Моя жизнь как фальшивка - Кэри Питер (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗

– Спасибо, не надо. Я не пойду на Син-Кей.

– Син-Кей? Война уничтожила Син-Кей. Мы пойдем в другое место. Мужчине в твоем положение это нужно, ведь так?

Он обратил ко мне мертвый глаз – жуткий, ни искры живого чувства. Этот мрачный орган не мог ничего видеть или означать, но я домыслил нечто ужасное, и меня прошиб пот.

Какого дьявола он хочет этим сказать, спросил я.

– Спокойнее, друг! – посоветовал Мулаха. – Релекс.

Но мне припомнились рассказы сержанта, служившего в Египте. Он клялся, что мужчины там занимаются сексом с детьми.

– Она ведь не там?

– Кто?

– Моя дочь! Моя дочь – не в борделе?

Он мог бы и посмеяться над моей истерикой, но смеяться не стал. Говорят, малазийцы избегают физического контакта, однако Мулаха даже ухватил меня за рукав.

– Релекс, – повторил он, и я принял его доброту как должное. Тогда я не знал, мем, насколько страшнее его мука. Как я мог догадаться, что видит его слепой глаз, когда он проносится на «Веспе» через Пенанг? Горящее тело тамильского купца, распрямленное жаром. Мухи, ползущие по немытой руке капитана Судзуки. Отрубленная, все еще моргающая веками голова. Кровь, фонтаном бьющая из перерезанной шеи, до крыши кофейни и отеля «Хонг Аун». Потом, потом, мем, я все объясню в свое время.

В неведении своем я был хозяином всей боли на свете. Придерживая за рукав, Мулаха помог мне спуститься по шатким ступенькам, по грязной дорожке. Темнело, свет школьных окон едва достигал края джунглей и причудливых склонов горы. Я был слишком глуп и потому не чувствовал страха.

Миновав ворота, мы помчались вниз по дороге – густой шлейф сизого дыма за спиной. Малайская Деревня, Вонючий Навозный Огород, Китайское Кладбище, Плантация Нефелиумов и вывеска, которую я не разглядел при свете дня: «Верный попугай», зеленый неоновый свет над верхушками нефелиумов.

– Всего лишь кабаре, – пояснил Мулаха.

Беспардонное вранье, но бог с ним. Мы пронеслись по проселку, пробрались сквозь лабиринт припаркованных машин и китайских грузовиков, прошли мимо высоченного сикха – таких великанов я в жизни не видел, – перешли через Сунгай-Баби по качкому мостику. Здесь, как и полагается, пахло красотой и развратом, соленым морем и гнилой речной водой. Женщина пела «Венеру» [79], ей аккомпанировали изящные синкопы фортепиано.

И вдруг, неожиданно, мы оказались на краю танцплощадки. Крыши не было, всего лишь гладкая бетонная площадка над шумящим морем. Огромная, желтая, как горчица, луна. Бас-гитара, барабаны, пианино, красаица евразийка поет «Венера, Венера, если тебе угодно…»

– Пошли, – позвал Мулаха. – Я тебя трачу.

Я подумал, он собирается угостить меня выпивкой, но, вернувшись, он сунул мне в руку какой-то рулончик.

– Билеты на такси-гёрлз, – сказал он. – Я тебя трачу.

И я увидел этих «такси-гёрлз» – они сидели рядком вдоль задней стены, у каждой на коленях картонка с номером. Каждый билет давал право на один танец – таковы были правила в «Верном попугае». Наверху были обустроены комнаты, как в «Чусане» и других ночных клубах.

– Девочки из Ипо, – сказал Мулаха. – Туда-сюда, а?

– По слухам, все эти девочки приезжали из Ипо, мем. Сквозь разрезы длинных юбок они показывали нам свои красивые ноги.

– Не могу, – сказал я.

– Как «не могу»? – Ответа он не дослушал – уже высмотрел здоровым глазом высокую девушку, которая с готовностью поднялась ему навстречу. Примесь малайской крови, прелестный миндалевидный разрез глаз, на голову выше моего черного, точно сажа, приятеля, но и тот был по-своему хорош. Танцевал замечательно. И я бы с охотой пустил в ход свои билеты, но от себя не уйдешь. Сидел и пил – что еще делать-ла?

Сказать по правде, у скромняг есть свои приемчики – сложные, точно молекула гемоглобина. Когда оркестр сделал паузу, я уселся за пианино и оторвал «В настроении» [80], лихо пробежался по клавишам, а потом запустил буги тоном пониже. Застенчивый там или не застенчивый, что тут сказать – показал себя. Повторил лейтмотив – без проигрыша, заставляя всех с напряжением ждать.

– Первыми ко мне подошли Мулаха со своей такси-гёрл, – рассказывал Чабб. Он подстелил на крышку пианино до хруста накрахмаленный платок, сверху поставил стакан с виски. Говорят, на этом самом пианино сыграл разок Берти Лимуко, но к тому времени оно уже не заслуживало столь трепетного отношения. Вытянув тонкую левую руку, на запястье которой болтался «Ролекс», Мулаха подобрал несколько нот.

Девочки столпились вокруг, требуя «бизнес-ла». Я на них смотреть не стал, наяривал все быстрее. Мулаха решил позабавиться – стал повторять последние ноты из-за такта. Пахло пудрой и парфюмом, пахли разгоряченные иноземные тела. Здоровый глаз Мулахи горел огнем. Две девочки танцевали с китайским гангстером в свободном белом костюме.

Тут уж я заработал обеими руками. Красавица в узорном кимоно – тысяча фунтов по нынешним временам – поднесла к моим губам стакан джин-тоника. Я играл и всасывал в себя смесь спиртного с хинином. Говорят, помогает от малярии.

Я бы мог продолжать, мем, да нет нужды. Вы и сами повидали свет. Я писал музыкой виньетки, пока не вернулся оркестр, а потом расписывал другие узоры на узкой больничной койке в отдельной комнатке наверху. Посреди беспросветного несчастья – блаженный вечер. Все билеты ушли. Впервые за долгие, долгие годы я был счастлив.

Мы отвезли девочек обратно на Армениан-стрит все вчетвером уместились на «Веспе». Так пьяны, что не падали. Я совсем забыл про мое дитя. Но слушайте дальше: я все потерял в этом мире, мем, но я еще не понимал всей глубины моей отверженности, пока не ощутил касание кожей.

36

В ЧЕТЫРЕ УТРА Я ТО ЛИ ИЗ БЕСПРИНЦИПНОСТИ, ТО ЛИ ИЗ любопытства продолжала у себя в комнате записывать бесконечное, неустанное повествование Чабба.

Примерно в такой же поздний час, много лет назад, красная «Веспа» безнадежно застряла в глубокой канаве посреди Пенанга, и оба «жучка», по возможности замаскировав мотороллер тяжелыми бетонными плитами, какие во множестве усеивают пейзаж Малайзии, двинулись пешком к «Английской школе Букит-Замруд». Оба пьяные в стельку.

Неподалеку от «В. О.» Мулаха вдруг резко свернул и вцепился в увитую колючей проволокой ограду «Школы Св. Ксавье», в которой, как он уверял, он был первым учеником выпуска 1938 года.

– Пошли, покажу тебе фотографии на стене. Увидишь, какого бледнолицего они из меня сделали. За дополнительную плату, можешь быть уверен.

С ржавой щеколдой они справились быстро, но с дверью повозились, зажигая спичку за спичкой и бросая их во влажную траву.

Тут-то и вынырнул из темноты пес.

Обычная дворняга, мем. Их и в Куале-Лумпур хватает: все в гное, соски до земли, безобидные твари, в общем-то. Но мой тамил – уах!

– Получай! – крикнул он, суя руку в мятый карман. Я подумал: у него тоже при себе пистолет.

Так, держа руку в кармане, он подошел чуть ли не вплотную к собаке, а пес заворчал, выставляя желтые зубы, и попятился, укрывшись под низкими ветками цезальпинии.

– Релекс, – посоветовал я. – Вдруг у него бешенство-ла?

Тамил глянул на меня мертвым глазом и достал из кармана – не револьвер, слава тебе господи, а что-то белое. Он махнул рукой, словно бросая кольцо – ловко так. Пес шарахнулся, потом вернулся понюхать – я думал, Мулаха бросил в него камнем, но пес проглотил эту штуку, не разжевывая.

– Смотри, туан! – крикнул Мулаха. Эдакий чеширский кот, черт бы его побрал, только зубы и видны при свете луны. – Будь любезен, мой друг! – повторил он, запихивая обе руки в карманы и радостно улыбаясь. – Наблюдай, что сейчас произойдет.

Поведение пса изменилось. Он уже не лаял. Насторожил уши, голову склонил набок.

– Наблюдай, друг мой!