Дикие ночи - Коллар Сирил (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
— Так я и познакомилась с Шерифом, он пришел ко мне покупать джинсы.
Джамель по-прежнему дрожит от холода, и я предлагаю:
— Послушай, давай я куплю тебе свитер.
Джамель рассматривает себя в большое зеркало. Франс замечает:
— Тебе идет, бери его.
Джамель хочет снять свитер через голову, его майка задирается, обнажив тело. Франс во все глаза смотрит на его смуглую кожу, он очень похож на Шерифа, разве что немного посуше, повыше ростом. По щеке Франс стекает слеза, она пытается стереть ее быстрым движением, но мы оба заметили — и я и Джамель. Я хочу заплатить за свитер, но Франс отказывается от денег, она хотела бы поговорить с нами и просит задержаться в Бетюне до вечера.
Мы входим в дом Франс. Ее муж, Франсуа Бек, врач-терапевт, он ушел к своим пациентам. Джамель окидывает взглядом комнату, прикидывая, что можно будет стибрить уходя — что-нибудь дорогое и не очень громоздкое. Франс говорит:
— Сегодня вечером я все ему расскажу. — Что она имеет в виду, говоря «все»? Разве Франсуа Бек чего-то еще не знает? Франс подходит ко мне, отводит подальше от Джамеля и начинает объяснять:
— Когда они уходят, мы становимся совсем другими, правда? — Я плохо понимаю эту женщину, поэтому отвечаю:
— Да, естественно.
Джамель исчез, и я боюсь, что он сейчас набивает карманы имуществом Франс, а она продолжает рассуждать:
— В ту среду у нас было назначено свидание, я закрыла магазин, а Шерифа все не было, я ждала и ощущала тяжесть времени, его вес, понимаете?.. Мне было страшно, чувствовала вокруг себя присутствие демонов, они готовы были биться между собой — горячие черно-красные демоны против бледно-голубых демонов Севера… — Звук хлопнувшей входной двери прерывает ее рассуждения.
В комнату входит Франсуа Бек. Следом за ним появляется Джамель, в руках он держит скальпель, взятый в шкафу, в кабинете доктора. Бек говорит жене:
— Франс, ты мне отвратительна.
Разве может бедуин обрести мир? Джамель знает, что им всегда будет руководить некая потусторонняя сила и все кончится мертвым обескровленным телом, как было с Шерифом. И он внезапно, резким движением, вскрывает гладкую поверхность своей руки острым скальпелем; кровь немедленно выступает на поверхности кожи, несколько капель пачкают бежевый ковер, и я немедленно вспоминаю, как Сэми резал свою плоть передо мной и Кариной.
Джамель и Сэми как бы братья по крови. Я спрашиваю:
— В какой день убили твоего брата? — Джамель отвечает, что это случилось в ночь со среды на четверг две недели назад. В тот день Сэми был со своими алхимиками. Он приехал к ним в замок братства, на побережье, возле Дьепа. Они должны были отправиться на мотоциклах в Анвер, чтобы встретиться там с так называемыми собратьями, представляющими небольшие группки крайне правых экстремистов. Дорога в Бельгию могла пройти и через Бетюн, так что алхимики вполне могли замучить Шерифа. Сэми свидетель, а может быть, и участник этого убийства; он, как нарочно, вернулся из Анвера совершенно изменившимся, не таким дерзким, и очень хотел уехать работать за границу.
Я не могу избавиться от картинки: Сэми с собратьями Гелиополиса бьют Шерифа, привязывают его к грузовому вагону, отрезают гениталии и смотрят, как медленно вытекает из него кровь.
Мне кажется, что бедуин Джамель мечтает о теплом пыльном воздухе пустыни, а здесь только холод и влажность. По всему моему телу расползается, подобно этой северной влажности, яд болезни; я говорю Франс, что мне необходимо позвонить, набираю Лорин номер, и ее голос утешает, успокаивает меня.
Мы возвратились в Париж. Я дал Джамелю дубликат ключей от своей квартиры. Он бродит по парижским улицам, ища, что бы украсть. Я еду к Севрским воротам, где меня ждет Лора.
Мы занимаемся любовью, и она на удивление спокойна. Сэми очень далеко, и Лоре кажется, что я сломлен и не мечтаю больше о мальчиках, что она победила. Наконец.
На следующий день, когда я ухожу, начинается дождь. Возвращаюсь к себе, Достаю почту из ящика и нахожу среди газет письмо из Пакистана. Я не распечатываю его. Джамель спит, я раздеваюсь и ложусь рядом. Он что-то бормочет и затихает в моих объятиях. Если Лора позвонит сегодня, я не сниму трубку.
Джамель разговаривает со мной, рассказывает о Гавре, своей семье, побоях, тяжелом детстве… Он жил в интернате, убегал, не подчинялся, восставал, садился в тюрьму, получал отсрочки…
Джамель смотрит на фотографию Сэми и спрашивает, кто это. У меня перед глазами немедленно встает образ умирающего Шерифа, окруженного братьями Гелиополиса, среди них был и Сэми. Я отвечаю:
— Так, приятель. Он сейчас в Пакистане.
Я читаю письмо Сэми. Он пишет о чем угодно, только не о нас. И ни слова об алхимиках-фашистах. Сэми рассказывает, что снимает людей, вооруженных паяльными лампами, которые разрезают на куски обшивки старых кораблей, в основном это безработные, вкалывающие за несколько рупий. Корабли затонули у самого берега, и во время отлива работать довольно легко; в прачечной одного танкера нашли какого-то типа, потерявшего память, он не говорит, не помнит даже своего имени. У Сэми появилась маленькая подружка, у которой он живет. Она, правда, ему уже надоела, все время просит взять ее с собой в Париж, он и трахается-то с ней только по утрам, так, по привычке.
Лора звонит, чтобы сказать, что уезжает на несколько дней; ее сообщение записал автоответчик. Следующие четыре дня я провожу с Джамелем, не отвечаю на телефонные звонки, отменяю все встречи. Он все время мне что-то рассказывает, не понимая, почему я интересуюсь его жизнью. Все очень просто — он дает мне минуты спокойствия. Джамель доверяет мне даже то, что никогда никому не говорил: его слова раскрывают передо мной ужасающую бездну несчастья. Я тихонько плачу в углу квартиры, плачу над абсурдной бессмысленностью судьбы Джамеля.
На шестой день Джамель уходит, сказав:
— Я хочу расправить крылья.
Пять ночей и четыре дня, проведенные в квартире, в белой квартире, которая, кажется, защищает нас от внешнего мира и города. Малейшее передвижение стало для меня пыткой. Наступил зимний час.
Мне стало легче после ухода Джамеля, мне хотелось, чтобы он перестал ходить вокруг меня кругами, громко читать вслух мою газету из-за плеча, снимать с меня наушники, чтобы узнать, что именно я слушаю. Мне хотелось бы, чтобы он за несколько секунд понял все о моей жизни, а я расспрашивал бы его о прошлом, задавал много раз одни и те же вопросы, помогал побороть тошноту, вызываемую некоторыми воспоминаниями.
Он уходит, и я начинаю рыдать. Джамель даже не представляет, что он для меня сделал: он вернул мне способность плакать, воистину бесценный дар. Я не могу остановиться. Он отправился в Гавр, в нашем языке название города начинается с той же буквы, что и слово ненависть. Я хотел бы, чтобы мои слезы помогли Джамелю прожить подольше. Почему я дал ему уйти? Мы могли бы бродить по улицам, смотреть на город, но я, как всегда, предпочел сказать: «Мне нужно работать». Мои слезы, соприкосновение с кожей Джамеля, смыли ли они с меня грязь диких ночей?
Я оплакиваю не только себя, но и Джамеля, уходящего от меня с тяжелым мешком своих проблем за спиной. Хватит ли у меня духу сесть в машину, обогнать поезд и встретить его на вокзале в Гавре? Потом ведь будет слишком поздно: я не знаю ни его имени, ни адреса… Джамель, Гавр, без работы, без определенного местожительства. Он наверняка потеряет тот клочок бумаги, на котором я записал ему свой адрес и номер телефона, или, забыв его в заднем кармане джинсов, сунет их в стиральный автомат.
Половина четвертого. Я все еще плачу. Звонит телефон. Это Джамель, он говорит, что потерялся у Северного вокзала, не нашел вокзала Сен-Лазар. Он говорит:
