Доктор Данилов в тюремной больнице - Шляхов Андрей Левонович (книги без сокращений txt) 📗
Я уверен, что наша проклятая зона будет сниться мне в кошмарах не только сейчас, но и всю жизнь. Слишком уж острые впечатления, которые царапают до крови. И как только я выйду из призывного возраста, сразу же свалю отсюда. Какими бы медовыми пряниками меня ни заманивали на продолжение службы, ответ мой будет один: «А идите вы!» Я очень слежу за тем, чтобы не начать подражать старым сотрудникам речью и поведением, но иногда дома может сорваться с языка: «Мама, ты не видела, где мой лопатник?» — или тон машинально становится властным, приказным. Я же лейтенант внутренней службы, а не какой-то гражданский гусь.
Парадную форму оставлю себе на память, заодно буду с ее помощью держать объем талии под контролем: надевать раз в три месяца, если не сойдется, садиться на диету. Я, кстати, знаю одну превосходную диету, согласно которой есть можно все, что хочется, без каких-либо исключений. Ограничение только одно: тратить на питание не более пятидесяти рублей в сутки. Просто и очень действенно! Желающие могут попробовать и оценить.
Глава двенадцатая
Гуманитарий
Фанен-юнкер (нем. Fahnenjunker — воинское звание в германской армии, присваиваемое слушателям вторых-третьих курсов военно-учебных заведений, по правовому статусу и знакам различия соответствующее унтер-офицеру) первой роты второго батальона 277-го гренадерского полка Манфред фон Гейкинг попал в плен в декабре 1942 года под Великими Луками. Семь долгих лет он провел в плену: восстанавливал то, что разрушал сам и его соотечественники. В конце 1949 года, в самый канун Рождества, он с группой таких же бывших военнопленных прибыл в Восточный Берлин создавать новую Германию — коммунистическую. Строить Манфреду фон Гейкингу больше не хотелось. Семи лет с лихвой хватило потомку курляндских баронов для того, чтобы возненавидеть физический труд, а заодно и коммунизм. К тому же, будучи умным человеком, он прекрасно понимал, что рано или поздно камрады припомнят ему аристократическое происхождение со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями.
Рождество Манфред встретил в Восточном Берлине (именно встретил, потому что праздновать было негде, не на что и не с кем), а наступление нового года уже в Западном. До возведения Берлинской стены переход из мира всеобщего равенства в мир наживы и чистогана для умного и ловкого человека особой сложности не представлял.
Из Западного Берлина Манфред перебрался в Мюнхен, где с упоением отдался игре на бирже. Пребывание в плену в сочетании с отсутствием помощи извне развивает в человеке умение совершать выгодные обмены.
В возрасте восьмидесяти четырех лет Манфред фон Гейкинг ушел на покой, чтобы беззаботно тратить нажитые капиталы. При самом отчаянном мотовстве (если таковое было ему свойственно) должно было хватить как минимум лет на пятьдесят — семьдесят.
На покое разыгралась ностальгия: потянуло в Россию, взглянуть на места не столько боевой, сколько трудовой славы. Фон Гейкинг купил трехнедельный индивидуальный тур. Прилетел в Москву, прокатился по Золотому кольцу, побывал в Великих Луках и как-то вечером спросил у гида Ольги (хорошее имя, аналог немецкого Хельга), существует ли до сих пор в Калининской области поселок Алешкин Бор, близ которого в лагере для военнопленных юный Манфред провел свою молодость.
Оказалось, что сохранился не только поселок, но и лагерь, который за отсутствием военнопленных перепрофилировали в исправительную колонию — не пропадать же добру. Фон Гейкинг посетил Алешкин Бор, посмотрел издалека на забор исправительной колонии номер 13/21, вспомнил, как постоянно хотелось есть в плену, и проникся сочувствием к нынешним заключенным. Захотелось сделать для них что-нибудь хорошее, оказать посильную гуманитарную помощь.
Вернувшись домой, фон Гейкинг развил бурную деятельность. Действовал серьезно: основал благотворительный фонд, при помощи немецкого посольства в Москве вышел на президентскую администрацию, где его инициатива была одобрена. Это было выгодно не столько материально (ну какая там будет помощь?), сколько политически, что прекрасно укладывалось как в канву дружбы между Россией и Германией, так и в сферу реформы уголовно-исполнительной системы с новопровозглашенными принципами открытости и готовности к сотрудничеству (в правильном понимании этого слова). Повезло и в том, что исправительная колония номер 13/21 была почти образцовой, годной к показу иностранцам.
Начальнику колонии вся затея пришлась не по нутру, но его мнением никто не интересовался. Приказали подготовиться, обеспечить и встретить гостей на высшем уровне, значит, надо выполнять.
Несмотря на опасения, первый визит фон Гейкинга прошел без осложнений. Одно дело, когда высокое начальство прибывает на инспекцию, и совсем другое, когда сопровождает иностранного гостя. В первом случае ищутся нарушения, во втором бодро и оптимистично расхваливаются для гостя и корреспондентов достижения, а недостатки, даже бросающиеся в глаза, упорно не замечаются, словно их и не существует. Гостя встретили, как и положено встречать на Руси дорогих гостей: хлебом-солью (каравай держала прапорщик Фроликова, одетая в парадную форму), прогулкой по зоне, где по такому случаю даже мухи летали строем и устроили в клубе встречу с осужденными (на этом фон Гейкинг особо настаивал).
Вначале гость, довольно сносно говоривший по-русски, произвел хорошее впечатление своим знакомством с русским шансоном, спев, хоть и с жутким акцентом:
Владимирский централ, ветер северный,
Этапом из Твери, зла немерено,
Лежит на сердце тяжкий груз.
Владимирский централ, ветер северный,
Когда я банковал, жизнь разменяна,
Но не «очко» обычно губит,
А к одиннадцати туз…
(Михаил Круг, «Владимирский централ»)
Затем гость ударился в воспоминания и испортил хорошее впечатление о себе рассказом о том, как строил вокруг лагеря новую ограду («Не такой хороший, как сейчас, но тоже крепко»). Дело в том, что по зэковским понятиям подобные работы считаются недопустимыми, потому что не годится порядочному зэку своими руками ограничивать свою же свободу возводить себе тюрьму.
После торжественного обеда в кабинете начальника колонии гость отбыл восвояси, точнее, был вынесен и заботливо усажен в автомобиль. Опрометчивое, если не сказать ребяческое желание пить наравне с полковником Скельцовским обернулось для фон Гейкинга скорой и внезапной отключкой.
На следующий день в колонию пришла фура, из-за какой-то ошибки в документах задержавшаяся на таможне. Гуманитарная помощь оказалась толковой: крупы, овощные и мясные консервы, одноразовые шприцы. Шприцами поделились с областной больницей (самим такую прорву ни за что не освоить), а все прочее употребили самостоятельно, существенно улучшив питание заключенных.
Немцы любят привычки, дорожат ими, берегут их и при каждом удобном случае превращают их в традиции. Манфред фон Гейкинг начал приезжать в Алешкин Бор ежегодно в конце весны или в начале лета. И не с пустыми руками, а с гуманитарной помощью, взял колонию на содержание. Под шумок, возникший вокруг благотворительной затеи, предприимчивый старикан выпустил мемуары под названием «Мой русский плен» и неплохо на них заработал. В колонии к нему привыкли и готовились к встрече без трепета и нервозности, как к приезду старого друга. Зам по кадрам и воспитательной работе подполковник Пецоркин даже предложил начальнику колонии повесить в клубе стенд, посвященный фон Гейкингу и его гуманитарной помощи, но начальник отклонил идею как не вполне уместную.
Полковнику Скельцовскому иногда, под меланхоличное настроение, думалось, что лучше управлять исправительным учреждением в какой-нибудь глуши за Уралом, чем здесь, на виду, можно сказать, под боком у Москвы. С одной стороны, для карьеры вроде бы и лучше, когда ты на виду, с другой — больше шансов, что карьера твоя закончится внезапно из-за какого-нибудь малозначительного пустяка. Находиться на виду все равно, что жить у подножия вулкана. С одной стороны, тепло и почва плодородная, пеплом удобренная, с другой — никогда не знаешь, в какой день и час рванет. Живешь одной надеждой на то, что пронесет, удастся дослужить без потрясений и продлить срок службы еще на пять лет.
