Клоака - Доктороу Эдгар Лоуренс (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Эмили выпрямилась при этих словах капитана, и обе женщины с напряженным вниманием, впрочем, как и мы с Донном, ожидали ответа Гримшоу. В этот момент я, как и все остальные, присутствовавшие в комнате, вдруг понял, что расследование Донна позволяет получить своеобразный ответ на поставленные вопросы. Ответ, который поможет увидеть в хаосе боли и недоумения некую осмысленную систему действий, некий, скажем так, акт, знание о котором позволит нам снова установить в нашем мире некоторый порядок, в котором существуют категории добра и зла. Меня охватило чувство, что к создавшемуся положению не приложимы обычные житейские мерки, что пропавший Мартин и его невеста оказались вовлечены в нечто сказочно-эпическое, я бы даже сказал, героическое.
Лицо Гримшоу под шапкой серебристо-седых волос пылало негодованием. Мне даже показалось, что я вижу, как кровь бросилась в мельчайшие кровеносные сосуды под кожей преподобного, подобно тому, как бросаются прихожане занимать свободные места в церкви. Священник по очереди оглядел всех присутствующих. В минуту гнева, охватившего доктора Гримшоу, я понял, что он такой же человек, как прочие. Мне страшно не понравилось, что я вижу, как его крест то опускается, то поднимается в такт его неровному дыханию. Рот Гримшоу был слегка приоткрыт. Он снял очки и судорожными движениями начал их протирать. В эту секунду мне показалось, что пастор снял с себя не очки, а одежду. Я предположил, что эти, беззащитные в ту минуту, светло-голубые глаза не привыкли лицезреть крушение собственных богословских построений. Гримшоу свято верил, что по праву может распоряжаться жизнью и смертью, и… вдруг оказаться, подобно Саре Пембертон и ее сыну, жертвой обмана? Трудно даже представить себе подобное унижение. Выходит, что доктор Гримшоу никогда ничего не понимал в христианстве?
Он водрузил очки на место и спрятал в карман носовой платок. В гостиной снова зазвучал его высокий голос.
— Я призван отыскивать страждущих и утешать их. Я призван принимать на себя их тяготы и склоняться перед ними на колени. Я хочу утешать и молиться, отпускать грехи и возносить хвалы, как то и подобает служителю христианской церкви, куда день и ночь обращаются страждущие. Но то, что я слышу сейчас, звучит в моей душе, как звон чудовищного колокола. Это какой-то исполинский катаклизм. Я не готов… Я не готов. Я чувствую, что мне предстоит много молиться, чтобы начать хоть что-то понимать. Мне надо воззвать к Богу, чтобы Он вразумил меня. Мне надо, чтобы Господь наш Иисус Христос заговорил своим тихим голосом в этой безбожной семье Пембертонов, — при этих словах преподобный взглянул на Сару, — которая обладает столь мощной злой силой, что способна уничтожить всех, кто окружает ее, даже служителей церкви.
Конечно, преподобный ошибся, думая, что случившееся было делом одних только Пембертонов. Мы все ошиблись, поскольку считали, что все случившиеся несчастья можно приписать злой воле одной-единственной… безбожной семьи. Учитывая мой преклонный возраст, я не стал бы утомлять себя сейчас пересказом газетного эссе о злобном, аморальном поведении какой-то семьи. Я прошу вас поверить мне — и я докажу свои слова — что мой независимый журналист Мартин был всего-навсего репортером, собирающим новости, подобно вестнику елизаветинских времен. Вестник мог приносить исключительно важные сведения, и все смотрели ему в рот, ожидая, какие несчастья свалятся на их головы… Но, несмотря на всю пикантность службы, вестник оставался всего лишь вестником, не способным повлиять на ход событий.
Наше маленькое собрание протекало совершенно не так, как запланировал его Донн. Но мудрый капитан решил обратить неприятную ситуацию в свою пользу и захотел еще раз послушать историю о том, как Мартин описывал свои встречи с белым омнибусом на заснеженной Сорок второй улице и на залитом дождем Бродвее. До сих пор он слышал эти рассказы Чарлза Гримшоу и Эмили Тисдейл только в моей посредственной передаче. Мы снова оказались на заснеженной улице, промокли под проливным дождем и попали в грозу. Но на этот раз я думал не столько об Огастасе Пембертоне, сколько о других стариках, сидевших рядом с ним в омнибусе.
Донн задумывался над этим и раньше, но мне подобная мысль пришла в голову впервые, озарив меня, как откровение.
Хочу сразу добавить, что происшедшее наложило глубокий отпечаток на Чарлза Гримшоу и благотворно отразилось на его церковной службе. Не могу сказать, что именно повлияло таким образом на священника — пустая могила члена управления церкви Святого Иакова… или все те бродячие проповедники, которые постоянно отирались около опустевшей в вечерние часы церкви — трясуны и адвентисты, мормоны и миллериты, оказали на него отрезвляющее действие. Но случилось нечто из ряда вон выходящее: священник, который в тиши своего кабинета искал исторических подтверждений событиям, описанным в Библии, в ближайшее воскресенье взошел на кафедру и обратился к своей пастве с пламенной проповедью, отчет о которой напечатали несколько газет. Я сам составил отчет об этой проповеди для «Телеграм». Не потому что я преднамеренно вошел в церковь Святого Иакова, чтобы записать предполагавшуюся проповедь. Вовсе нет. В то утро меня толкнуло в церковь то совершенно неподражаемое состояние ума, которое мы называем интуицией. Мне было интересно, не знает ли Гримшоу чего-то сверх того, что он поведал нам за разговором в доме миссис Торнхилл. Вот я и решил на досуге взглянуть на пастора.
Сейчас это может показаться странным, но в те дни проповеди считались материалом, на который не жалели газетных полос. Газеты, выходившие по понедельникам, были полны отчетов о проповедях. Иногда это были извлечения, но подчас проповедь, произнесенная с кафедры, печаталась целиком. Священнослужители считались достоянием города, религиозные доктрины вплетались весьма естественно в живую ткань деловой и общественной деятельности города. У нас были реформаторы церкви вроде преподобного Паркхерста, который призывал к свержению ненавистного Твида. Были проповедники, склонные к театральным эффектам, похожие на преподобного Генри Уорда Бичера, брата Гарриет Бичер-Стоу, автора «Хижины дяди Тома». Мой Чарлз Гримшоу не был, конечно, столь знаменит, но ту воскресную проповедь напечатали не только в «Телеграм». Этот факт наложил отпечаток на отношение к проповедям преподобного Гримшоу. Дело пошло на лад. Воскресные проповеди стали намного многолюднее, чем раньше, и дело, видимо, в том, что сам Гримшоу уверился в необходимости своего служения.
— Со всех сторон подвергаемся мы опасностям и козням, друзья мои, со всех сторон… это и естествоиспытатели, чья наука совершенно противоестественна; это и так называемые религиоведы-богословы, которые, как язычники-шаманы танцуют вокруг приготовленного на заклание миссионера истинной веры — их вера позорит нашу веру.
Голос у Гримшоу не был громким и не отдавался с гулом под сводами церкви, но в глазах его горел неподдельный огонь, который не могли скрыть стекла пенсне. Мне даже показалось, что священник стал выше ростом, столь внушительно выглядел он на амвоне. Но, может быть, Чарлз Гримшоу подставил себе под ноги скамеечку, которой пользуются певчие.
— Послушаем, что они говорят нам: они говорят, что человечество, которому Господь позволил повелевать птицами и зверями, и рыбами морскими, от них же и произошло, и мамонт, встав на задние ноги, превратился в обезьяну, а потеряв шкуру, превратился в человека. И среди таких людей мы можем найти и Авраама и Исаака, и, да простит нас Бог, самого Иисуса Христа.
Но есть и другие ученые, которые утверждают, что разгадку Священного писания можно узнать из сказок, которые во множестве созданы за границей в разное время. Они анализируют стиль написания книги и утверждают, что вовсе не Моисей был автором Пятикнижия. Они говорят нам, что после смерти Моисея собралось несколько писцов и каждый изложил свою версию Писания, а потом приходили еще множество толковников и каждый добавлял свое, и в результате получилось то, что мы называем теперь Священным Писанием — Книгой Книг. Окончательным автором эти субъекты считают некий собирательный персонаж, который эти умники обозначили буквой Р — редактор. Друзья мои! Не провозвестник откровения, не Всемогущий, явивший нам все истинное и живое, не Царственный Создатель бесконечной Сущности, а просто редактор, злосчастный книжный червь, который, обложившись словарями и этимологическими справочниками, взял и создал нашу великую религию.
