Нексус - Миллер Генри Валентайн (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
Странный вопрос. Я оставил его без внимания.
— Я нормальнее, чем ты думаешь, — продолжала Стася. — Все мои недостатки на виду. В глубине души я все та же маленькая девочка, которая так и не повзрослела. Может, это гормональные нарушения. Вот было бы забавно, если бы ежедневные гормональные инъекции превратили меня в нормальную женщину. Почему я так не выношу женщин? Сколько себя помню — всегда так было. Только не смейся, но, поверь, меня прямо выворачивает, когда вижу, как женщина садится на корточки, чтобы пописать. Такая нелепая поза… Прости, что несу чепуху. Я собиралась поговорить с тобой о важных вещах, о том, что меня по-настоящему волнует. Но не знаю, с чего начать. Впрочем, теперь, когда я уезжаю, какое это имеет значение?
Мы уже дошли до середины моста, еще несколько минут — и мы окажемся среди продавцов, торгующих с лотков, а также — магазинов, в витринах которых выставлены копченая рыба, овощи, луковичные гирлянды, огромные караваи, головы сыра, крендели, посыпанные солью, и прочая снедь. А рядом — свадебные платья, вечерние костюмы, цилиндры, корсеты, белье, костыли, краны, антикварные вещицы.
Мне было любопытно, о чем таком важном Стася хотела со мной поговорить.
— Сомнений нет, — сказал я, — узнав о твоем решении, Мона устроит сцену. На твоем месте я бы притворился, что иду на попятный, а потом улизнул при первом удобном случае. Иначе она станет настаивать на том, чтобы ей идти с тобой, — якобы посмотреть, как ты устроилась и тому подобное.
Стася согласилась, что это прекрасная мысль. Даже заулыбалась.
— Никогда бы сама до этого не додумалась, — призналась она. — Совсем нет стратегического мышления.
— Тем лучше для тебя, — сказал я.
— Кстати, о стратегии… Не мог бы ты раздобыть для меня немного денег? Я совсем на мели. А голосовать на дорогах с сундуком и тяжелым чемоданом не очень-то удобно.
Я подумал, что вещи можно переслать позже, но промолчал.
— Сделаю что смогу, — пообещал я. — Сама знаешь, я не так ловок по части добывания денег. Это епархия Моны. Однако — постараюсь.
— Отлично. Днем раньше, днем позже — не так уж и важно.
Мы дошли до конца моста. Я заметил пустую скамейку и повел к ней Стасю.
— Давай немного отдохнем, — предложил я.
— Может, выпьем кофе?
— У меня только семь центов. И две сигареты.
— Как ты умудряешься выжить, когда остаешься один?
— Это другое. Тогда со мной обязательно что-то случается.
— Будет день — будет и пища? Что-то вроде того?
Стася закурила.
— Я жутко проголодалась, — проговорила она. Вид у нее был жалкий.
— Если так, давай вернемся.
— Сил нет — очень далеко. Давай еще посидим.
Я извлек из кармана монету и протянул ей.
— Поезжай на метро, а я пойду пешком. Я не устал.
— Нет, вернемся вместе… Боюсь оказаться с Моной наедине.
— Боишься?
— Да, Вэл, боюсь. Она прольет море слез, и я сдамся.
— Но ты и так должна сдаться. Разве ты не поняла? Пусть себе льет слезы… а ты потом скажешь, что передумала.
— Я совсем забыла, — призналась Стася.
Некоторое время мы сидели, отдыхая. На Стасином плече устроился слетевший голубь.
— Давай купим орешков, — предложила Стася. — Птичек покормим и сами поедим.
— Забудь об этом! — сказал я. — Скажи себе, что не хочешь есть, и чувство голода отступит. Я никогда еще не переходил этот мост на сытый желудок. Ты просто взволнованна.
— Ты иногда напоминаешь мне Рембо, — сказала Стася. — Он много голодал… и много ходил пешком.
— Не он один, — отозвался я. — Такое часто случается.
Наклонившись, чтобы завязать шнурок, я увидел под скамейкой два арахиса и подобрал их.
— Один — тебе, один — мне, — сказал я. — Видишь, Провидение помнит о нас.
Съев орех, Стася решила, что обрела силы и может попробовать вернуться домой. Мы поднялись и на негнущихся, затекших ногах отправились в обратный путь.
— Не такой уж ты и негодяй, — сказала Стася, когда мы медленно поднимались вверх по мосту. — А ведь было время, когда я тебя просто ненавидела. Не из-за Моны, нет, это чувство не было вызвано ревностью, а из-за того, что тебе наплевать на всех, кроме себя, дорогого. Мне казалось, у тебя нет сердца. Но теперь вижу, что ошибалась.
— Что заставило тебя изменить мнение?
— Даже не знаю. Ничего конкретного. Возможно, я стала видеть вещи в новом свете. А с другой стороны, ты сам теперь иначе на меня глядишь. Раньше смотрел сквозь меня, не замечая, а теперь — видишь. Прежде тебе ничего не стоило наступить… или переступить через меня. Иногда я задумывалась, — продолжала она, — уживетесь ли вы, если я устранюсь. В каком-то смысле именно я скрепляю ваш союз. Будь я похитрее или стремись обладать ею одна, я удалилась бы со сцены, подождала, пока вы перессоритесь, и вернулась победительницей.
— Мне кажется, ты переболела ею, — сказал я, внутренне согласившись со Стасиными словами.
— Да, — признала она, — все уже в прошлом. Теперь мне хочется только одного — жить своей жизнью. Я должна делать то, что мне нравится, даже если потерплю неудачу… А что будет делать она? Вот это интересно. Трудно представить, чтобы Мона могла чем-то серьезно заняться. Мне жаль тебя. Без меня твоя жизнь превратится в ад. Сейчас ты этого не понимаешь, но, поверь, будет именно так.
— И все равно это лучший вариант.
— Значит, ты уверен, что я устранюсь? В любом случае?
— Да, уверен, — ответил я. — А если не уйдешь по собственному желанию, я сам тебя выставлю.
Стася слабо рассмеялась:
— Если бы ты мог, то, наверное, убил меня?
— Этого я не говорил. Я только хотел сказать, что пришло время расстаться…
— Сказала калоша ботинку…
— Вот именно! Что случится после твоего ухода — мои проблемы. Главное — решись! Хватит изворачиваться!
Стася проглотила мои слова безропотно, как горькое лекарство. К этому времени мы достигли верхней точки моста и остановились, глядя на город.
— Как я ненавижу это проклятое место! — воскликнула Стася. — С первых минут моего пребывания в Нью-Йорке я прониклась к нему отвращением. Только взгляни на эти муравейники! В них нет ничего человеческого! — И Стася сделала широкий жест, словно отметая небоскребы рукой. — Если в этом царстве камня и стали есть хоть один поэт, тогда я китайский император. В каменной тюрьме могут жить только уроды. — Склонившись над парапетом, она плюнула в реку. — Даже вода здесь зловонная. Отравлена нечистотами.
Мы продолжили путь.
— Я воспитана на прекрасной поэзии, — возобновила разговор Стася. — Уитмен, Вордсворт, Эми Лоуэлл, Паунд, Элиот. Могла бесконечно читать наизусть их стихи. Особенно Уитмена. А теперь могу только щелкать зубами. Мне нужно вновь бежать на Запад — и как можно скорее. Хоакин Миллер… Ты читал его? Певец Сьерры. Я хочу опять бегать нагой и прижиматься к деревьям. Мне все равно, что об этом думают другие… Я хочу заниматься любовью с деревьями, а не с отвратительными тварями в брюках, живущими в этих уродливых домах. На открытых пространствах мужчины еще смотрятся. Но здесь — Боже! Скорее займусь онанизмом, чем позволю одному из них забраться в мою постель. Все они паразиты! От них воняет!
Она довела себя почти до истерики. Потом вдруг неожиданно успокоилась. Выражение ее лица изменилось — в нем появилось нечто ангельское.
— Заведу коня и уеду куда-нибудь в горы. Может быть, вновь научусь молиться. В ранней юности я подолгу бродила одна, иногда уходила из дома на несколько дней. Среди мамонтовых деревьев, великолепных великанов, я говорила с Богом. Я ощущала Его не как конкретный образ, а как грандиозное Присутствие. Всюду, во всем я узнавала Его. Каким прекрасным был тогда мир! Любовь и благодарность переполняли меня. Я чувствовала себя посвященной. Иногда опускалась на колени, чтобы поцеловать цветок. «Как ты совершенен! — восклицала я. — Такой самодостаточный. Все, что тебе нужно, — солнце и дождь. И это дается тебе без всяких просьб. Ты никогда не требуешь невозможного, так ведь, маленькая фиалка? Довольствуешься тем, что дано». Вот так я говорила с цветами. Я знаю, как общаться с природой. Все происходит естественно. В этом нет притворства. Никакого.
