Дорога на две улицы - Метлицкая Мария (читать полную версию книги .TXT) 📗
Нет, эта прекрасная женщина, его жена, конечно, стоила внимания. Но душевная и физическая усталость и лень побеждали – увы!
Иногда, когда у метро попадались старушки с нехитрыми цветами, он покупал их самодеятельные, разлапистые и пестрые букеты. Еленины глаза вспыхивали и загорались счастливым огнем. Она подрезала цветы, ставила в вазу и долго пыталась пристроить на самое «выгодное» и заметное место. А когда место было найдено, отходила в сторону – любоваться.
Он понимал – тяжесть ее груза несоизмерима с его проблемами. Круг его проблем закольцовывался на в основном рабочих неприятностях.
Она жалела его – он это тоже видел и понимал – и старалась ограждать от бытовых проблем. А они были куда серьезней и каверзней!
Однажды он наблюдал, как она сидит на кухне и расписывает на тетрадном листе предстоящие расходы. Сводит дебет с кредитом. Вздыхает – видимо, ничего не сходится. Залатать все зияющие бюджетные дыры все равно не удастся. Она морщит лоб, грызет кончик ручки, подолгу задумчиво смотрит в окно, в который раз тяжело вздыхает и вычеркивает что-то в одной ей понятном списке.
Тогда он подумал, что это все его не волнует! Он просто два раза в месяц приносит ей зарплату. Все. А дальше – она сама как-то выкручивается. И никогда, ни единым словом жена не попрекнула, что мало и что не хватает! Не то что не попрекнула, даже просто не поскулила и не пожаловалась. Молча ездит на самые дешевые рынки. Молча пытается что-то скроить, отложить – на обновки детям или на летний отпуск. Молча относит старые сапоги в починку и латает рукава у кофты.
Наверное, она мечтает – как любая женщина. Об обновках, новой мебели, хороших духах. Наверняка ей снятся теплые моря, белый песок, запах магнолий и низкое, черное, звездное, южное небо. Новые города – она так любила историю и путешествия, пусть даже недалекие, подмосковные городишки и местные краеведческие музеи, однообразные и одинаковые. А ей все равно интересно! Однажды перехватил ее жадный и любопытный взгляд в низкое и ярко освещенное окно в ресторане. У окна, за столиком, сидела немолодая нарядная женщина и, откинув голову, смеялась.
Елена чуть сбилась с ноги, замешкалась и на минуту застыла. Потом растерянно взглянула на мужа и покраснела.
«Господи! Это мне должно быть стыдно, а не ей!» – подумал тогда он.
Он жалел ее. Жалел – да. Ценил – определенно. Жалел, ценил – что еще? Да все, пожалуй. Мало? Наверное. Но и это – составляющие любви. А еще… А вот все эти «еще», пожалуй, здесь и заканчивались. Несомненно, ближе человека у него не было. Человека. А была ли она для него женщиной? Все еще женщиной? На которую хочется смотреть, любоваться, обращать ее внимание? До которой хочется дотронуться – специально или невзначай. Вдохнуть запах ее кожи, ее волос. Возжелать ее, наконец!
Нет. Не была. Уже не была. И, конечно, ее вины в этом точно не было!
Всю жизнь она исполняла свой долг. Всем служила – детям, мужу. Семье. Билась, старалась выживать – именно выживать. По-другому не получалось. И делала это, несомненно, достойно. Жалела всех – только не себя. А вот винила во всех неудачах именно себя!
Он понимал – ее жизнь он точно не приукрасил. Скорее, усложнил. Разумеется, не желая того. Но разве это оправдание?
Ведь, если разобраться, он, именно он, свалил на ее узкие плечи все хлопоты и заботы. Устранился.
Он смотрел на нее ночью. И видел, как даже во сне не расправляются жесткие складки у ее губ и на переносье. Какое усталое и даже страдальческое выражение ее лица даже во сне! Когда все мышцы просто обязаны расслабляться! По всем законам физиологии. То вдруг она вздрагивала всем телом, начинала что-то невнятно шептать. И ее тонкая рука даже во сне тревожно теребила и сжимала край одеяла или простынки.
Иногда становилось неловко, и он пытался ее обнять. Призвать, так сказать, к супружескому долгу. Она вяло и извинительно отстранялась, шептала: «Прости, Боренька. Прости, ради бога! Очень устала». И он, надо сказать, с очевидным облегчением отворачивался к стене.
Наутро она смотрела виновато. «Ну и сволочь же я», – думал он и все-таки делал вид, что сильно уязвлен.
Да что говорить – на всех остальных женщин, на работе или в транспорте, он тоже смотрел довольно равнодушно. Так, бегло, по-мужски оценивал, не более того.
Иногда думал: «Все-таки паршивая штука – жизнь. Судьба мне подарила чудесную женщину, лучше и достойней которой я не встречал. И вот эта женщина живет со мною рядом столько лет. Ест, спит в одной постели, рожает мне детей, готовит, стирает, утешает, обнадеживает, поддерживает. Я все это, безусловно, ценю. Я ценю ее как друга, товарища, мать моих детей, хозяйку. Но… Она мне совершенно не интересна в другом аспекте. Она мне неинтересна и нелюбопытна абсолютно как женский индивид. Как предмет вожделения. И вины в том ее нет. Виноват в крушении ее женской судьбы только я. Или опять эта чертова жизнь? Я – подонок. Она не виновата ни в чем. Я не смог украсить ее жизнь. Я не смог ее просто чуть-чуть облегчить. Спрос с меня. А платит она. Я будто бы в стороне. Сторонний, так сказать, наблюдатель. Судьба Гаяне и судьба Елены – на моей совести. А толку-то что? Вот именно – ничего. Чем украсил их жизнь? Что я им дал? Правильно – ничем и ничего. Если быть до конца честным – хотя бы с самим собой».
Терзания, размышления и… все на своих местах. Идет как идет. Катится как катится. Исправлять ничего неохота. Грош цена такому раскаянию. Так же, как и ему – грош цена.
Были и кое-какие истории на работе – ночные дежурства располагали ко всяким интимностям. Романчики с коллегами – врачами и сестрами (со вторыми, кстати, чаще) быстро вспыхивали, расцветали и так же моментально сгорали.
Было и у него пару историй – кто ж не без греха? Точнее даже, не историй, а связей. Чисто половой интерес, как говаривал его приятель и коллега доктор Миусов.
Так вот, чисто половой интерес. Однажды – к сестричке Майечке, беленькой и пухленькой, как только что испеченная булочка. Свидания в сестринской или в ординаторской, за запертой дверью. Если совпадали графики ночных дежурств. Десять минут – торопливо, нервно – под глухие Майечкины стоны. Пару месяцев. Майечка страстно хотела замуж и вскоре выскочила за молодого интерна. С Борисом Васильевичем она старалась больше не сталкиваться и быстро перевелась в другое отделение.
Вторая история была не более романтическая – врачиха Инна Белова. Разведенная, хмурая, в вечном поиске. Он быстро почувствовал, что Инна Ивановна безуспешно и довольно долго ищет свежего мужа. На него ставку расчетливая Инна не делала – трое детей, можно представить размер алиментов. А вот потешить самолюбие и плоть – это пожалуйста.
Через полгода после их ночных бдений Инна Ивановна переключилась на сосудистого хирурга Петю Круглова. Завидного и недавно разведенного жениха. Окрутить Петюшу ей не удалось – были кандидатки и помоложе. А вскоре Белова, прошерстив всю больницу в поисках гипотетического жениха, убедилась, что время терять зря не стоит, и перевелась в другую клинику. Да и слава богу!
Вот эти две незначительные истории разве повод для раскаяния? Серьезная история для молодого мужика? Чепуха, да и только. Он вдоволь нагляделся на все это в больнице. То, что было у него, – так, мимоходом. А рядом кипели вполне реальные страсти. И разводы, и создание новых семей.
Да и забыл он про это сразу. И про Майечку, и про Инну. Забыл, словно их и не было. А что вспоминать? Копошня какая-то подростковая, возня на старой клеенчатой кушетке? Не бурно, а нервно, впопыхах, торопливо, сумбурно и… Никак.
Мужчины забывать это умеют, в отличие от женщин, – факт известный.
Впрочем, однажды и его зацепило. Было дело, было. Влюбился.
В отделение сосудистой хирургии пришла молодой ординатор Марина Ким. Хороша эта юная дочь корейского народа была так, что посмотреть на нее сбегались не только коллеги мужского пола всех возрастов и положений, но и коллеги-женщины и даже больные.
