Остров дьявола - Шевцов Иван Михайлович (книга бесплатный формат txt) 📗
Так размышлял Кун, неторопливо идя к себе домой. Маргарет он предупредил по телефону о том, что они приглашены сегодня на обед к Левитжеру.
Нет, не так просто, как думалось Куну вначале, угостить Штейнмана "эликсиром" - без помощников, а точнее соучастников, то есть непосредственных исполнителей коварного замысла, ему не обойтись. А где его взять, фактически наемного убийцу? Тут должен быть абсолютно надежный, свой человек. У Куна таких людей не было. Единственным, с кем он дружил, был Дэвид Кларсфельд. С ним он был в известных пределах откровенен. Дэвид знал, что со Штейнманом они заклятые враги, но Кун не объяснял ему причину их вражды, не посвящал его в свою кошмарную и позорную тайну, не поведал, как в годы войны, оказавшись в руках у гестапо, он, Адам Куницкий, по приказу Штейнмана и под объективом фотокамеры расстреливал евреев, а затем подписал обязательство о сотрудничестве с гитлеровскими спецслужбами. Кун был уверен, что и тот чудовищный фотокадр и его подписка хранятся у Штейнмана. Дэвид был более откровенен и своих отношений с Мануэлой не скрывал от Куна, а напротив, мальчишески хвастливо афишировал, смаковал интимные подробности. Размышления Куна бежали стремительно, напряженно и торопливо и таким образом натолкнулись на Мануэлу, как на возможного исполнителя зловещего замысла. Можно ли ей доверить такое сверхделикатное дело, как устранение из жизни Штейнмана? (Кун даже в мыслях старался избегать грубого и жестокого слова "убийство"). Да и согласится ли она? Конечно же, не сам Кун будет с ней обговаривать это "дело", он вообще останется в стороне. Все должен взять на себя Дэвид, в которого Мануэла, по словам самого Кларсфельда, безумно влюблена. А безумно влюбленные, как известно, решительны в своем безумстве и ради любимого и во имя любви идут на все, по крайней мере, способны на все.
А как отнесется к такому деликатному предложению Дэвид, тоже вопрос не из легких. О том, что Кларсфельд, возможно, из чувства солидарности не питал к Штейнману, мягко говоря, симпатии, Кун знал. Но антипатия - одно дело, террористический же акт - совсем другое. Мануэла может в порыве преданности и страсти согласиться сделать то, о чем попросит ее любимый, обещая сохранить это в тайне. Но как бы эта тайна вскоре не получила широкую огласку. Впрочем, Кун привык рисковать, рискнет и Кларсфельд, если его хорошо попросить, убедить в жизненной необходимости этой акции. Обнадеживало его и то, что теперь, когда он становится знаменит и богат, Дэвид, в надежде на покровительство своего будущего учителя и компаньона, окажет ему услугу, рискнет.
В служебном кабинете Левитжера Веземан установил "клопа", поэтому все, что говорилось в кабинете фактического хозяина Острова, Максу было известно, в том числе и последний разговор Левитжера с Куном о смерти Хусто и о намерении Левитжера отправить вслед за Хусто и самого Дикса. Это, последнее, давало в руки Макса большие козыри в его дальнейших отношениях с Диксом. Но главное, на что должен был обратить внимание Макс, это предстоящий визит на Остров высоких гостей. Судя по тому, с какой нервозностью и усердием готовился к их приезду Левитжер, это были действительно важные тузы, надо полагать заинтересованные в Деятельности группы Дикса. Вполне логично и естественно, что визит на Остров гостей такого ранга не мог не интересовать Макса Веземана. К их приезду готовился и он. Его интересовало, что за люди приедут на Остров и о чем они будут говорить. Хорошо бы их беседы записать на магнитную ленту. Как уже говорилось, один "клоп" еще год тому назад Максу удалось установить в служебном кабинете Левитжера. Достаточно ли этого? - спрашивал самого себя Веземан и отвечал: нет. Едва ли интимные разговоры будут вестись в кабинете Левитжера. Вероятней всего совещания будут происходить в башне, на первом или втором этаже. Именно там надо установить аппараты подслушивания. Задача не простая, и Макс это хорошо понимал. Конечно, несколько проще было проникнуть в башню двумя неделями раньше, когда Левитжер находился в Штатах, но Макс упустил такую возможность, о чем теперь сожалел. Нужно было изыскать какой-то повод, но так или иначе, все сводилось к необходимости установить еще два "клопа" в башне - на первом и втором этажах, где вероятней всего и должны происходить доверительные беседы важных гостей. Вообще-то мысль о "клопах" на квартирах Левитжера и Марго появлялась у Макса и прежде, но сдерживало его то обстоятельство, что острой необходимости в этом не было, поскольку Левитжер никого у себя на квартире не принимал, в то же время был известный риск: если в силу какой-то случайности эти "клопы" будут обнаружены, то подозрение падет на Марго, Ану Гомес и ее дочь. А этого Макс и не хотел - он не мог подставлять под удар Кэтрин и ее родителей, потому что Кэтрин слишком глубоко вошла в его сердце, стала единственным на Острове родным и близким ему человеком. Потому и встревожил его последний разговор со Штейнманом, взявшим Кэтрин на подозрение. Мнительность Штейнмана, его недоверчивый характер всегда раздражали Веземана. Теперь же это касалось человека, который был не просто симпатичен Максу, но и дорог. Пуще всего возмущали мерзкие намеки на личные отношения Макса и Кэтрин, его язвительный глуповатый смешок. Эта свинья смотрит на взаимоотношения людей со своей грязной скотской колокольни, ему никогда не понять благородных порывов человеческой души. Он весь род людской малюет только двумя красками - черной и белой. Кэтрин, это юное безгреховное создание Кэт, за благонадежность которой Макс готов поручиться, для Штейнмана всего лишь потенциальный шпион, - размышлял Веземан, сидя в своем кабинете в служебном корпусе.
Неожиданно плавно текущие мысли его застопорились, остановились, как останавливается киноаппарат, и тогда на экране замирает какой-то один кадр. Для Макса этим кадром было слово "шпион". В его сознании оно как-то не совмещалось логически с другими словами: "готов поручиться". И он сразу спросил самого себя: трезво, или как советовал Штейнман, "с холодным беспристрастием", - сможет ли он поручиться? И прежде, чем ответить на этот вопрос, он попробовал разобраться в обоснованности подозрений Штейнмана. Кэтрин никогда не скрывала, что у нее есть старший брат. Педро работал в Мексике портовым грузчиком. Последнее письмо от него было получено три года тому назад, в котором он сообщал, что уволился и нанялся матросом на торговое судно, название которого позабыл или не хотел сообщить. С тех пор от него не было никаких вестей. Что ж, все логично, естественно, во всяком случае нет оснований подозревать, что Педро находится на красной Кубе. В увлечении Кэтрин фотографией Макс также не находил ничего предосудительного: снимки она делала вполне профессионально, как пейзажи, так и портреты. Портреты друзей и знакомых она щедро и безвозмездно раздаривала. Три ее фотографии - два пейзажа и портрет - есть и у Макса. "Шпионка. Странно… Чья, на кого работает? - спросил Макс самого себя и улыбнулся вдруг зародившейся мысли: - Вот было бы забавно, если б Кэтрин оказалась моим коллегой".
Вчера вечером Веземану удалось поймать в эфире концерт из произведений Баха в исполнении органа. Он записал весь концерт на магнитофонную ленту. Сегодня он собирался пригласить ее к себе послушать Баха и затем подарить ей кассету с записью концерта. Ему было приятно делать ей скромные подарки. Собственно, Бах был предлогом: ему хотелось видеть ее, говорить с ней наедине, слушать ее плавную речь, незатейливые, но всегда такие непосредственные, искренние рассказы, прерываемые отрывистым, то печальным, то веселым смехом; любоваться кофейно-матовым загаром ее лица и рук и предаваться тому сладкому состоянию, когда ощущаешь, как в тоскующей душе закипают возвышенные и прекрасные порывы.
В последнее время их встречи становились все чаще - либо на пляже, либо в роще кокосовых пальм, вытянувшейся вдоль берега неширокой, всего на полсотни метров, полосой. Реже они встречались у него на квартире, находя для таких встреч благовидный повод. Предлоги находил или придумывал Макс, иногда они были слишком нарочиты, - Кэтрин это видела и озорной улыбкой давала понять Максу, что она разгадала его хитрость, но от приглашения не отказывалась: видно, и ей было приятно встречаться у него дома в интимной обстановке. Макс держался с ней в рамках приличия, ничего предосудительного ни в словах ни в действиях себе не позволял, что после откровенного разговора с Мануэлой даже обижало Кэтрин: он, де, смотрит на нее, как на ребенка. А между тем в податливой и впечатлительной душе ее разгорался первый огонек еще неизведанного, таинственного, трепетно-желанного чувства, о котором Мануэла говорила ей, как о безумстве. Огонек этот вспыхнул однажды украдкой, исподтишка, помимо воли и желания самой Кэтрин. Он пугал ее и в то же время забавлял. Ей казалось, что она надежно управляет им и не позволяет ему выйти из-под контроля, что он послушен ее разуму, который в свой черед сеял сомнения и колючие вопросы. Кэтрин знала, в каком страшном учреждении она работает, отдавала себе отчет и в том, что окружающие ее начальники, все эти сеньоры доктора - куны, диксы, левитжеры, кларсфельды - преступники, как и те, кто призван их охранять и оберегать их тайну, - штейнманы, веземаны, кочубинские… Но почему-то сеньора Веземана она исключала из шайки врагов человечества. "Он не такой, как другие", сказала она Мануэле, и это был голос не разума, а сердца.. Разум не мог объяснить, почему Веземан не такой, как Штейнман, с которым они работают в одной упряжке, - разум доверялся сердцу, потому что горячее девичье сердце мудрее и тоньше холодного рассудочного разума.
