отдыхе… Пятнадцать градусов с моросящим дождиком, двенадцать с сильным (тем более! – носки не промокнут – их просто нет), десять, девять градусов выше ноля… Никаких носочков – ни себе, ни детям. Сандалии, в последние годы – пластиковые чоботы, сверху куртка, если холодно и дождь.

Для начала я сняла носки с Катьки. Она даже не заметила.

– Точно не холодно? – с сомнением спрашивала я.

– Может, я родилась здесь? – в ответ задумчиво спрашивала меня маленькая Катька.

– Ты родилась в Москве, не надо себе биографию переписывать!

– Ну да… Или мои предки родились здесь… Фамилия у нашей бабушки такая… подозрительная…

Действительно, в корне фамилии одной из Катькиных бабушек содержится литовский корень “jur-“. Jura по-литовски – море. Может, и правда, кто-то из ее – наших – предков жил на холодном песчаном берегу, уходящем бесконечной гладкой линией куда-то в прошлое, в будущее, что-то обещая, напоминая о чем-то щемящем, что вот-вот вспомнишь, если перестанешь бежать, суетиться. Кто-то находил гладкие кусочки янтаря – золотистые, коричневые, белые с зелеными прожилками. Кто-то смотрел и смотрел на это неспокойное, неласковое и прекрасное море, слушал чаек, дышал соснами, растущими прямо у самого берега, собирал скромные, ароматные цветы, довольствующиеся бедной прибрежной почвой. И сам довольствовался малым.