Мой любимый sputnik - Мураками Харуки (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
Она не понимает, сколько ей удалось поспать. Должно быть, не очень долго. Проснувшись внезапно, в первое мгновение она не может сообразить, где находится. Потихоньку память возвращается к ней. “Ах да, это же парк аттракционов, я тут на чертовом колесе”. Она вынимает из сумки часы: начало первого. Потихоньку поднимается с пола. От этого сна в скрюченном положении все суставы ноют. Мюу несколько раз зевает, потягивается, массирует запястья. Понимает, что сразу заснуть снова не удастся, и чтобы хоть как-то отвлечься, достает книжку и продолжает читать ее с того места, где остановилась раньше. Новый детектив, только что вышел, она купила его здесь в городе, в книжном магазине.
“Хорошо еще, что свет на этом колесе всю ночь горит, просто счастье”. Немного позже, прочтя несколько страниц, она вдруг повит себя на том, что смысл вообще до нее не доходит. То есть оба глаза совершенно определенно пробегают строку за строкой, но сознание блуждает где-то совсем в другом месте.
Поняв, что пытаться сейчас читать — затея совершенно бессмысленная, она захлопывает книгу. Поднимает голову и смотрит в ночное небо. Оно словно затянуто тонкой пленкой облаков, и звезд не видно. Месяц тоже в дымке. Странно: при таком свете ее лицо как-то очень отчетливо и ясно отражается в оконном стекле кабинки. Мюу долго, не отрывая глаз, изучает свое лицо. “Это когда-нибудь кончится, — говорит она себе. — Держись! Потом будешь вспоминать все эту историю, как анекдот. Просидеть всю ночь запертой в кабинке на чертовом колесе в парке аттракционов в Швейцарии!”
Но никакого анекдота не получается. А получается совсем другая — настоящая — история. Как раз с этого места она и начинается.
Немного спустя Мюу берет в руки бинокль и хочет снова посмотреть на свою квартиру. “Конечно, там все, как раньше, ничего не изменилось. Это и понятно, как иначе?” — говорит она себе и улыбается. Она водит биноклем, изучая другие окна в своем доме. Уже за полночь, и многие легли спать. В большинстве окон темно. Но где-то горит свет — там еще не спят. На нижних этажах предусмотрительно задернуты шторы от посторонних глаз. На верхних беспокоиться нечего, окна там нараспашку, и свежий ночной ветер свободно залетает внутрь. Везде, в каждой квартире развивается какая-то своя, отдельная жизнь — где-то тихо и спокойно, где-то — весьма откровенно (разве людям может прийти в голову, что кто-то глубокой ночью прячется на чертовом колесе с биноклем?). Впрочем, Мюу — не большой любитель подглядывать за чужой личной жизнью. Ей гораздо интересней рассматривать собственную пустую квартиру.
Когда, сделав круг по соседним окнам, Мюу возвращается снова к своим, у нее невольно перехватывает дыхание. В спальне она видит голого мужчину. “Конечно, я перепутала окно”, — сначала думает она. Водит биноклем вверх-вниз-влево-вправо. Но нет, не ошиблась, это — ее окно. Мебель, цветы в вазе, картина на стене — все на месте. А этот мужчина — Фердинандо. Да, точно. Он. Тот самый Фердинандо. Сидит совершенно голый на ее кровати. Грудь и живот покрыты черными волосами, длинный пенис расслабленно свисает — как живое существо, которое лежит словно без сознания.
“Боже мой, что этот мужчина делает в моей комнате? — Ее лоб покрывается капельками пота. — Как он вообще пробрался в мою комнату? Ничего не понятно”. Она чувствует страшное раздражение, потом смущение. И тут в комнате появляется женская фигура. Белая блузка с короткими рукавами, короткая синяя юбка из хлопка. Женщина? Мюу крепче сжимает бинокль и напрягает зрение. Кто это?
Она сама.
Мюу уже вообще ничего не понимает. “Я — здесь, рассматриваю в бинокль свою квартиру. И там вижу саму себя”. Мюу несколько раз наводит бинокль на резкость. Но, как ни смотрит, видит все то же — себя. В этот момент Мюу понимает, что женщина одета так же, как она. Фердинандо подхватывает ее на руки и переносит на постель. Целуя, начинает ласково раздевать ее (ту Мюу, которая в спальне). Снимает блузку, расстегивает лифчик, стягивает юбку. Он прикасается губами сзади к шее женщины, его руки ложатся на ее груди, ласкают их. Какое-то время он весь увлечен этими ласками. Потоп одной рукой стаскивает с нее трусики. (Такие же точно — и на этой Мюу). Ей становится тяжело дышать. Что, в сапом деле, происходит?
Она замечает, что сейчас пенис Фердинандо уже вздымается от возбуждения и стал твердым, как дубинка. Очень большой. Таких больших она никогда раньше не видела. Фердинандо кладет ее руку на свой пенис. Он ласкает все тело Мюу. Всюду. Лижет ее. Долгие, бесконечно долгие ласки. Женщина не противится. Она (Мюу, которая в спальне) отдается его ласкам всем телом, наслаждается минутами вожделения. Время от времени протягивает руку и ласкает его пенис, яички. Все ее тело щедро раскрывается перед ним.
Мюу не могла отвести глаз от этого странного зрелища. Ей было чудовищно плохо. В горле совершенно пересохло, она не могла даже проглотить слюну. Ее почти рвало. Все походило на какое-то аллегорическое средневековое полотно: выглядело так же абсурдно, гротескно преувеличенно и было наполнено злым смыслом. “Они делают это специально для меня, чтобы я видела. И они точно знают, что я это вижу”, — думала она. Но глаз отвести не могла.
Пробел. Провал в памяти.
Что было дальше?
С этого момента все, что было дальше, Мюу не помнит. Ее память здесь прерывается.
— Не могу вспомнить, — говорит Мюу. Она прячет лицо в ладонях и тихо продолжает: — Мне понятно только, что все это было чудовищно. Я находилась здесь, но еще одна “я” была “там”, и он, этот Фердинандо, вытворял со мной — “той”, на “той стороне” абсолютно все.
— Что именно — “все”?
— Я не могу вспомнить. Но “все” — это и есть “все”. В то время, когда я висела на чертовом колесе, запертая в кабине, он делал со мной — другой, на “той стороне” — все, что хотел. У меня, вообще-то, нет никаких страхов по поводу секса. Был и такой период в моей жизни, когда я относилась к сексу довольно свободно. Но все, что было со мной раньше, не имеет ничего общего с тем, что происходило у меня на глазах, когда я сидела в кабинке на чертовом колесе. Тогда это был абсолютно бессмысленный, грязный половой акт, который выполнялся с одной единственной целью — загадить меня. Фердинандо, со всеми его беспредельными трюками, со всем тем, что он вытворял со мной — своими толстыми пальцами, огромным членом, — он пачкал все мое существо, то, что есть “я” (впрочем, “я” на той стороне как-то не замечала, что ее собственное “я” заляпывают грязью). И в конце это был уже даже не Фердинандо.
— Не Фердинандо? — Я впиваюсь глазами в лицо Мюу. — Если это был не Фердинандо, то кто же тогда это был?
— Непонятно. Я не могу этого вспомнить. Во всяком случае, под конец это был не Фердинандо. А может, и с самого начала это был не Фердинандо.
Мюу приходит в себя и понимает, что лежит на больничной койке. Ее голое тело укрыто белой простыней. Ноют все суставы. Врач рассказывает, что рано утром один из работников парка нашел ее бумажник (который она выбросила ночью из окна) и таким образом узнал, что случилось. Кабинку опустили вниз, вызвали скорую. Мюу валялась, буквально сложившись пополам, на полу без сознания. Видимо, в тяжелом шоке. Зрачки не реагировали на свет. Руки и лицо были покрыты многочисленными ссадинами, блузка в крови. Ее доставили в больницу, оказали помощь. Никто не может понять, как она получила эти раны. Но все они — неглубокие, так что шрамов не останется. Полиция забирает в участок для дачи показаний того старика, который работает на чертовом колесе. Он совершенно не помнит, что усаживал Мюу в кабинку прямо перед закрытием парка.
На следующий день несколько местных полицейских приходят к ней в больницу, задают вопросы. Она не может толком ничего им объяснить. Полицейские внимательно смотрят на ее фотографию в паспорте, потом на нее и в недоумении хмурятся. На лицах появляется странное выражение, будто они по ошибке проглотили что-то не то. Полицейский смущенно спрашивает ее:
