Не позвать ли нам Дживса? - Вудхаус Пэлем Грэнвил (электронные книги бесплатно .TXT) 📗

Пэлем Гринвел Вудхауз

Не позвать ли нам Дживса?

(Дживс и Вустер — 10)

Глава I

Бармен, на минуточку отлучившийся из-за стойки в пивной «Гусь и огурчик», чтобы срочно навести по телефону некую справку, возвратился на свое рабочее место, весь сияя, как человек, узнавший, что ему достался крупный выигрыш. Его так и подмывало поделиться с кем-нибудь своей радостью, но в пивной никого не было, только одна женщина сидела за столиком у входа, потягивала джин с тоником и коротала время за чтением книги спиритического содержания. Он решил сообщить замечательную новость ей.

— Может, вам интересно будет узнать, мэм, — обратился он к ней срывающимся от волнения голосом, — Мамаша Уистлера выиграла Дубки.

Посетительница оторвалась от книги и с таким выражением посмотрела на него прекрасными темными глазами, будто он сейчас только материализовался из эктоплазмы.

— Что выиграла? — переспросила она.

— Дубки, мэм.

— А что это?

Бармену представлялось невероятным, чтобы кто-нибудь в Англии мог задать такой вопрос, но он успел вычислить, что эта дама — американка, а американки, это он уже знал, часто не разбираются в фактах грубой действительности. Он лично был знаком с одной, которая попросила, чтобы ей объяснили, что такое футбольный тотализатор.

— Это ежегодные лошадиные скачки, мэм, исключительно для молодых кобыл, то есть, иначе говоря, они бывают раз в году, и участие мужского пола не допускается. Проходят в Эпсоме накануне Дерби, а уж про Дерби вы, конечно, слыхали.

— Да, про Дерби слышала. Это у вас тут самые большие конские состязания, верно?

— Верно, мэм. Их еще иногда называют классическими. А Дубки бывают накануне, хотя в прежние времена их устраивали на следующий день. То есть я хочу сказать, — пояснил бармен, надеясь быть понятым, — раньше Дубки были после Дерби, но теперь это переменили.

— И Мамаша Уистлера там всех опередила?

— Да, мэм, на два корпуса. Я поставил пятерку.

— Поняла. Ну что ж, это здорово, правда? Не принесете мне еще один джин с тоником?

— Ну конечно, мэм. Мамаша Уистлера! — отходя, упоенно повторил бармен. — Моя красавица!

Бармен вышел. А дама снова углубилась в книжку. На «Гуся и огурчик» низошла тишина.

По основным показателям это заведение мало чем отличалось от всех остальных питейных точек, гнездящихся вдоль проезжих дорог Англии и не дающих ее населению погибнуть от жажды. Тот же церковный полумрак, те же непременные картинки над камином: «Охотничьи собаки задирают оленя» и «Прощание гугенота», те же соль, перец и горчица, и бутылочки с острым соусом на столах и тот же традиционный озоновый дух — смесь маринада, мясной похлебки, отварного картофеля и старого сыра.

Единственное, что отличало «Гуся и огурчика» в этот ясный июньский день и придавало ему особую стать среди всех остальных питейных заведений, было присутствие женщины, с которой говорил бармен. Как правило, в английских придорожных кабаках взору не на чем отдохнуть, кроме разве случайного фермера, поглощающего яичницу, или пары коммивояжеров, развлекающих друг дружку неприличными анекдотами; но «Гусю и огурчику» посчастливилось заманить к себе на подмогу эту заморскую красавицу, и она сразу подняла его уровень на недосягаемую высоту.

Что в этой женщине сразу же бросалось в глаза и исторгало изумленный присвист, так это окружавшая ее аура богатства. О нем говорило в ней все: кольца, шляпка, чулки, туфли, серебристый меховой палантин и безукоризненный парижский костюм спортивного покроя, любовно облегающий выпуклости роскошной фигуры. «Вот, — сказали бы вы при виде ее, — женщина, у которой от презренного металла сундуки ломятся и тик в большом пальце от беспрерывной стрижки купонов, а кровожадные пиявки из налогового управления при звуках ее имени по привычке с почтительным придыханием приподнимают свои грязные шляпы».

И, так сказав, вы бы не ошиблись. Какой богатой она казалась, такой и была на самом деле. Похоронив двух мужей, в обоих случаях -мультимиллионеров, она осталась так прекрасно упакована в финансовом отношении, что лучшего и вообразить невозможно.

Жизнь ее может служить красочной иллюстрацией к романам Х. Элджера, которые повествуют про золушек, превращающихся в герцогинь, и тем поддерживают в молодых сердцах неувядающие надежды — никогда ведь не знаешь, какая колоссальная удача ждет тебя за ближайшим углом. Урожденная Розалинда Бэнкс из городка Чилликот, что в штате Огайо, она не обладала никакими дарами, если не считать миловидного личика, великолепной фигуры и некоторого умения сочинять верлибры, с таким багажом прибыла в Гринич-Виллидж искать счастье в мире искусства — и преуспела с первой же попытки. На одной вечеринке она привлекла к себе взоры и покорила сердце желтогазетного магната Клифтона Бессемера и оглянуться не успела, как стала его женой.

Овдовев в результате попытки Клифтона Бессемера протаранить на своей машине тяжелый грузовик вместо того, чтобы мирно его объехать, она два года спустя познакомилась в Париже и сочеталась браком с А. Б. Спотсвортом, миллионером — охотником на крупную дичь, и почти сразу же овдовела опять. На этот раз виною было расхождение во взглядах между ним и одним из львов, на которых А. Б. Спотсворт охотился в Кении. Он считал, что лев мертв, а лев считал, что нет. И когда стрелок поставил ногу зверю на горло, позируя перед фотоаппаратом капитана Биггара, знаменитого Белого Охотника, сопровождавшего экспедицию, последовала неприятная шумная ссора, а Белому Охотнику надо было сначала отбросить фотоаппарат, да еще он потратил несколько драгоценных мгновений, пока нашарил ружье, так что его выстрел, меткий, как всегда, грянул слишком поздно, чтобы принести какую-то практическую пользу. Ничего другого не оставалось, как подобрать клочья и переписать огромное состояние миллионера-охотника на имя вдовы, присоединив его к тем приблизительно шестнадцати миллионам, которые она ранее унаследовала от Клифтона Бессемера.

Вот кто такая была миссис Спотсворт, женщина с душой и с сорока двумя миллионами долларов в кубышке. А дабы прояснить еще некоторые мелочи, быть может, нуждающиеся в прояснении, заметим, что сейчас она направлялась в Рочестер-Эбби в качестве гостьи девятого графа Рочестера, а в «Гусе и огурчике» остановилась просто немного отдохнуть и выгулять собачку пекинеса по кличке Помона. Книгу спиритического содержания она читала потому, что с недавних пор сделалась горячей приверженкой потусторонних изысканий. Модный парижский костюм спортивного покроя на ней был потому, что она любила модные парижские костюмы спортивного покроя. А джин с тоником она пила потому, что такой теплый летний вечер словно специально создан для того, чтобы выпить стаканчик джина с тоником.

Бармен принес волшебный напиток и продолжил разговор с того места, где остановился:

— Ставка была тридцать три к одному, мэм.

Миссис Спотсворт подняла на него лучистые глаза:

— Простите?

— С этой цифры она начинала.

— О ком вы говорите?

— О той кобыле, вот что, я рассказывал, выиграла Дубки.

— Ах, так мы опять о ней? — вздохнула миссис Спотсворт. Она читала про чрезвычайно интересные манифестации мира духов, и эти земные разговоры прозвучали для нее неприятным диссонансом.

Бармен почуял отсутствие живого интереса. Ему стало немного обидно. В такой великий день он хотел бы иметь дело лишь с теми, в чьих жилах течет спортивная кровь.

— Вы не увлекаетесь скачками, мэм?

Миссис Спотсворт ответила не сразу:

— Да, пожалуй, не особенно. Мой первый муж был от них без ума, но мне всегда казалось, что это как-то бездуховно. Такие вещи не очень способствуют высшему развитию нашего "я". Случается, я иной раз поставлю кусок для забавы, но это мой предел. А глубины моей души они не затрагивают.

— Кусок, мэм?

— Ну одну тысячу.