Лесные дали - Шевцов Иван Михайлович (прочитать книгу .txt) 📗

Иван Михайлович Шевцов

Лесные дали

ПРОЛОГ

Репродукция картины Ивана Ивановича Шишкина "Лесные дали" висит в квартире Серегиных с тех пор, как Ярослав помнит себя. Без нее Ярослав не представляет своей семьи, как не представляет ее без папы, мамы, сестренки. Может не быть дивана, на котором он спит, - подумаешь, и на раскладушке неплохо спать, может не быть письменного стола, за которым он делает уроки (ну и что - и за обеденным можно решать задачки и писать упражнения по русскому языку), и даже без радиоприемника можно обойтись, а вот чтоб без "Лесных далей" - нет уж. Тогда это будет не их дом, а совсем чужой. Хотела как-то мама перенести эту картину к себе в спальню, а на ее место, чтоб гвоздь зря не торчал, повесить другую - "детскую", с названием "Опять двойка", на которой были изображены девочка-отличница, мальчик-шалопай, принесший из школы двойку, и их мама. И Ярослав так расплакался, так разрыдался, как никогда еще не плакал за все свои школьные годы - а он уже как-никак в третьем классе учился. Мама очень удивилась и даже напугалась, поведение сына показалось ей странным. Нет, это совсем неестественно, ненормально, чтоб ребенок до истерики убивался из-за какой-то картины.

- Да что ж с тобой такое, Славочка? - успокаивала его не на шутку встревоженная мама. - Ну, не буду, не буду перевешивать, все останется, как было.

И она торопливо водрузила "Лесные дали" на старое место напротив дивана, а репродукцию картины Федора Решетникова унесла в спальню. Сначала она не понимала, в чем тут дело, но потом ее осенила догадка: мальчику не нравится картина "Опять двойка", она ему что-то напоминает. И когда Слава успокоился, мама, гладя его мягкие светло-русые волосы, ласково приговаривала:

- Я ж думала, как лучше. Я ж не знала, что она тебе так не нравится.

Но ответ сына был для нее неожиданным:

- Та мне тоже нравится, - проговорил, утирая слезы, мальчик. - Только моя лучше. Моя мне больше нравится. - И, помолчав, добавил: - Ты, мамочка, дай мне слово, что мою картину не будешь больше трогать. Хорошо?

- Не буду, не буду, - поспешно ответила мама.

- И папа не будет. И никто не будет. Это моя картина, - настаивал Слава.

И как бы ни было чутко материнское сердце, оно не могло до конца проникнуть в смысл простой фразы "моя картина", добраться до сути, не могло постичь того, чем были для мальчика шишкинские "Лесные дали". Не знала мама, что в этой картине была частица жизни ее сына, что в синеющих лесных далях, в голубом заозерье, созданном кистью великого художника, в этом волшебном царстве русской природы странствовали детские грезы, создавая свой мир, наполненный реальным и фантастическим. Еще в раннем детстве Славик Серегин часто, отвлекшись от игрушек, останавливал завороженный взгляд на "Лесных далях", долго всматривался серыми изумленными глазами в неведомый ему мир, который, словно магнит, привлекал сердце, обещая раскрыть нечто необыкновенное и самое-самое дорогое. Для него это был мир не только красок, но и звуков, живой, настоящий, существующий не в золоченой раме, а вполне реальный. Он давал простор детскому воображению, и фантазия мальчика с каждым годом становилась все богаче и затейливей. Глядя на картину, Ярослав спрашивал: а что в том лесу? Ягоды, грибы? Птицы и звери? А какие? А в озере что? Рыбы? И лодки, а возможно, и катера настоящие плавают. И парусники. Вода в нем чистая и теплая, там можно купаться и потом загорать на бережку на солнышке. А что там дальше, за манящими синими далями?

И тогда рисовались ему картины, от которых сердце замирало и мир окружающий раздвигал горизонты.

Однажды, вглядываясь в картину, он вдруг задумался не над тем, что изобразил художник, а над тем, как он этого достиг. Его поразило волшебство кисти живописца. И тогда рядом с восторгом родилось удивление. Он попросил отца:

- Папа, купи мне краски. Только не акварель, а настоящие, в тюбиках. И кисти.

Отец пообещал. В школе от учителя рисования Ярослав узнал, что кроме красок нужен растворитель, который называется "Пинен", нужна палитра, нужен холст, либо специальный картон, или по крайней мере фанера. Отец купил краски, растворитель и кисти. Палитру Ярослав сделал сам из куска фанеры. Нашелся и картон - не специальный, грунтованный, а обыкновенный: переплеты от старых книг.

И однажды, придя из школы, когда сестра ушла во двор гулять и дома больше никого не было, Ярослав снял со стены картину, поставил ее на диван, а на стул вместо мольберта водрузил картон и стал копировать "Лесные дали". Уже первые мазки обескуражили начинающего художника: ничего похожего на Шишкина не получалось. Неудача огорчила, но не повергла в отчаяние; напротив, она усилила удивление и преклонение перед большим талантом живописца. Вместе с тем рождалось глубокое уважение к чародейке-кисти и краскам, а где-то в душе теплился огонек надежды. Палитру он не швырнул, а бережно отложил в сторону. Картину повесил на свое место и посматривал на нее теперь с завистью и смущением.

Как-то внимание его привлекла стоящая на подоконнике герань с розовым бутоном. Тогда он взял чистый картон и стал осторожно накладывать зеленые мазки-листья. Получалось что-то похожее и непохожее. Он лучше присмотрелся к цветку и вдруг обнаружил, что зеленые листья имеют неодинаковые оттенки. Те, что в тени, - темные, а со стороны окна - совсем светлые. Это было открытие, в котором ему виделся ключ к заветным тайнам. Он попробовал смешивать краски, чтоб получить полутона, Это оказалось не так просто. Даже розовый бутон - думалось, чего проще: смешай красную с белилами, - и тот не давался сразу.

Ярослав увлекся. Он воочию увидел, как оживают краски, и эта их удивительная способность вызывала восторг, пожалуй, не меньший, чем тот, когда они всем классом ходили в Третьяковскую галерею. Но там он был просто ошеломлен, растерян и повержен громадой впечатлений. Там он не мог сосредоточиться на чем-то одном, глаза разбегались, мысли рассеивались. Здесь же его чувство и мысль были собраны в фокус, направленный в одну точку, на то, что называется творчеством. В тог день он сделал еще одно приятное для себя открытие: оказывается, куда интересней, хотя и трудно, рисовать и писать с натуры, копировать самое живую природу.

Жизнь в большом городе отдаляет от природы. Городские парки и скверы не заменят леса. А Ярослав жаждал увидеть лесные дали в натуре. В школьные годы десяток раз он выезжал с классом за город в дачное Подмосковье. И хотя во время этих выездов ему так и не довелось увидеть звонкие синие дали, все же это были приятные встречи с природой; белые симфонии берез, голубые зеркала прудов и рек, облака над зеленым шумом, лесные тропинки и разноцветье лугов радовали глаз и пьянили душу.

Но однажды - это было недели через две после получения Ярославом аттестата зрелости - школьный товарищ предложил Серегину поехать за город. За рулем сидел старший брат товарища, студент-дипломник. Ехали они по шоссе в сторону Нового Иерусалима и, не доезжая до города Истры, свернули влево на бетонку. Душный летний день клонился к исходу, в открытые окна машины теплые потоки воздуха вливали запахи свежего сена, березовых листьев и еще чего-то духмяного. По сторонам шоссе мелькали рощи, спеющие хлеба, колхозные фермы, стада коров. И эта стремительно бегущая невесть куда природа не ласкала, не радовала, а утомляла и раздражала Ярослава, которому хотелось выйти из машины, остановить летящие рощи и поля, остаться наедине с миром. Но студента интересовала не природа, а автомобильная гонка. Что ж, как говорят в таких случаях, каждому свое. И вот, когда машина выскочила на взгорье, неожиданно Ярослав торопливо проговорил:

- Остановитесь!.. Пожалуйста…

И если в первом слове его звучала тревога, то второе - "пожалуйста" он произнес мягко, стеснительно, извиняясь за свою просьбу, мол, будьте снисходительны, сделайте одолжение.