Над кукушкиным гнездом (др. перевод) - Кизи Кен Элтон (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Второй решает, что угадал верный путь, и продолжает:
— Причем серьезную опасность. — Он сдвигается на стуле вперед. — Не забывайте, что этот человек совершал насильственные действия с единственной целью: покинуть исправительную ферму и перебраться в довольно комфортабельные условия больницы.
— Планировал насильственные действия, — замечает первый.
Тут третий тихо говорит:
— Сама сущность этого плана может свидетельствовать о том, что он просто хитрый уголовник, а отнюдь не душевнобольной.
Он оглядывается, ему любопытно, как она отреагирует, но она по-прежнему не сдвинулась с места.
А все остальные глядят на него с возмущением, как будто он сказал что-то ужасно неприличное. Он понимает, что оплошал, и пытается превратить это в шутку, хихикает и продолжает:
— Знаете, тот, кто идет не в ногу, слышит другой барабан.
Но уже поздно. Первый ординатор ставит чашку на столик, лезет в карман за трубкой, величиной с кулак, поворачивается к нему и очень серьезно произносит:
— Честно говоря, Алвин, ты меня разочаровал. Даже если не читать историю его болезни, то достаточно обратить внимание на его поведение здесь, чтобы понять, насколько абсурдно твое предположение. Человек этот не только болен, но, как я считаю, определенно потенциально агрессивен. Мне кажется, мисс Вредчет это и предполагала, когда собирала совещание. Неужели ты не узнаешь классический тип психопата? Никогда еще не встречался с более очевидным случаем. Этот человек — Наполеон, Чингис-Хан, Атилла.
Вступает второй. Он вспоминает, что сестра говорила насчет буйного.
— Роберт прав, Алвин. Разве ты не видел, как действовал он сегодня? Когда ему не дали осуществить один из его планов, он выскочил из кресла и готов был применить силу. Расскажите, доктор Спайви, что говорится в его деле о насилии?
— Открыто игнорирует дисциплину и руководство, — сообщил доктор.
— Вот. Из его дела, Алвин, видно, что он неоднократно предпринимал враждебные действия против лиц, наделенных властью: в школе, на службе, в тюрьме! И мне кажется, что тот спектакль после сегодняшнего голосования убедительно показывает, чего нам следует ожидать в будущем.
Он замолкает, хмурится, смотрит в трубку, снова берет ее в рот, зажигает спичку и втягивает пламя, сосет, громко причмокивает. Раскурил наконец и сквозь желтое облако бросает украдкой взгляд на Большую Сестру; должно быть, расценил ее молчание как добрение, потому что продолжает уже более вдохновенно и уверенно.
— Прервемся на минуту и представим, Алвин, — слова его ватные от дыма, — представим, что может случиться с кем-нибудь из нас, если оказаться с мистером Макмерфи наедине в индивидуальной терапии. Представь, ты подходишь к какому-то особенно важному и болезненному моменту, и тут он решает, что с него хватит, — как он бы выразился? — «чтобы придурок-студент лез мне в душу». Ты просишь не относиться к тебе враждебно, а он говорит: «Пошел ты к черту», ты просишь его успокоиться, властным голосом, конечно, и вот из-за стола прямо на тебя встают двести десять фунтов рыжего ирландца-психопата. Готов ли ты — да и все мы, если уж на то пошло, — к общению с мистером Макмерфи, если дело примет такой оборот?
Он опять всовывает эту толстенную трубку в угол рта, кладет руки с растопыренными пальцами на колени и ждет. Все думают о здоровенных рыжих бицепсах Макмерфи, о руках, покрытых шрамами, о шее, которая ржавым клином выдается из майки. Ординатор Алвин при этих воспоминаниях бледнеет, словно желтый дым из трубки, которым его обкуривает коллега, окрасил его лицо.
— Итак, вы считаете, что благоразумнее отправить его в буйное? — задает вопрос доктор.
— По крайней мере, так будет безопасней, — отвечает тот, что с трубкой, и прикрывает глаза.
— Я беру свои слова обратно и присоединяюсь к мнению Роберта, — обращается ко всем Алвин, — хотя бы ради собственной безопасности.
Все смеются. Почувствовали себя свободней, думают, угадали решение, которого она от них хотела. С этими мыслями они попивают кофе, но только не тот с трубкой, у него с этой штукой полно хлопот, потому что она постоянно тухнет, он все возится со спичками, сосет, пыхтит и чмокает губами. Наконец она снова раскуривается так, как ему хочется, и он, немного гордясь собой, говорит:
— Да, боюсь, что буйное отделение в самый раз для нашего рыжего Макмерфи. Знаете, к какому выводу я пришел, наблюдая за ним все эти дни?
— Шизофреническая реакция? — спрашивает Алвин.
Трубка отрицательно качает головой.
— Латентный гомосексуализм с формированием реакции? — пробует третий.
Трубка опять отрицательно качает головой и прикрывает глаза.
— Нет, — говорит он и, улыбаясь, обводит всех взглядом. — Негативный эдипов.
Его поздравляют. Он продолжает:
— Да, я считаю, многое указывает на это. Однако, каков бы ни был окончательный диагноз, не следует забывать: мы имеем дело с неординарным человеком.
— Вы… очень и очень ошибаетесь, мистер Гидеон.
Это Большая Сестра.
Все головы как одна поворачиваются в ее сторону, моя тоже, но я успеваю вовремя остановиться и делаю вид, что только сейчас на стене заметил пятнышко, и начинаю усердно его тереть. Теперь уж точно голова у всех идет кругом. Они были уверены, что предлагают именно то, что ей нужно и что она сама потом собирается предложить им. И я так думал. Я видел, как она отправляла в буйное людей вполовину меньше Макмерфи только лишь из простого опасения, что они могут случайно плюнуть на кого-нибудь, а теперь перед ней настоящий бык, который накидывается на нее и на весь персонал, и она сама недавно обещала, что он долго в этом отделении не задержится, — и вдруг она говорит «нет».
— Нет. Я не согласна. Совершенно. — Она с улыбкой смотрит на всех. — Я не согласна, что его нужно отправить в буйное, это слишком простой способ переложить наши заботы на плечи другого отделения. Я также не согласна, что он неординарная личность, этакий суперпсихопат.
Она ждет, но возражать никто не собирается. Впервые за это время она отпивает глоток кофе. На чашке остается оранжевое пятно, и я невольно уставился на него: это не может быть след от помады, такое пятно на кромке может быть только от нагрева — это прикосновение ее губ раскалило чашку.
— Признаюсь, когда я думала о мистере Макмерфи как о причине беспорядков, моей первой мыслью было обязательно отправить его в буйное. Но теперь, как мне кажется, слишком поздно. Разве его перевод исправит вред, который он нанес нашему отделению? Не думаю, особенно после сегодняшнего. Я считаю, что, если его сейчас отправить в буйное, это именно то, чего ожидают пациенты. Он станет для них мучеником. Они навсегда лишатся возможности убедиться, что этот человек не является — как вы, мистер Гидеон, выразились — «незаурядной личностью».
Она делает еще глоток, ставит чашку на стол, и чашка ударяется, словно судейский молоток, трое ординаторов выпрямились и внимательно слушают.
— Нет. В нем нет ничего неординарного. Он просто человек и не более, и ему свойственны те же страхи, те же трусость и робость, как и другим людям. Еще несколько дней — и, я убеждена, он докажет это нам, а также всем пациентам. Если мы оставим его в отделении, я уверена, дерзость его сойдет на нет, доморощенное бунтарство будет ни к чему и исчезнет… — Сестра улыбается, потому что никто ничего пока не понимает. — Наш рыжеволосый герой превратится в нечто хорошо знакомое пациентам и не вызывающее у них уважения: в хвастуна и пустомелю из тех, кто вспрыгивает на ящик, кричит: «Вперед!», как это регулярно проделывает мистер Чесвик, а затем сразу дает задний ход, как только возникает реальная опасность для него самого.
— Я бы сказал… — парень с трубкой понимает, что сел в калошу и, чтобы окончательно не осрамиться, нужно попытаться отстоять свою точку зрения, — что пациент Макмерфи вовсе не выглядит трусом.
Представляю, как она сейчас рассвирепеет, но нет, лишь бросила на него взгляд, мол, поживем — увидим, и говорит:
