Уроки норвежского - Миллер Дерек Б. (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
Только после этого Шелдон взял Саула за руку и повел прочь из клуба, уверенный в том, что преследовать его не будут и полицию никто не вызовет. Для антисемита хуже, чем встреча с евреем, может оказаться только то, что еврей его побил. И чем меньше людей будет об этом знать, тем лучше.
Когда они отошли на безопасное расстояние от места событий, Шелдон развернул Саула и, погрозив пальцем, сказал следующее:
— Эта страна такова, какой ты ее сделаешь. Понятно? Она не плохая и не хорошая. Она такая, какой ты ее сделаешь. Это означает, что ты не оправдываешь американское дерьмо. Этим занимаются только нацисты и коммуняки. Отечество! Мать-отчизна! Америка тебе не родитель. Это твой ребенок. И сегодня я сделал Америку местом, где ты получаешь по морде, если говоришь еврею, что он не может сыграть партию в гольф. Единственный, кто может сказать мне, что я не могу играть, — это мяч для гольфа.
У Саула были глаза как блюдца, и он, конечно же, не представлял себе степени серьезности того, о чем говорил отец.
Однако этот момент он запомнил навсегда.
И, в отличие от Карибского кризиса, это происшествие все-таки испортило весь день.
Глава 12
После того как сообщение появилось в газетах, звонков было столько, что Сигрид пришлось надеть наушники с микрофоном, иначе она не могла работать. Все эти звонки, решила она, не имели отношения к тому, чем она занималась.
В Норвегии работу полицейских контролируют одновременно Национальное управление полиции и прокуратура, поэтому коллегам Сигрид приходится ждать оплеух сразу с двух сторон.
На этот раз, к примеру, недоволен шеф районной полиции. Сигрид относится к этому как к неизбежному и устало закрывает глаза.
— Как идут дела? — интересуется шеф полиции.
— Спасибо, хорошо, — отвечает Сигрид.
— Помощь требуется?
— Нет. Все произошло вчера. Я думаю, мы неплохо продвигаемся.
— Во всем этом замешана политика.
— Да, думаю, что так.
— У вас ведь есть подозреваемый? Этот серб?
— Косовар. Он под подозрением, но у нас нет ни одной улики, прямо подтверждающей его причастность. Так что я не могу предъявить ему обвинение. И, кроме того, неизвестно, где он сейчас находится.
— Мусульманин?
— Возможно, но я не думаю, что религиозный аспект важен в этом деле. Национальность — может быть. Я пока не уверена. Еще слишком рано, чтобы определить мотив.
— Другие подозреваемые есть?
Сигрид открывает глаза и смотрит по сторонам, потом снова зажмуривается. Лучше во время этого разговора ничего не видеть.
— Есть некто, кого мы определяем как «лицо, вызывающее озабоченность», — поясняет она.
— Что это значит?
— Это новая категория, которую предложила я.
— А вы можете это делать?
— Думаю, да.
— И кто это?
— Его имя Шелдон Горовиц.
— Албанец?
— Еврей.
На другом конце провода возникает пауза.
Очень. Долгая. Пауза.
— Еврей? — шепотом повторяет шеф.
— Еврей, — подтверждает Сигрид в полный голос.
— Израильский шпион? Моссад?
— Нет. Не израильтянин. Американец. Он бывший морской пехотинец, который, возможно, страдает от деменции. Или от тоски. Или еще от чего-нибудь. Ему за восемьдесят.
— Израильтяне нанимают престарелых американских морпехов?
— Он не имеет никакого отношения к Израилю.
— Вы сказали, что религия тут ни при чем, а теперь говорите, что имя у него еврейское.
— Да, у него еврейское имя.
— Но вы утверждаете, что религия не замешана, а роль играет национальность. Поэтому я и спросил про Израиль.
— Он не израильтянин. Он американец. Американский морской пехотинец.
— Но… еврей?
— Еврей.
— Почему у евреев иудейские фамилии?
Сигрид смотрит не отрываясь на перегоревшую лампочку.
— Это вопрос с подвохом, шеф?
— Нет, я имею в виду… У норвежцев нет лютеранских фамилий, у нас норвежские фамилии. У французов нет католических фамилий, у них фамилии французские. Да и католики не носят католические фамилии, а мусульмане — мусульманские. Насколько я знаю. Хотя, полагаю, Мухаммед — ведь мусульманская фамилия. Так почему же у евреев иудейские фамилии?
— Мухаммед — это имя, а не фамилия.
— Это весьма ценное замечание.
— Если бы я рассуждала на эту тему, — вступает Сигрид, удивляясь, почему она должна строить догадки, хотя кто-то наверняка знает ответ. — Я бы сказала… потому что евреи — это древнее племя, которое жило по крайней мере за тысячу лет до появления норвежцев, французов или католиков. Может, в те времена все было как-то теснее связано. Ну, как у викингов. Если бы викинги до сих пор существовали, но жили бы в разных странах, у них бы тоже были бы викинговские имена. Мне так кажется.
— А палестинцы замешаны?
— В чем?
— В убийстве.
Сигрид смотрит на потолок, надеясь, что небеса разверзнутся и рука Господа спасет ее от этого разговора. Но ее глазам предстает только потрескавшаяся и облупившаяся краска.
— В этом преступлении палестинцы не замешаны, как и израильтяне и арабы. И все произошедшее не имеет отношения к Ближнему Востоку. Ни в малейшей степени.
— Но евреи есть.
— Один-единственный — одинокий старик, возможно, в маразме и определенно американец. Который не сделал ничего предосудительного, не побоюсь этого слова.
— Который вызывает у вас озабоченность.
— Который, очевидно, у всех нас вызывает озабоченность.
— За пределами Осло тоже есть жизнь.
— Я видела на картинках, шеф.
— Если вам понадобится помощь, не молчите.
— У меня ваш номер прямо перед глазами.
— Поймайте злодея, Сигрид.
— Слушаюсь, шеф.
Наконец — Сигрид не может с уверенностью сказать, сколько он длился, — разговор завершается.
Потерев глаза, Сигрид выходит из своего кабинета в общее помещение. Утро не задалось. Накануне вечером она толком не поела, легла поздно, а проснувшись, обнаружила в шкафчике над холодильником лишь кофе без кофеина. Пройти три квартала до «Юнайтед Бейкерс», простоять десять минут в очереди и за двадцать семь крон получить стакан навороченного чуть теплого кофе — эстетствующий бариста в джемпере с вырезом-лодочкой уверяет, что это улучшает вкус напитка, — у нее просто не хватило духа.
А не пробовали спросить у покупателей, что улучшает вкус кофе?
Возможно, именно такого утра она и заслуживает. Несмотря на очевидный для всех, кто причастен к расследованию, факт, что женщину убил косовар, прямых улик против него нет, а это не может не раздражать. Есть след подошвы на двери, но нет отпечатков пальцев. Женщину задушили шнуром, отпечатков на ее теле не осталось. Орудие убийства отсутствует — хотя у них есть нож — и к тому же ни одного свидетеля. Если только кто-то не прятался в это время в шкафу и не подглядывал.
Коллеги, сидящие в общей комнате, в основном не обращают на нее внимания. Все они ведут себя как чрезвычайно занятые профессионалы.
Это ее успокаивает — сама она ничего подобного сейчас не чувствует.
Разумеется, охота идет на убийцу, но Сигрид больше волнует судьба ребенка и, возможно, старика. Мальчик сидел в стенном шкафу, а убийцей был его отец. Ребенок, должно быть, очень напуган. По-хорошему, следует передать его службе социальной защиты, но тут есть один нюанс: если нет доказательств связи его отца с убийством, то что помешает этому отцу явиться и потребовать отдать ему сына?
Чтобы это предотвратить, нужны веские основания. Утро в разгаре, а Сигрид не получила достаточную дозу кофеина. Она до сих пор изумляется привычке своего отца, который, проснувшись утром, тут же выпивает стопку акевитта — скандинавского самогона, а уж потом идет в хлев и занимается там дойкой и другими делами. Пьяницей он никогда не был, но времена изменились. В Осло подобный мужицкий способ противостоять холоду и темноте северного утра неприемлем. И это, безусловно, правильно — привычка пить с утра нездоровая и несовременная. Мы теперь все должны лучше заботиться о себе.
