Банкир - Уоллер Лесли (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
Глава десятая
Было без пяти девять, когда Палмер, по пути кивком головы поздоровавшись с секретаршей, вошел в свой кабинет и направился к письменному столу. Постояв немного у стола, он оглядел ряды сигнальных кнопок, каждая из которых имела свою шифрованную надпись, состоявшую только из согласных. Слева направо, по порядку шли следующие надписи: «Скртр» (в приемной), «Бркхрдт», «Мргндл», «скртр», «жлз». Кнопка с надписью «Бркхрдт», как он узнал впоследствии по собственному опыту, почти никогда не давала возможности соединиться со стариком. Однако Палмер знал, что почти половина всех цветовых сигналов интеркома соединялась с кнопкой Бэркхардта. Надпись «Мргндл» означала имя Клиффа Мергендала — вицепрезидента и ответственного секретаря ЮБТК, который ведал прежде всего портфелем ценных бумаг, а кроме того, он вел дела наиболее крупных клиентов. Помимо всего этого, он еще руководил деятельностью отдела ценных бумаг и имуществ, управляемых по доверенностям. Кнопка же «скртр» не имела еще конкретного адресата, так как Палмер никак не мог выбрать время для того, чтобы подобрать девушку, которая будет выполнять функции секретаря, — Палмер про себя уже назвал ее «скртрша». Кнопка «жлз» управляла системой жалюзи, которые Палмер с первых же дней работы в своем кабинете решил держать полуоткрытыми и забыть о них. На правом краю табло с сокращенными надписями, лишенными гласных — они напомнили ему условные знаки на майках бейсболистов из команды «Нотр-Дам», — были две особые кнопки, на которых полностью значились имена двух первых вицепрезидентов банка: Гарри Элдера и вице-президента — казначея Дж. Фиппса Карса.
Палмер нажал кнопку, таившуюся под доской письменного стола. В тот же миг стена позади него едва слышно зашипела, точно пробудившаяся змея, и узкие створки стенного шкафа раздвинулись. Повесив в шкаф пальто и шляпу, Палмер вторично нажал на кнопку и проследил взглядом плавное скольжение смыкавшихся створок.
Потайное отделение в стенном шкафу было устроено в виде маленького, почти монашеского бара, вмещавшего не более двух бутылок, полдюжины бокалов и ведерка со льдом. Там же хранился и маленький магнитофон, предназначенный для нелегального подключения к телефону. Года два назад, во время схватки со сберегательными банками, его действительно намеревались подключить. По утверждению Гарри Эддера, здесь, на верхнем этаже, и во всех филиалах банка тогда царили драконовы порядки секретности: к концу рабочего дня Бэркхардт заставлял своих секретарей выбирать собственноручно все бумаги из корзин и сжигать их в котельной. В той схватке, еще до того как магнитофон был подключен к телефону, Бэркхардт одержал победу, а впоследствии он, видимо, решил отказаться от этой затеи. Впрочем, еще не исключена возможность рецидива и в нынешнем году, подумал Палмер. Он сел за стол и, прежде чем заняться утренней почтой, оглядел свой кабинет. На стене против стола уже висело перенесенное из коридора яркое красочное полотно Брака: на нем приятно будет остановить взгляд, когда разговариваешь по телефону.
У огромного окна в дальнем конце кабинета теперь стояла патинированная скульптура, почти черного тона. Она была изваяна около семи лет назад и относилась к тому периоду их жизни в Чикаго, когда Эдис вдруг загорелась идеей запечатлеть всех троих детей в скульптурном портрете. Старшему из мальчиков было тогда семь, младшему — два года, а Джерри еще не было и четырех. Творцом скульптурной группы была пожилая леди с красным обветренным лицом, носившая широкие мягкие сандалии. Ее седые волосы пожелтели пятнами от несметного количества сигарет, которые она непрерывно курила.
В то время Эдис не возражала, чтобы она изобразила детей нагими, учитывая их ранний возраст. Палмер вспомнил сейчас имя скульптора: ее звали Ханна Керд.
Она принадлежала к той безымянной художественной школе, которая придерживалась промежуточного направления где-то между школой старых французских и итальянских мастеров, отличавшихся тщательностью отделки своих произведений, и школой абстракционистов, творения которых создавались при помощи ацетиленовых горелок и зияли рваными пробоинами с зазубренными краями.
В скульптурах Ханны Керд всегда можно было понять, что она хочет изобразить, будь то старая женщина, сова, ягненок или еще что-нибудь, хотя внешняя отделка, вернее, отсутствие ее, была сродни ломаным граням необтесанного камня.
И только теперь, впервые за все семь лет, Палмеру стали нравиться эти неровные шероховатые контуры скульптуры. Когда Ханна Керд завершила свою работу, Эдис была в восторге. Однако уже через год скульптуру выдворили на чердак, откуда лишь изредка извлекали, чтобы на время передать на какую-нибудь выставку. Вуди, старший из мальчиков, понемногу взрослея, стал находить в этой скульптуре даже что-то обидное. Зато младшему сыну, Томми, несмотря ни на что, она сразу пришлась по душе. Хотя это произведение имело вполне определенное название — «Трое детей», Джерри прозвала его «Бал морских ежей» и не без гордости громко повторяла свою остроту, стоя возле скульптурной группы, когда ее кому-нибудь показывали. Разглядывая сейчас скульптуру, Палмер нашел, что в позе детей есть какие-то элементы танца. Как и в жизни, Вуди взирал на брата и сестру свысока, но лицо его принимало выражение то озабоченности, то тревоги — в зависимости от освещения. Томми как бы устремлялся в прыжке к брату, а Джерри с закрытыми глазами слегка откинулась назад, подняв над головой руку. «Похоже, будто я ловлю муху и жмурюсь от солнца», — говорила она. Критики, дававшие в прессе оценку этой работе, находили в ней «порывпоиск» и «извечную чистоту невинности». Четыре года назад Институт изобразительных искусств в Чикаго приложил немало стараний, убеждая Эдис передать скульптуру Керд в дар институту. Однако к тому времени отношение Эдис к скульптурному портрету детей изменилось. Она даже временно, на выставки, неохотно отдавала его, мотивируя это тем, что «не хочет, чтобы люди рассматривали ее детей в голом виде, потому что теперь они уже большие».
