Нексус - Миллер Генри Валентайн (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
Я покраснел как рак. Встретить такое отношение было для меня приятнее, чем получить место в «Хобсон и Холбейн».
— Можно попросить вас об одном одолжении? — спросил я. — Вы меня очень обяжете, если согласитесь проводить до лифта.
— Что, возникли проблемы с Джимом?
— Выходит, он недружелюбен не только со мной?
Мистер Ларраби взял меня под руку.
— Его нельзя подпускать к лифту. Он совершенно непредсказуем. Но шеф не хочет расставаться с ним. Он ветеран войны и его дальний родственник. И еще угроза для окружающих.
Мистер Ларраби нажал кнопку, и лифт медленно поплыл вверх. Джим, как назвал мистер Ларраби маньяка, явно удивился, увидев нас вместе. На прощание мистер Ларраби еще раз пожал мне руку и произнес напутственные слова, явно предназначенные для ушей Джима:
— Будете в наших краях — непременно заходите. Может быть, в следующий раз нам удастся пообедать вместе. О деле не беспокойтесь, сегодня же напишу мистеру Хиггинботаму. Думаю, ваше предложение его заинтересует. До свидания!
— До свидания! — отозвался я. — И большое спасибо.
Лифт возобновил свое усталое движение — на этот раз вниз. Я неподвижно смотрел прямо вперед, изобразив на лице глубокую задумчивость. Однако в голове у меня вертелась только одна мысль: когда он взорвется? Интуитивно я чувствовал, что лифтер еще сильнее ненавидит меня — из-за того, что я его перехитрил. Я держался начеку, мучительно соображая, как себя вести… смогу ли вообще себя как-то вести?… если этот маньяк вдруг остановит лифт и набросится на меня? Но тот держался тише воды, ниже травы. Лифт остановился, дверца отъехала в сторону, и я вышел наружу… ни дать ни взять Пиноккио на негнущихся ногах.
В вестибюле никого не было. Я направился к выходу. Джим остался на своем посту у лифта. Вид у него был невозмутимый, словно ничего не произошло. Первоклассный актер — ничего не скажешь! На полпути к двери я остановился и, повинуясь внезапному порыву, повернул к лифту. По загадочному выражению лица Джима мне стало ясно, что он ждал такого поворота событий. По мере моего приближения его лицо становилось все более непроницаемым. Лифтер будто окаменел — или то была западня?
— За что вы меня ненавидите? — спросил я, глядя на него в упор.
— Никого я не ненавижу, — последовал неожиданный ответ. На его лице двигались только губы — даже зрачки застыли.
— Извините, — сказал я и собрался уходить.
— Я вас не ненавижу, — произнес он, внезапно оживая. — Мне вас жаль. Вам меня не одурачить. Это еще никому не удавалось.
Меня обуял ужас.
— О чем… вы? — проговорил я запинаясь.
— Нечего притворяться, — сказал Джим. — Прекрасно вы все понимаете.
У меня по спине забегали мурашки. Я был потрясен не меньше, чем если бы он представился ясновидящим и сказал, что может читать мои мысли как открытую книгу.
— Ну и что? — спросил я, сам поражаясь своему бесстыдству.
— Ступайте домой и приведите мозги в порядок — вот что!
Я был потрясен. Но то, что последовало дальше, было, если употребить определение мистера Ларраби, поистине «непредсказуемым».
В состоянии, близком к прострации, смотрел я, как лифтер закатал рукав, открыв моему взору уродливый шрам, а затем проделал то же самое с одной штаниной — там было шрамов побольше. Когда он расстегнул рубашку и обнажил грудь, я чуть не потерял сознание.
— Вот что мне пришлось пережить, чтобы поумнеть, — сказал он. — Ступайте домой и подумайте хорошенько. Идите же, а то поколочу!
Ему не пришлось повторять дважды. Я тут же повернул к двери, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать. Кто-то входил с улицы. Станет он меня бить при свидетелях или нет? Я шел, стараясь не убыстрять шаг, но ближе к двери все же сделал рывок.
Уф! На улице я бросил на тротуар кейс и закурил, обливаясь холодным потом. Что делать? Бежать отсюда опрометью, поджав хвост — постыдно. А возвращаться — равносильно самоубийству. Кем бы Джим ни был — ветераном войны или обыкновенным психом, я не сомневался, что свое обещание он сдержит. Самое главное — он меня раскусил. Мысль об этом сводила меня с ума.
Я пошел прочь, бормоча что-то себе под нос. А он прав. Кто я, как не лодырь, врун, трепло и ни на что не годный сукин сын? Никогда в жизни никто так не унижал меня. Пожалуй, стоит написать мистеру Ларраби письмо и признаться, что человек, чья речь произвела на него такое сильное впечатление, всего лишь лживый, бесчестный и бездарный тип. От отвращения к себе я весь пошел красными пятнами. Если бы тогда из земли выполз червяк и повторил слова Джима, я, наверное, склонил бы перед ним стыдливо голову и промямлил нечто вроде: «Вы абсолютно правы, мистер Червяк. Мне остается только распластаться на земле подле вас и отныне ползать в грязи».
Я наспех перекусил в Бороу-Холл, взяв кофе и сандвич, а потом, не отдавая себе отчета, направился в «Звезду» — старомодный кафешантан, знавший лучшие дни. Представление уже шло, но это не имело никакого значения: там никогда ничего не менялось — те же шутки и те же задницы. Входя в зал, я вдруг вспомнил, как пришел сюда впервые. Меня пригласили мой школьный товарищ Эл Бергер и его закадычный дружок Фрэнк Скофилд. Нам тогда было лет девятнадцать-двадцать. Особенно запомнилась в тот вечер дружеская теплота, которую излучал Фрэнк Скофилд. До этого я видел его всего два или три раза. Фрэнку я казался необыкновенным человеком. Он любил меня слушать, ловил каждое мое слово. Практически все, что я говорил, приводило его в восхищение. Сам Фрэнк далеко не блистал умом, но душа у него была чистое золото. Грузный великан, он уже тогда весил почти триста фунтов, пил, как извозчик, и не выпускал изо рта сигару. Он был очень смешлив, и, когда хохотал, живот его трясся, как желе. «Почему бы тебе не жить вместе с нами? — спрашивал он меня. — Мы бы заботились о тебе. Мне даже смотреть на тебя приятно». Простые слова, но сказанные от души. Ни один из моих тогдашних дружков не был так искренен и дружелюбен. Червь сомнения еще не смутил его разум. Он был невинен, нежен и бесконечно щедр.
Но за что он так сильно любил меня? И сейчас, ища свободное место в зале, я задал себе тот же вопрос. Перебирая в голове имена друзей, я думал: а что на самом деле каждый из них думал обо мне? Потом мне вдруг вспомнился одноклассник Лестер Фабер, который при встрече со мной каждый раз презрительно усмехался. Его никто не любил — ни сверстники, ни учителя. Он был прирожденный злыдень. Да пошел он к черту! Чего о нем думать? Интересно, а что он сейчас поделывает? Был еще Лестер Пинк. Что из него получилось? Неожиданно перед моим внутренним взором предстал весь мой старый класс — в том же порядке, в каком мы застыли на фотографии в день окончания школы. Я помнил каждого из одноклассников, их имена, рост, вес, репутацию, адрес, особенности речи — словом, все. Странно, что я никогда не сталкивался ни с одним из них.
Шоу никуда не годилось. Я чуть не заснул где-то в середине представления. Но в зале было тепло и уютно. А я никуда не торопился: до возвращения моих дам оставалось часов семь-восемь, а то и все девять.
Выйдя на улицу, я почувствовал, что потеплело. В воздухе кружились легкие снежинки. Повинуясь необъяснимому порыву, я направился к оружейному магазину на той же улице. Там в витрине был выставлен револьвер, на который я, проходя мимо, всякий раз заглядывался. Он выглядел как настоящее орудие убийства.
Как обычно, я встал перед витриной и прижался носом к стеклу. Внезапно сильный шлепок по спине чуть не заставил меня подпрыгнуть. Казалось, по мне выстрелили. Поворачиваясь, я услышал добродушный голос: «Что ты, черт возьми, здесь делаешь? Генри, старина, как поживаешь?»
Передо мной стоял Тони Марелла. Изо рта торчит потухшая сигара, мягкая шляпа франтовато заломлена набок, маленькие глазки озорно поблескивают, как и в прежние времена.
Поговорили о том о сем. Как и положено, вспомнили с нежностью школьные годы, а потом он задал вопрос: «А чем ты теперь занимаешься?»
