Дорога на две улицы - Метлицкая Мария (читать полную версию книги .TXT) 📗
Вот вам и задачка! Подруга, как всегда, права. Все исполнила, как мудрейшая из мудрейших велела.
Пригодились и мамины соленые опята и грузди. В общем – русский стол. Классика жанра. В пятницу (что это? предчувствие?) полетела в парикмахерскую. Покрасила волосы – впервые за семь последних лет. Дома сделала маникюр – кое-как, на ее-то теперешние руки… Вряд ли что поможет, да ладно.
Подкрасила глаза и неярко, чуть-чуть – губы. Долго стояла у зеркала, не узнавая себя. Вот как оно, оказывается… И совсем не старуха! А еще вполне даже женщина! Значит, сама виновата. Сама себя запустила и махнула на себя рукой. И не Бориса тут вина, что он на нее не смотрит, а только ее…
Дура. Ведь все так просто! И Элька права, что ее ругала. Так к себе относиться! Так себя не любить и даже не уважать! А потом требовать этого от других! Спасибо тебе, неведомый пока Владимир Генералов! Спасибо и низкий поклон. От дуры и тетехи Елены Лукониной.
В коридор выскочила Машка. Замерла.
– Ой! Леночка! И это ты? Что с тобой? Что-то случилось?
Елена равнодушно повела плечом:
– А что, собственно, такое? О чем это ты?
Машка от волнения громко сглотнула слюну.
– Не притворяйся! – потребовала она. – Хитрая какая! «Что такое, что такое»! Да это не ты, Леночка, а сказочная красавица! Принцесса просто! Хотя, нет, королева. Для принцессы ты все-таки старовата!
Машка обошла ее со всех сторон и покачала головой.
– Да… А я ничего такого про тебя не знала! – и снова задумалась.
Елена рассмеялась – легко и от души.
Машка вдруг посерьезнела:
– Гости завтра, Леночка, да?
Та кивнула.
– А как же прическа?
Елена пожала плечами и провела рукой по волосам.
– Спать будешь сидя, – строго сказала Машка. – Чтобы не испортить такую красоту!
– Да ну тебя! – рассмеялась Елена и пошла инспектировать шкаф. Надо соответствовать.
Машка обошла ее на повороте, первая влетела в ее комнату и распахнула тяжелые дверцы старого орехового гардероба.
Обе, замерев, молчали. Инспектировать, собственно, было нечего. Совсем.
Через полчаса Машка тащила ее за руку в большой универмаг, стоящий прямо у метро.
Из универмага вернулись через три часа. Такие усталые, что просто валились с ног. Зато в сумке лежали темно-синяя узкая юбка и голубая шелковая блузка с крошечными перламутровыми пуговицами.
Что говорить – сказочно повезло. Сказочно!
Не потому, что удачливые, – просто конец месяца. Благодатное для покупок время: советская торговля наращивала план. Вот вам и все везение. И все-таки – повезло.
Да и на следующий день повезло – тесто для блинов взошло прекрасно, селедка оказалась жирной, мясо – молодым и сочным, а пражский торт, из одноименной и самой лучшей кулинарии, свежайшим – что, впрочем, совсем неудивительно. Не зря отстояли почти два часа!
Важный гость был точен, как королевская особа. В семь ноль-ноль раздался звонок в дверь. Первой в прихожую выскочила, как всегда, Машка. Да и кто за ней поспеет? Она же и распахнула входную дверь. На пороге стоял высокий мужчина – слегка полноватый, слегка седоватый и совсем не суровый. Точнее – на его гладком, чисто выбритом лице при виде девочки зажглась теплая и удивленная улыбка.
– Да ты красавица! – восторженно воскликнул он. И, словно опасаясь за собратьев мужеского пола, как бы огорченно, сокрушаясь, добавил: – Ох, Мария! И принесешь же ты страданий нашему брату!
Он снял плащ и остался в темно-синем костюме и голубой сорочке в мелкую серебристую полоску.
Увидев голубой Еленин наряд, рассмеялся:
– А мы с вами в тон, Елена Сергеевна! Что бы это значило?
«Пошло», – подумала Елена. И, дернув плечом, ответила:
– Ровным счетом ничего, Владимир Дмитриевич. Ну в крайнем случае: вы – любитель оттенков небесного цвета. А со мной и того проще – купила то, что смогла достать. Вот и все, ничего мистического.
Он, надо сказать, смутился и, видимо, оценил свой промах и Еленин ответ.
Сели за стол. Он снял пиджак и ослабил узел яркого полосатого галстука – тоже заморского, разумеется.
Ел он с аппетитом, надо сказать, отменным. И нахваливал все бурно и, кажется, вполне искренне. Блинам обрадовался, как Машка жевательной резинке.
– Вот это угодили, Еленочка! – повторял он и, неодобрительно качая головой в свой адрес, со вздохом прихватывал новый блинок.
Ей не понравилось все – и эта «Еленочка», и чрезмерное, слишком жадное чревоугодие, и частота поднятия водочных рюмок. Хотя, надо сказать, в выпивке, судя по всему, он был настоящий стоик. А вот незакаленного Бориса через два часа развезло окончательно.
Ей были неинтересны их пьяные разговоры – воспоминания, сплетни про бывших однокурсников, загадочные истории, какие-то незнакомые имена, – она устала.
А глядя на мужа, совсем расстроилась. Борис икал, пару раз непотребно рыгнул, опрокинул на себя салат, без конца ронял то вилку, то нож. Хватал Елену за руку и держал больно и цепко. С чем-то прицепился к Машке, и она обиделась и расплакалась. Словом…
Стол был порушен, впечатление от пьяного мужа отвратительно. Стыд Елену душил, и она мечтала только об одном: чтобы этот хлыщ – так она назвала важного гостя – скорее покинул пределы квартиры.
А он, казалось, и не собирался. Осоловело оглядывался, пытался завести разговоры с Машкой – видя, что Елена общаться не намерена, раздражена и откровенно зла.
Елена резко приказала Машке идти спать. Потом попыталась отконвоировать Бориса в спальню. Генералов бросился ей помогать.
Они уложили одетого Бориса и вышли из комнаты. Елена в изнеможении опустилась на стул и уронила голову в ладони. Почему-то хотелось кричать, выть, ругаться всеми известными непотребными словами. Хотелось разбить посуду и сдернуть со стола белую парадную скатерть, усеянную, словно контурная карта, пятнами.
И еще очень хотелось дать по сытой и лощеной физиономии товарищу Генералову Владимиру Дмитриевичу. Со всей силы, смачно, хлестко и громко.
Вот тут бы она получила удовольствие!
Потом часто вспоминала этот срыв, так несвойственный ей. Предчувствие? Или просто нервы, усталость, злость на Бориса, ощущение инородного тела в родном доме? Стеснение? Или все-таки предчувствие?
Предчувствие того самого страшного и ужасного, что она сотворила в своей жизни?
А у этого наглеца хватило совести попросить сварить кофе! Она замерла, а потом очнулась – разве откажешь? Человек в ее доме! Придется пережить и это. И она отправилась на кухню, повторяя про себя с удивлением: «Ну надо же, каков наглец! Подумать только!»
Хотя при чем тут этот довольный и сытый наглец? Виноват только Борис. Это его дурацкая затея! Его, так сказать, «гениальный» план. «Подружиться» с этим чинушей, с этим чужаком. Позвать в дом, в семью, открыть двери в самое сокровенное – и опозориться. Перед всеми – женой, внучкой и, собственно, самим важным гостем. Старый дурак! Как можно не видеть и не понимать, что этому, с позволения сказать, гостю нужно всего лишь покрасоваться, поделиться своими успехами, попить, поесть и «умыть» старого приятеля своей значимостью и успешностью.
И еще поиграть в либерала – ничего, потрачу и на тебя, дружище, свои драгоценные пару часов! Потрачу на тебя, неудачник! Молодость и дружба – вещи святые!
А внизу ждет шофер в черной «Волге».
Какая все чушь – Генералов поможет ему с аппаратурой! На морде у этого Генералова написано, что никому и никогда, если ему это не нужно, он не поможет!
«Дурак Луконин и дура я», – от злости и бессилия она расплакалась.
Но – кофе был сварен, и густая пенка с радостным шипением выплеснулась на плиту.
Она налила кофе в чашку, поставила на блюдце и повернулась к двери. В дверном проеме, загораживая пространство, стоял Генералов и смотрел на нее абсолютно трезвым взором.
Ясным, трезвым и внимательным!
От неожиданности она вздрогнула и отпрянула назад. Горячий кофе плеснул на блюдце и капнул на руку.
