Не позвать ли нам Дживса? - Вудхаус Пэлем Грэнвил (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
Он с тоской вспомнил свою лондонскую молодость на переломе столетий и классических дворецких, встречавшихся ему в домах, которые он в ту пору посещал, — дворецких добрых двести пятьдесят фунтов весом, с тремя подбородками и далеко выступающим животом, с выпученными зелеными глазами и строгими, надменными манерами, каких в пятидесятые годы двадцатого века, в нашем выродившемся мире, уже днем с огнем не сыщешь. Тогда это были действительно дворецкие, в самом глубоком и священном смысле этого слова. А теперь вместо них юнцы со скошенными подбородками и с обязательной карамелью за щекой, отвечающие: «Туточки я», когда к ним обращаешься.
Человек, проживающий так близко от Рочестер-Эбби, не мог, задумавшись над вопросом о дворецких, обойти мыслью главное украшение соседского дома, а именно Дживса. О Дживсе полковник Уайверн думал с большим теплом. Дживс произвел на него самое глубокое впечатление. Он находил, что Дживс — это настоящее сокровище. Молодой Рочестер, по мнению полковника, вообще не жаловавшего молодежь, ничего особенного собой не представлял, но его дворецкого, этого самого Дживса, он оценил с первого взгляда. И при мысли о нем среди мрака, одевшего все вокруг после неприятной сцены с Евангелиной Трелони, вдруг засиял луч света. Пусть сам начальник полиции останется со своим Булстроудом, но зато, по крайней мере, его дочь выходит замуж за человека, у которого есть настоящий, классический дворецкий. Мысль эта утешала. Все-таки наш мир не так уж и плох.
Он поделился этим соображением с Джил, которая минуту спустя как раз вошла к нему с видом холодным и гордым. но Джил вздернула подбородок и приняла вид еще более холодный и гордый. Ну прямо Снежная королева.
— Я не выхожу замуж за лорда Рочестера, — кратко заявила она.
Полковнику подумалось, что, должно быть, его дочь страдает амнезией, и он попытался оживить ее память.
— Нет, выходишь, — напомнил он ей. — В «Таймс» было напечатано, я сам читал: «Объявляется о помолвке между…»
— Я расторгла помолвку.
Луч света, о котором говорилось чуть выше, маленький лучик, блеснувший для полковника Уайверна во мраке, внезапно фукнул и погас, как луна на театральном заднике, когда перегорели пробки. Начальник полиции изумленно вытаращил глаза:
— Расторгла помолвку?!
— И больше с лордом Рочестером не разговариваю. Навсегда.
— Какие глупости, — заспорил полковник Уайверн. — Как это не разговариваешь? Вздор. Я так понимаю, у вас произошла маленькая размолвка; как говорится, милые бранятся…
Но Джил не могла покорно смириться с тем, чтобы от ее беды, которая, бесспорно, являлась самой большой трагедией со времен Ромео и Джульетты, так легко отмахнулись. Надо все-таки подбирать подходящие слова.
— Нет, это не маленькая размолвка! — возразила она, с жаром оскорбленной женщины. — Если ты хочешь знать, почему я ее расторгла, то я это сделала из-за его возмутительного поведения с миссис Спотсворт!
Полковник Уайверн приложил палец ко лбу:
— Спотсворт? Спотсворт? Ах да! Та американская дама, про которую ты давеча говорила.
— Американская шлюха, — холодно уточнила Джил.
— Шлюха? — заинтересовался полковник.
— Я сказала именно это.
— Но почему ты ее так называешь? Ты что, застала их на месте… э-э-э… преступления?
— Да, застала.
— Господи помилуй!
Джил два раза сглотнула, словно ей что-то попало в горло.
— По-видимому, все началось, — проговорила она тем невыразительным тоном, который раньше так обидел Билла, — несколько лет назад в Каннах. Они с лордом Рочестером купались там у Райской скалы и ездили кататься при луне. А ты знаешь, к чему это приводит.
— О да, еще бы не знать, — живо подхватил полковник Уайверн. И уже собрался было подкрепить это утверждение рассказом из своего интересного прошлого, но Джил продолжала все таким же странным, невыразительным тоном:
— Вчера она приехала в Рочестер-Эбби. Якобы Моника Кармойл познакомилась с ней в Нью-Йорке и пригласила ее погостить, но я не сомневаюсь, что у нее с лордом Рочестером все было сговорено заранее, потому что сразу было видно, какие между ними отношения. Едва только она появилась, как он стал крутиться и увиваться вокруг нее… любезничал с нею в саду, танцевал с нею чарльстон, как кот на раскаленных кирпичах, и вдобавок еще, — заключила она совершенно как ни в чем не бывало, подобно той миссис Фиш в Кении, которая произвела такое сильное впечатление на капитана Биггара невозмутимостью при исполнении канкана в нижнем белье, — в два часа ночи вышел из ее спальни в лиловой пижаме.
Полковник Уайверн поперхнулся. Он собрался было склеить разрыв, заметив, что человек вполне может обменяться парой-тройкой любезностей с дамой в саду и скоротать вечером время за танцем и при этом остаться ни в чем не повинным, — но последнее сообщение лишило его дара речи.
— Вышел из ее комнаты в лиловой пижаме?
— Да.
— Лиловой?
— Ярко-лиловой.
— Ну знаете ли!
Как-то в клубе один знакомый, раздосадованный своеобразными приемами полковника Уайверна при игре в бридж, сказал про него, что он похож на бывшего циркового лилипута, который вышел на пенсию и обжирается углеводами, и это замечание было отчасти справедливо. Он и впрямь был, как мы уже говорили, невысок и толст. Но когда надо было действовать, он умел преодолеть малость роста и избыток обхвата и обрести вид значительный и грозный. Начальник полиции величаво пересек комнату и дернул сонетку.
— Туточки я, — объявил Булстроуд.
Полковник Уайверн сдержался и не дал воли огненным словам, которые рвались у него с языка. Ему надо было экономить силы.
— Булстроуд, — произнес он, — принесите мой хлыст.
В чаще прыщей на лице дворецкого мелькнуло нечто живое. Это было виноватое выражение.
— Нету его, — промямлил он.
Полковник поднял брови:
— Нету? Что значит нету? Куда он делся?
Булстроуд закашлялся. Он надеялся, что расспросов удастся избежать. Чутье подсказывало ему, что иначе возникнет неловкость.
— В починке. Я его снес чинить. Он треснул.
— Треснул?
— Ага… — ответил Булстроуд, от волнения прибавив непривычное слово: -…сэр. Я щелкал им на конном дворе, и он треснул. Ну, я и снес его чинить.
Полковник Уайверн грозно указал ему на дверь.
— Убирайтесь вон, недостойный, — сказал он. — Я с вами потом поговорю.
И сев за письменный стол, как он поступал всегда, когда надо было поразмыслить, полковник забарабанил пальцами по ручке кресла.
— Придется позаимствовать хлыст молодого Рочестера, — сказал он себе наконец и с досадой прищелкнул языком. — Ужасно неловко явиться к человеку, которого собираешься отхлестать, и просить у него для этой цели его же хлыст. Однако ничего не поделаешь, — философски заключил полковник Уайверн. — Другого выхода нет.
Он принадлежал к числу людей, которые всегда умеют приспособиться к обстоятельствам.
Глава XVII
Обед, который ели в Рочестер-Эбби, был гораздо лучше, чем в Уайверн-холле, даже просто никакого сравнения. В то время как полковнику Уайверну приходилось довольствоваться некомпетентным произведением беспомощной стряпухи с косицами, воображавшей, судя по всему, что она кормит стаю стервятников в пустыне Гоби, к рочестерскому столу подавались кушанья, созданные первоклассным специалистом. Ранее в этой хронике уже мимоходом упоминался высокий уровень здешнего кухмистерского руководства, осуществляемого прославленной миссис Пиггот; вот и сегодня, выдавая на-гора обеденные блюда, она ни в чем не изменила своим возвышенным идеалам. Трое из четырех пирующих находили, что пища просто тает во рту, и, поглощая ее, издавали возгласы восторга.
И только сам хозяин составлял исключение, у него во рту каждый кусок обращался в золу. В силу разных причин — тут и нестабильное финансовое положение, и ночная интерлюдия с ограблением и ее катастрофический исход, и утрата невесты, — Билл оказался далеко не самым веселым участником этой веселой кампании. В прежние счастливые времена ему случалось читать в книжках про то, как персонаж за столом отодвигал тарелку, не отведав ни кусочка, и, будучи большим любителем поесть, Билл всегда недоумевал: откуда такая сила воли? Но за трапезой, которая сейчас подходила к концу, он сам поступал точно так же, а то немногое, что все же попадало ему в рот, обращалось, как сказано выше, в золу. Он сидел за столом, от нечего делать крошил хлебный мякиш, дико озираясь и дергаясь подобно гальванизируемой лягушке, когда к нему обращались. Ему было положительно не по себе, как кошке в чужом переулке.
