Догоняющий радугу - Ведов Алекс (онлайн книга без txt) 📗
— Сейчас смех в сторону! То, что сейчас я буду делать, для тебя очень важно. Закрой глаза и старайся сосредоточиться на звуке! Он унесет тебя в Нижний мир. Дыши глубоко и медленно. И главное — ничего не бойся, я буду помогать тебе.
Глава 7
Сказанное Етэнгэем сразу вернуло меня в настороженно-собранное состояние. Я закрыл глаза и стал дышать, как мне велел старик. Через минуту я услышал странные повторяющиеся звуки — вибрирующие на низкой частоте, они вызывали в голове и всем теле что-то вроде ответной щекотки. Все мысли и чувства куда-то вмиг исчезли, остались пустота и эти завораживающие звуки. Потом я перестал различать промежутки между ними. Они превратились в одну басовито-обволакивающую ноту, которая лилась и лилась, как бы растекаясь вокруг своего источника во всех направлениях мягкими волнами и заполняя все окружающее пространство. Чуть позже звук превратился в сплошное нарастающее гудение, к которому постепенно подключилось все сущее. Теперь у звука не было отдельного источника, он шел откуда-то снизу, казалось, из самых земных недр, во всех направлениях — за облака, за горизонты, сквозь все времена и пространства. Я понял, что слышу голос самой Земли. Она была живым организмом! И она непрерывно разговаривала со всем, что двигалось, чувствовало, дышало, — со всем живым на ее поверхности!
Внезапно передо мной, подобно цветному слайду, вспыхнуло осознание себя здесь и сейчас. И тут же вся моя жизнь стала прокручиваться перед глазами во времени назад, как если бы на каком-то внутреннем кинопроекторе была записана вся моя биография, и сейчас я смотрел фильм о самом себе, но в обратном порядке. В памяти с мельчайшими подробностями, которые казались навсегда похороненными в каких-то неведомых внутренних тайниках, вспыхивали и исчезали яркие картины моей работы, студенчества, школы, детства. У меня захватило дух от ретроспективной панорамы собственной жизни, которая разворачивалась на моих глазах. Это было что-то грандиозное, не передаваемое словами, — я словно заново проживал свою жизнь! Даже первые смутные впечатления и воспоминания детства, младенчества — даже эти мгновения вспыхивали насыщенными красками, звуками, запахами. Это все было — и это происходило снова, в настоящий момент! Я вновь смотрел на мир глазами ребенка и впервые познавал его — он казался таким огромным, таинственным и прекрасным!
Кино продолжало крутиться назад. Я видел себя катающимся на санках с горки; бегущего на нетвердых еще ногах по зеленой лужайке; слышал материнский голос, который звал меня по имени; видел себя на руках у отца, который подбрасывал в воздух и ловил меня, визжащего от восторга; видел лицо матери, склонившейся надо мной — маленьким комочком, хнычущим в своей детской кроватке. Потом я услышал свой первый крик — крик, которым я возвестил о своем появлении на свет! Я был новорожденным! Потом меня поглотил мрак, все ощущения исчезли, но я был, я сохранял осознание себя и продолжал существовать! Единственное, что я чувствовал, — абсолютную защищенность и уют; я был един с чем-то большим и бесконечно родным, что давало мне жизнь, питало и оберегало меня. Я понял, что был эмбрионом в материнской утробе!
Потом и это ощущение растворилось в небытии. Остался только непрерывный низкий гул, заполнивший весь мир. Я чувствовал, как все мое существо входит в резонанс с этим всеобъемлющим гудением, как оно растворяется, подобно кусочку сахара в стакане чая, как оно сливается с этим гулом в общем непрерывном потоке и становится его частью. Я уже не был чем-то отдельным — я был одним целым с этой вездесущей вибрирующей энергией, не имеющей ни начала, ни конца.
Затем звук стал менять тональность и как бы расщепляться на различные оттенки и обертоны. Что-то стало меняться то ли в самом звуке, то ли в моем восприятии — этого нельзя было различить, потому что отдельно не существовало ни меня, ни звука, ни моего восприятия. Было только непосредственное переживание того, как звуковые волны, — вибрирующие сначала в унисон, потом на разные лады — во мне, снаружи и повсюду — стали приобретать качество цвета. Это было ощущение, совершенно непереводимое в слова, — звуки и цвета воспринимались как аспекты чего-то общего, изначально единого и бесконечно глубокого. То, что было окружающей реальностью, каким-то одним непостижимым способом виделось и слышалось одновременно! Ко мне словно медленно возвращалось зрение, способность различать цвета и светотени, но оно было каким-то особенным. Это было чувство, более всего похожее на зрение, но оно воспринимало все окружающее не с поверхности, а как бы изнутри. Оно казалось дополненным и усиленным осязанием, как будто всякая вещь имела свой неповторимый вкус и фактуру, и я пробовал все глазами, как языком и руками одновременно. Точнее это ощущение мне было бы не передать.
То, что развертывалось передо мной, поражало своим великолепием. У меня не было ни органов чувств, ни вообще тела — я парил над землей на высоте птичьего полета. Подо мной простиралась все та же тундра, трава, камни, глубоко вверху — высокое небо и неспешно плывущие в нем облака. Но все светилось и мерцало каким-то неярким светом, идущим изнутри. Свет был неопределенного цвета, скорее желтого, но переливающимся всеми оттенками, и это был теплый, живой свет! Все вокруг было живым — даже камни!
Я купался в самом океане жизни, я чувствовал биение ее пульса, я был ничтожно малой ее единицей и находился в неразрывном единении с ней. Никакой разделенности внутри этой изначальной слитности просто не могло существовать — такое состояние было просто иллюзией, в которой я почему-то так долго пребывал до сих пор. Это было изумительное переживание.
Я ощущал себя всеми формами жизни — и чайкой, несущейся над морским простором; и кречетом, который пикировал над тундрой, высматривая добычу. Я испытывал то же, что и песец, вынюхивающий леммингов под снегом; то же, что и сам лемминг, забившийся в страхе в свою глубокую нору. Я был северным оленем, призывающим самку, и был голодным волком, идущим по его следу. Я слышал, как пробуждается в мерзлой почве, растет и тянется вверх весенняя трава; чувствовал, как деревья радуются солнцу. Это была извечная, непрекращающаяся драма жизни, бесконечная борьба за существование, и я был ее наблюдателем и непосредственным участником.
И еще в этой субстанции жизни было что-то такое, что я постоянно — видел? ощущал? — нечто вроде завихрений, больших и малых, самой разной формы, которые возникали, трансформировались и рассеивались, ни разу не повторяясь, как будто стремясь стать чем-то, во что-то оформиться. Они вели себя тоже как отдельные, самостоятельные существа, но у них не было ни тела, ни какой бы то ни было вообще биологической организации. Вихри эти, как я понял, были какими-то пробными заготовками живых форм, с которыми экспериментировала сама жизнь. Это непрерывное творчество природы было совершенно захватывающим зрелищем — любоваться им можно было бесконечно.
Вдруг что-то — то ли изнутри, то ли снаружи — сконцентрировало меня из этой среды, собрало воедино мою энергию, все, что ранее было мною, и я осознал себя снова локализованным в пространстве — в качестве одного из таких вихрей! Я мог принять любую форму, стать кем угодно. Ощущение, что это возможно, было, пожалуй, самым сильным. Но желания становиться кем-то не было, было другое невыразимое желание — что-то исправить. Что-то было не так между всем миром и мною, какой-то баланс был нарушен, какая-то неопределенная часть меня самого чувствовала это. Через короткое время это ощущение усилилось настолько, что заполнило все мое существо и превратилось в неодолимое, как жажда воздуха при удушье, желание, или, скорее, намерение, вытеснившее все остальные чувства и рвущееся наружу. Оттого вдруг из меня во все стороны выбросились какие-то светящиеся нити — так далеко, что и вообразить невозможно. В следующий миг по этим нитям ко мне устремился некий импульс неописуемой силы, как будто по ним сквозь меня пустили ток чудовищного напряжения.
