Пир - Сорокин Владимир Георгиевич (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
– Вы… извините, как ваше имя?
– Вита.
– Вита… Виточка, понимаете, я испытываю это только с определенными людьми, вы только не обижайтесь!
– Я редко обижаюсь. На меня – чаще. – Вита поправила черные очки. – Оль, да съешь ты это мясо, доставь дяденьке удовольствие.
– Умоляю, Ольга, всего несколько минут! И такое счастье для меня! Это же… это… не знаю… – Голос Бурмистрова снова задрожал.
«Сейчас разревется еще, – брезгливо покосилась она на оглядывающихся пассажиров. – Надо же, подсадили его именно к нам, по закону подлости, нет чтоб вон к тем двум толстухам…»
– Хорошо, я доем. – Она села на свое место, не гладя на Бурмистрова. – Только деньги уберите.
– О, умоляю вас, Ольга! – прижал тот руки к груди. – Не обижайте меня. Я не ценю и не считаю денег, но я очень хочу, чтобы вы их взяли, именно вы, именно вы!
– Считайте, что она их взяла, – потянулся Володя к купюре, но Бурмистров предостерегающе накрыл бумажку ладонями, словно свечу от ветра.
– Нет, нет, нет! Я умоляю взять только Ольгу, одну только Ольгу! Взять от чистого сердца, взять просто… как обыкновенную… как это… как ничего!
– Возьми, Оль, – кивнула Витка. – Не расстраивай человека.
– Ольга, возьмите, умоляю!
– Возьми, возьми… – поморщился Володя.
Ольга, поколебавшись еще минуту, взяла деньги и убрала в карман своих брюк цвета морской волны.
– Спасибо, огромное вам спасибо! – затряс плешивой головой Бурмистров.
Ольга хмуро взяла вилку и нож и занесла их над мясом так, словно в тарелке лежал кусок железа.
Вагон сильно качнуло.
Ольга сглотнула, воткнула вилку в мясо и решительно отрезала.
– Только не спешите, умоляю вас, не спешите… – прошептал Бурмистров.
Володя налил ей пива. Оля поднесла вилку с кусочком мяса к губам, сняла мясо зубами и стала медленно жевать, глядя в тарелку.
Жилистое смуглое тело Бурмистрова словно окаменело; вцепившись руками в край стола, он смотрел на Ольгин рот; мутные глаза его выкатились и остекленели, словно ему вкололи большую дозу неизвестного наркотика.
– И это нэ… – пролепетали его посеревшие губы. – И это нэ…
Витка и Володя во все глаза смотрели на него.
«Чувачок балдеет, а?! Убиться веником…»
«Пиздец всему. Просто пиздец…»
Оля ела, дав себе жесткий приказ ни разу не взглянуть на Бурмистрова. Сначала это получалось, и она даже не особенно спешила, накалывая вилкой палочки картошки и подгребая зеленый горошек. Но бормотание Бурмистрова становилось все настойчивей; из его груди что-то рвалось через рот со сжатыми зубами, плечи вздрагивали, голова мелко дрожала.
– Это нэ! И это нэ-э-э! И это нэ-э-э!
«Не смотри!» – снова приказала себе Оля, накалывая очередной кусок мяса, отрезая и макая в загустевший желток остывшего яйца.
Бурмистров причитал и трясся все сильнее, в острых углах губ его проступила пена.
– И это нэ-э-э! Это нэ-э-э! И это нэ-э-э-э!
Не выдержав, Оля глянула. Ее передернуло от остекленевших глаз, она поперхнулась, тут же вспомнив картину Репина «Иван Грозный убивает своего сына». Володя протянул стакан с пивом.
«Не смотри же, дура!» – зло сказала она про себя, отпивая из стакана.
Сквозь желтое пиво голубая рубашка Бурмистрова была цвета водорослей.
– И это нэ-э-э! Это нэ-э-э!
Оля почувствовала, что ее сейчас вырвет.
«Думай про море!» – приказала она себе и вспомнила, как они с Володей заплыли ночью на платформу и долго занимались там любовью на теплом, не успевшем остыть железном полу. Витка осталась тогда на берегу и с двумя местными парнями пекла на костре мидии. Володя поставил Олю на колени, вошел в нее сзади; Оля прижалась щекой к гладкому железному полу, слушая, как бьет по платформе несильная волна…
Насадив последний кусочек мяса, она подтерла им яичный желток и отправила в рот.
– И это нэ-э-э-э-э! – затрясся и заревел Бурмистров так, что в вагоне-ресторане стало тихо, а официант поспешил к их столику.
– Что такое? – насупленно подошел он.
– Все… нормально, – стряхнул первым оцепенение Володя.
Обмякший Бурмистров с отвисшей губой и вспотевшим лицом по-прежнему смотрел на Олин рот.
– Вам что, плохо? – прищурился официант.
– Да нет, все нормально, – ответил за него Володя. – Вы… посчитайте нам.
– Четыре двадцать, – сразу сказал официант.
Володя протянул пятерку и стал вставать. Сразу встали Оля и Витка. Бурмистров сгорбленно сидел, шевеля мокрыми губами.
– Дайте пройти, – сказал Володя.
Бурмистров встал, шагнул в проход. Официант протянул Володе сдачу, но тот отрицательно мотнул головой и, взяв Олю за руку, повел к выходу. Витка заспешила следом, усмехаясь и виляя худыми бедрами.
Бурмистров стоял, ссутулясь и глядя в пол.
– Вам прилечь надо, – коснулся его взмокшей спины официант, окончательно для себя решивший, что у Бурмистрова просто очередная фаза длительного отпускного запоя.
– А? – поднял на него глаза Бурмистров.
– Отдохните, говорю. А вечерком опохмелитесь, – шепнул ему официант.
Бурмистров повернулся и пошел.
В купе Оля забралась наверх, а Витка и Володя внизу обсуждали сумасшедшего Бурмистрова. Четвертый сосед по купе – полный словоохотливый бухгалтер из Подольска – громко спал на нижней полке, приняв пару стаканов «Перцовой» и закусив мелитопольской колбасой.
– Я даже пиво не допил! – Володя достал колоду с картами. – Какая там «Таганка»! Тут просто фильмы ужасов, Хичкок! В умат полный!
– Оль, я боялась, что ты подавишься! – Витка возбужденно терла перед собой узкими ладонями. – Ну, чуваки, ну это я не знаю что! У меня Марик три месяца в дурдоме пролежал, много чего порассказывал, но – такое!
– Оль, а деньги точно у тебя? – засмеялся Володя. – Может, нам это все померещилось? Пиздец какой!
– Мне кто-то обещал не материться больше. – Оля смотрела на хромированную ручку в сером потолке купе.
– Чуваки, а давайте вечерком перед Москвой по второму заходу в ресторацию? – предложила Витка.
– И опять он к нам подсядет! – затрещал колодой Володя.
– С вечерним тарифом! Полтинник, за поглядку, а?! Ольк, я тебе свою помаду одолжу!
Витка и Володя захохотали так, что бухгалтер перестал храпеть и забормотал во сне.
Оля смотрела в потолок, водя рукой по желтой рифленой поверхности стены.
«Много больных… – подумала она и зевнула, вспомнив, как с Таней Баташовой случился эпилептический припадок на экзамене по гармонии. – Хорошо, что меня не вырвало. Уши у него какие-то… как у мальчишки. Идиот».
Она закрыла глаза и задремала.
Ей приснилось, что она в Кратово, едет на велосипеде брата со скрипкой в футляре за спиной на улицу Чехова к старикам Фатьяновым, разводящим тюльпаны, где дирекция Гнесинского училища организовала Тайное Выпускное Прослушивание, на котором будет Павел Коган; она сворачивает на улицу Маршала Жукова и видит, что во всю длину и ширину улицы пролегает глубочайшая траншея, а на весу по улице проложен монорельс; он сверкает на солнце; «Как же проеду? Я опоздаю!» – с ужасом думает она; внизу в траншее копошится очередь за квасом; «Девушка, тебе надо шины снять!» – советуют снизу. «Как я сниму? У меня нет инструментов!» – холодеет она. «А ты монтера попроси!». Оля подымает голову и смотрит вверх; там, на соснах живут монтеры со стальными когтями на ногах; монтер спускается к ней с сосны. «У нас у всех по два топора!» – говорит он и достает два огромных топора; топоры сверкают на солнце; монтер, крякая, ловко срубает шины с колес велосипеда. «Спасибо!» – радуется она. «Плати!» – загораживает монорельс монтер. «Чем же я заплачу?» – «Жареным мясом! У тебя же мясные галифе! Все лето небось растила!» Оля смотрит на свои ноги в шортах: на бедрах у нее ужасные наросты из жареного мяса. «Стой нормально!» – приказывает монтер и двумя ударами стесывает мясные галифе. «Я из них солонину сделаю! Поезжай, не задерживай, я стрелку перевел!» – кричит монтер ей в лицо; Оля ставит обод переднего колеса на монорельс, отталкивается ногой от земли, едет над бездонной траншеей.
