Гинекологическая проза - Бялко Анна (книга регистрации TXT) 📗
Все-таки Маша преодолела себя и в консультацию решила сходить. «Будут обижать – уйду, но попробовать надо», – решила она. В конце концов, раз на раз не приходится, а заранее ничего знать нельзя.
Готовясь к походу, Маша оделась понаряднее, памятуя, что встречают по одежке, собрала в сумку все свои иностранные бумажки с данными об анализах и морально приготовилась к длинной очереди и неприятной беседе.
Но все оказалось совсем не так плачевно. Первым сюрпризом, настигшим Машу еще в регистратуре, стало то, что эта консультация была базовой в своем районе, а следовательно, задача упрощалась вдвое.
Вдохновленная, Маша поднялась на третий этаж собственно к врачу и была приятно удивлена полным отсутствием очереди перед нужным ей кабинетом.
Она постучалась, заглянула, послышалось приветливое: «Войдите». Маша вошла в кабинет. Врач и сестра, обе довольно молодые и миловидные, хором всплеснули руками, радостно восклицая: «Ой, надо же, беременная. Садитесь, садитесь».
Маша осторожно присела, продолжая недоумевать. Она ожидала чего угодно, но чтобы такой радушный прием...
– Вы, наверное, к нам на учет будете вставать, – заботливо спрашивала тем временем врач, Любовь... Михайловна, кажется, вспоминала Маша табличку на двери. – Верочка, достань карточку. Ваше имя-отчество?
– Мария Алексеевна, – ответила Маша, и кинулась в бой. – Я, собственно, не знаю, надо ли мне становиться к вам на учет, я только что вернулась из-за границы, я там работаю (что было враньем, полезным для создания образа деловой современной дамы, которой труднее отказать, чем заштатной домохозяйке), и вот теперь (изящный кивок на живот) вернулась, и я уже договорилась в Центре Матери и Ребенка, у меня там знакомый врач, и мне, собственно, нужно только направление, чтобы, знаете, уладить формальности...
Врач с сестрой слушали, как завороженные. Когда Маша остановилась, врач, мило улыбаясь, сказала ей:
– Конечно, Мария Алексеевна, вы не волнуйтесь, мы вам выпишем направление, мы беременным сейчас вообще ни в чем не отказываем, их у нас мало. Вам только все равно придется на учет у нас встать и анализы сдать – их надо в направлении указывать. А в какой стране вы работали?
Маша стала рассказывать про свою заграничную жизнь, описывала в красках токсикоз, ругала чужую медицину, демонстрировала данные обследований, говорила, почти не кривя душой, что если бы нашим врачам, да тамошнее оборудование... В процессе увлекательной беседы ее обмерили, взвесили, прослушали и осмотрели, вручили бумажки анализов с заверениями, что как только будут готовы, так тотчас же и направление выпишут. Словом, расстались лучшими друзьями.
По дороге домой Маша потрясенно размышляла, насколько же должна была упасть рождаемость в стране, чтобы заставить советскую – ах, нет, уже российскую – медицину повернуть лицо свое к народу своему... Она знала, конечно, что экономическая ситуация не блестяща, что реформы идут тяжело, все это неоднократно и ежедневно повторялось всеми средствами массовой информации, но одно дело в газете читать, а другое – своими глазами увидеть...
При этом в процессе общения с многочисленными своими знакомыми у Маши отнюдь не сложилось впечатления, что кто-то из них так уж бедствует. Наоборот. Все были страшно деловые, все где-то работали, в основном что-то кому-то продавали, через одного у всех пищали пейджеры или – того круче – мобильные телефоны. В разговорах часто мелькали деньги, пренебрежительно так: «Ну, слушай, это и стоило-то совсем немного, подумаешь, штука баксов». Маше все время казалось, что она чего-то не понимает. Для них с Сашей штука баксов – по-человечески тысяча долларов – были очень даже существенной суммой.
При этом даже лучшая подруга Лелька как-то бросила Маше в разговоре:
– Ну конечно, для тебя не существует этих проблем, ты же у нас богатая иностранка.
Услышь она это от кого другого, она бы и внимания не обратила. Но Лелька... За все годы отсутствия Маша, кроме родителей, поддерживала связь только с ней, писала обо всех своих заморочках, о нетопленых квартирах, о том, как никогда не известно, подпишет Сашка следующий контракт или нет и где это все будет...
Лелька все это время работала в коммерческом банке, который из крошечного дорос за пять лет до финансового гиганта, а Лелька дослужилась до должности старшего (или главного?) менеджера кредитного (или учетного?) отдела, получала, по Машиным прикидкам, больше Саши раза в полтора, и еще муж у нее работал, и детей не было, и вот поди же... «Богатая иностранка».
Лельке Маша ничего тогда не ответила, но переживала потом целый вечер и не смогла придумать лучшего объяснения, что Лельке, скорее всего, досадно, что у нее детей нет, а у Маши уже второй, а дети в этой стране теперь считаются роскошью. Хотя Лелька-то могла бы, кажется, позволить себе все, что угодно, а если жалко фигурой рисковать, то тут, что называется, кто ж тебе доктор.
Впрочем, сказала себе наконец Маша, может, ничего такого Лелька и не имела в виду, а просто ты со своей беременностью, как дура с писаной торбой, окончательно помутилась мозгами, вот и выдумываешь, что было и чего не было. А фигура у Лельки действительно классная, ничего не скажешь... Тут Маша мрачно подумала, что и у нее когда-то была ничуть не хуже, и даже лучше – ноги красивее, а теперь, конечно, после вторых-то родов, ничего не соберешь. На этих мыслях ребенок забрыкался особенно яростно, продирая дырку в боку, и думать о чем-либо связном стало невозможно.
Время шло, снега таяли, пузо росло... Его уже почти невозможно было спрятать под верхней одеждой, а тут еще начало мая выдалось исключительно жарким. Маша, оставшись без маскировочных курток и широких свитеров, перебрала все свои летние платья, выбирая побольше и посвободней, что могла, распустила в талии, и все равно беременный живот гордо реял надо всем. «Ну и черт с ним, – решила Маша, – все равно скоро у Кольки занятия в школе кончатся, уедем на дачу, а там я буду вообще голая ходить, пусть тело дышит».
Уже перед самым отъездом на спасительную дачу – жара никак не спадала, и в городе было просто нечем дышать – Маша получила наконец в консультации вожделенное направление и съездила в тот самый Центр Матери и Ребенка, где собиралась рожать.
Место ей в целом понравилось, кабинеты были чистыми, врачи – внимательными, а оборудование, по крайней мере на Машин непросвещенный взгляд, мало чем уступало заграничному.
По словам Татьяны Ивановны, наблюдающего Машу врача, никаких проблем ни с беременностью, ни с самой Машей не предвиделось, токсикоз явного вреда наделать не успел, роды вторые, женщина здоровая, все будет замечательно. Маша и сама, в общем, догадывалась, что с ней все будет замечательно, но такое всегда приятно слышать, особенно из ответственных источников. Единственно, Татьяна Ивановна шутливо посоветовала Маше с родами не тянуть, по возможности не перехаживать, так как срок у нее – к концу июля, а с первого августа Центр закрывается на ежегодную чистку и профилактику. Информацию Маша к сведению приняла, но глубоко задумываться над ней не стала, потому что представить, что это дитя что-то там пересидит... Чушь. Она даже пожаловалась Татьяне Ивановне на детскую подрывную работу, та глянула на живот, привычно огладила его рукой, потом сделала какое-то неуловимое хватательное движение и спросила:
– Здесь скребет?
Маша подтвердила.
– Так это пятка, – удовлетворенно кивнула врач. – Вот, смотри, я ее держу. Пятка, это ничего, она гладкая, ею не поцарапаешь.
Она взяла Машину руку и провела, сильно прижимая, по животу и под рукой Маша действительно почувствовала на мгновение круглую выпуклость маленькой пяточки, и тут же дитя дернулось недовольно, выдрало ногу и мстительно садануло Машу под ребро.
– Да, такой герой, пожалуй, действительно, долго не засидится, – усмехнулась Татьяна Ивановна. – Мальчика хочешь?
– Да ни за что! – воскликнула Маша. – Спасибо, есть уже. Мне бы девочку, дочку...
