Попытки любви в быту и на природе - Тосс Анатолий (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
— Ведь вот она в чем, главная сутенерская трагедия — все для них, для пташек моих, и никогда ничего для себя! А ведь бывает, попривык уже, привязался, пророс душой. И так хочется не пускать, прикрутить к себе, не дать оторваться… Но не можешь! Должен подавить в себе этот пошлый обывательский эгоизм. Потому что сам видишь — оперился птенец, и как не позволить ему взлететь в высоту, в небо? Навстречу солнцу, навстречу своему призванию, счастью самовыражения? А, да что там говорить!… — махнул он в отчаянии рукой, с очевидным намерением продолжать раскручивать свою жалостливую сутенерскую тему.
Но я его прервал. Потому что не мог больше слушать, как он изгаляется и паясничает.
— Замолчи! — приказал я строго, потому что с сутенерами я по-другому не умею. — В сценарии такого монолога нет. А потому не своевольничай, а лучше начинай насилие, но только в рамках сценария.
И Б.Б. тут же замолчал и тут же перешел к действию по сценарию, и Жека перешла. Кто из них кого насиловал, я разбираться не стал. Слышно только было, что весело у них получалось, с шутками, прибаутками и смешками разнообразными. Но я не мог отвлекаться, мне пора было возвращаться к избиению Инфанта. Который как сидел печально на корточках, так и сидел.
— Инфантик, теперь последний удар, самый ответственный. Ты сосредоточься. Необходимо тебе кровь пустить для пущей правдоподобности.
При слове «кровь» Инфант, конечно, тут же сосредоточился.
— Ты уверен, что необходимо? — заглянул он мне в глаза.
И очень жалкий у него получился взгляд, оттуда, снизу, с корточек, — жалкий и с мольбой.
— Без вариантов. Но ты не боись, пацан, — перешел я снова на хулиганский, — ты и не почувствуешь ничего, так, легкую сырость на лице.
И когда Инфант зажмурился в ожидании удара, я быстро слазил рукой в карман, а там у меня баночка оказалась припасена с клюквенным сиропом. Вот я горстью сироп и зачерпнул, а потом ею же, горстью, вмазал сироп в заждавшееся Инфантово лицо.
Со стороны — рассчитал я с режиссерской прозорливостью — эти мои манипуляции выглядели как очередной разящий удар кулака. К тому же аудитория, я имею в виду занятую кубинцем девушку, была крайне отвлечена процессом изнасилования, и ей было не до мельчайших подробностей моей с Инфантом разборки. Такие трюки с отвлечением зрительского внимания постоянно иллюзионистами в цирке применяются. Да и не только в нем.
Короче, вся моя ручная кисть оказалась ярко-красной, как и левая скула Инфанта вместе с подбородком и даже губами, натурально разбитыми вдребезги и кровоточащими обильно.
Инфант приоткрыл глаза, заметил кровь на лице, слизнул. Потом слизнул еще.
— Вкусно, — поделился он со мной ощущением. — Что это? Клюква, что ли, с сахаром? Вкусно.
— Хватит раны зализывать, не собака же, — попытался остановить я его. — Ты лучше теперь заваливайся на бочок и лежи, не подавай признаков жизни. И перестань кровь слизывать, ее у меня в баночке не так много осталось, а у нас, вон, премьера на носу.
Но Инфант, хотя и завалился послушно на бок, все слизывал и слизывал.
Да еще эти двое у меня за спиной не на шутку расшумелись от веселья. Мне снова пришлось обернутся — получалось, что я просто разрывался между сценой избиения и сценой изнасилования. Хорошо все же, что я в детстве не пошел в театральные режиссеры, потому что, как ни прикинь, по всему выходит, что слишком изнурительная это работа.
Он ее учил танцевальным латиноамериканским движениям, этот сутенер, Б.Б. Сам-то не особенно умел, а вот учить взялся. Так они и шевелили в мелкой тряске отдельными частями своих тел — на пару шевелили. И так же вместе выводили дуэтом какой-то разнузданный Карибский мотивчик. Что-то типа:
Ну и дальше, в том же духе. А женщина, та вообще разошлась и даже край юбки стала приподнимать плавными, тоже, по-видимому, гаванскими движениями, открывая нашим взорам верхнюю часть своей приятной, округлой ножки.
И хотя у меня и раньше имелись возможности разглядывать отдельные части ее ног, но все равно, должен сознаться, — очень красиво у нее получалось. Особенно когда в танце. Настолько красиво, что понятно мне стало: пустит она сейчас всю нашу с трудом налаженную репетицию под откос. Потому что даже Инфант, лежа ничком на земле, перестал слизывать с лица клюквенный сироп с сахаром. Так как, похоже, снова стал сексуально возбуждаться.
Танцующий латиноамериканец поймал мой суровый взгляд и попытался успокоить его добродушной сутенерской улыбкой.
— Франц, — позвал он меня, — матута мата-та! Это по-кубински «не нервничай» означает. Мы уже наизнасиловались вдоволь, сцену назубок разучили. И, знаешь, дружище Франц, нам настолько понравилось, что девушка вон уже ко мне на работу подписалась. Вот мы и отмечаем ее трудоустройство зажигательной кубинской румбой. У тебя, кстати, виски не осталось из соседнего к нам штата Теннесси? Хотя все же лучше родной текилы. Потому как, похоже, Жеке новое дело по вкусу пришлось. А, Жек, как? — поинтересовался у партнерши фальшивый латиноамериканец.
— Еще как, — согласилась та и сделала еще одно кубинское движение телом, которое я здесь описывать не буду. Потому что не смогу, слов правильных не подберу. Но которое у всех у нас просто приостановило дыхание.
И вообще, — продолжала соблазнительная танцовщица, — он обещал из заработанных денег мне на сигареты и сладости оставлять. А много ли нам, кубинским бабам, для счастья надо? Главное, чтоб мужик рядом был надежный… И она повела бедром своего тела еще раз. Вы бы видели, как сладострастно она им повела!
— Прекратить безобразие! — закричал я грозно, как ни один режиссер никогда не кричал. Даже Немирович. — Остановите музыку! — И эти двое перестали шлепать губами. — Готовимся к новой мизансцене. Ты, Б.Б., все еще дерзко хватаешь девушку за руки, а я, покончив с ее бывшим возлюбленным, направляюсь к вам. Ну и, соответственно, поворачиваюсь к Инфанту спиной. И здесь мужественный Инфант, превозмогая невиданную боль и клюквенный сироп на лице, все-таки приподнимается и встает сначала на четвереньки… Давай, Инфант, приподнимайся на четвереньки, — обратился я уже непосредственно к Инфанту. — А потом через силу, через «не могу», хоть и нетвердо, но все же встает на ноги. Нетвердо, Инфант, слышишь, вставай, но нетвердо. А мы его потуги не замечаем, потому что спиной к нему находимся. И вот такой же неверной походкой ты, Инфант, беги на меня и сбивай на землю.
— Как сбивать? — спросил Инфант, подходя ко мне максимально нетвердо.
— Ну не важно как. Ты же со спины, никто особенно не разглядит. Ну сделай вид, что по спине чем-нибудь ударил.
— Ты палку возьми потолще, — посоветовала не так давно примазавшаяся к кубинской проституции Жека.
— Или бульник, — поддакнул ей лицемерный сутенер.
— Не надо бульник, — отрезал я. — Откуда в лесу бульники? Ты просто толкни меня, я сам упаду как следует. Наповал упаду. Давай толкай.
Инфант придвинулся ко мне поближе и деликатно дотронулся до меня плечом. Я тут же, как будто в меня на большой скорости влетел железный бронепоезд, вырубился на землю, сделав на ней еще пару гимнастических пируэтов. И оттуда, с земли, продолжил:
— Молоток, Инфант, со мной ты здорово рассчитался. Теперь девушку свою из беды выручай.
— Как выручать? — развел руками Инфант, который вокруг рта все уже слизал и теперь старался достать кончиком языка до щек.
— Значит, так, — я поднялся с земли, — смотри, ты подлетаешь к вытанцовывающему Б.Б. и сзади рубишь его ребром ладони по шее. Вот, смотри.
И я показал, как надо рубать, остановив, как всегда, свой смертоносный удар непосредственно у Илюхиного загривка.
— И ты, Б.Б., падай, как подрубленный. Одного такого удара вполне для достоверности достаточно.
