Атлант расправил плечи. Трилогия. - Рэнд Айн (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Услышав ее легкий стон, Голт негромко хохотнул.
— Дагни, суть не в том, что я не страдал, — я понимаю несущественность страдания, боль нужно преодолевать и отвергать, не принимать как часть души и вечное искажение картины мира. Не жалей меня. Потом все было хорошо.
Она молча повернула к нему голову, он улыбнулся, приподнявшись на локте, и взглянул ей, лежавшей беспомощно, неподвижно, прямо в глаза.
— Ты был путевым обходчиком здесь — здесь! — двенадцать лет… — прошептала Дагни.
— Да.
— С тех пор…
— С тех пор, как ушел с завода «Двадцатый век».
— В ту ночь, когда ты впервые увидел меня… ты уже работал здесь?
— Да. И в то утро, когда ты вызвалась работать у меня кухаркой, я был всего-навсего твоим путевым обходчиком в отпуске. Понимаешь, почему я засмеялся?
Дагни смотрела на Голта: на ее лице была мучительная улыбка, на его — веселая.
— Джон…
— Говори. Но скажи все.
— Ты был здесь… все те годы…
— Да.
— …все те годы… когда железная дорога гибла… когда я искала людей с интеллектом… силилась найти хотя бы одного…
— …когда ты искала по всей стране изобретателя моего двигателя, когда ты кормила Джеймса Таггерта и Уэсли Моуча, когда ты называла свое лучшее достижение именем врага, которого хотела уничтожить.
Дагни закрыла глаза.
— Я был здесь все эти годы, — заговорил он, — в пределах твоей досягаемости, в твоих владениях, видел твои усилия, одиночество, тоску, видел тебя в сражении, которое, по-твоему, ты вела за меня, сражение, в котором поддерживала моих врагов и терпела бесконечные поражения. Я был здесь, меня скрывал лишь недостаток твоего зрения, как Атлантида скрыта от людей лишь оптической иллюзией. Я был здесь и ждал того дня, когда ты увидишь, поймешь, что по кодексу мира, который ты поддерживаешь, все, что ты ценишь, должно быть отправлено на мрачное дно подземелья, и тебе придется искать свои ценности там. Я был здесь. Ждал тебя. Я люблю тебя, Дагни. Люблю больше жизни, я, научивший людей, как любить жизнь. Я научил их также никогда не ожидать ничего бесплатного, и то, что сделал сегодня, сделал с полным сознанием, что заплачу за это, может быть, жизнью.
— Нет!
Голт с улыбкой кивнул.
— Да. Ты знаешь, что сломила меня, что я нарушил свое решение, но я сделал это сознательно, понимая, что это означает, сделал не в слепой уступке данной минуте, а с полным пониманием последствий и готовностью перенести их. Я не мог допустить, чтобы эта минута прошла мимо нас, она принадлежала нам, любимая, мы заслужили ее. Но ты еще не готова бросить железную дорогу и присоединиться ко мне, не нужно это говорить, я знаю. И поскольку я решил взять то, что хотел, пока это не полностью мое, то должен буду расплатиться, но не могу знать, когда и как, знаю только, что раз сдался врагу, придется принять последствия.
Он улыбнулся в ответ на ее взгляд:
— Нет, Дагни, ты не враг мне в душе, но враг в действительности, в пути, которым идешь, ты не видишь этого, но я вижу. Настоящие враги не представляют для меня опасности. Ты представляешь. Ты единственная, кто может навести их на мой след. У них никогда не будет возможности узнать, кто я, но с твоей помощью они смогут.
— Нет!
— Нет, намеренно ты этого не сделаешь. И ты вольна изменить свой путь, но пока следуешь этим, не вольна уйти от его логики. Не хмурься, я сделал этот выбор и решил принять опасность. Дагни, я торговец во всем. Я хотел тебя и был не в силах изменить твое решение, я был в силах только обдумать цену и решить, могу ли ее себе позволить. Я смог. Моя жизнь принадлежит мне, я могу тратить ее или беречь. И ты, — словно бы продолжая эту фразу, Голт взял ее на руки и поцеловал в губы, она бессильно лежала, сдавшись, волосы ее спадали, голова запрокинулась, удерживали ее только его губы, — ты — та награда, которую я должен был получить и решил заплатить за нее. Я хотел тебя, и если цена этому — моя жизнь, я отдам ее. Жизнь, но не разум.
Голт сел, улыбнулся и с внезапным суровым блеском в глазах спросил:
— Хочешь, чтобы я присоединился к тебе и стал работать? Хочешь, отремонтирую твою систему блокировки за час?
— Нет!
Этот вскрик был незамедлительным ответом на внезапно представшее перед ней зрелище, зрелище людей в особой столовой отеля «Уэйн-Фолкленд».
Он засмеялся:
— Почему?
— Не хочу видеть тебя их рабом!
— А себя?
— Я думаю, что они теряют силы, и я одержу верх. Я смогу выдержать это еще немного.
— Вот именно, еще немного продержишься, но не до победы, а до прозрения.
— Я не могу дать ей погибнуть!
Это был крик отчаяния.
— Пока что, — спокойно сказал Голт.
Он встал, и она, утратившая дар речи, покорно поднялась.
— Я останусь здесь, на своей работе, — заговорил Голт. — Только не пытайся увидеть меня. Тебе придется вынести то, что вынес я и от чего хотел тебя избавить, тебе придется вести прежнюю жизнь, зная, где я, желая меня, как я желал тебя, но не позволяя себе приблизиться ко мне. Не ищи меня здесь. Не приходи ко мне домой. Не позволяй им увидеть нас вместе. А когда дойдешь до конца, когда будешь готова бросить дорогу, не говори им, просто нарисуй мелом символ доллара на пьедестале статуи Ната Таггерта — где ему и место, — потом возвращайся домой, и я появлюсь в течение суток.
Дагни склонила голову в безмолвном обещании.
Но когда Голт повернулся, чтобы уйти, по ее телу неожиданно пробежала дрожь, напоминавшая первый трепет пробуждения или последнюю конвульсию жизни, и закончилась невольным криком:
— Куда ты?
— Превратиться в столб, стоять с фонарем до рассвета — это единственная работа, какую мне поручает твой мир и какую получит от меня.
Она схватила его за руку, чтобы удержать, следовать за ним, следовать слепо, оставив все, кроме возможности видеть его лицо.
— Джон!
Он сжал ее запястье, вывернул руку и отвел:
— Нет.
Потом поднес ее к губам, и прикосновение их было более страстным признанием, чем все, какие он сделал, и пошел вдоль уходящих вдаль рельсов. Дагни показалось, что и он, и рельсы одновременно покидают ее.
Когда она, пошатываясь, вошла в зал Терминала, первый грохот колес сотряс стены здания, словно внезапное биение остановившегося сердца. Храм Ната Таггерта был тихим, пустым, негасимый свет отражался от мраморного пола. По нему, шаркая, шли несколько оборванцев. На ступеньках пьедестала, под статуей сурового, торжествующего человека, сидел бродяга в лохмотьях, сутулясь в покорном смирении с судьбой, он напоминал птицу с ощипанными крыльями, которой некуда деться, отдыхающую на первом попавшемся выступе.
Дагни опустилась на ступени пьедестала, словно такая же отщепенка. Запыленная пелерина плотно окутывала ее плечи. Она сидела, подперев голову рукой, не способная ни плакать, ни двигаться. Ей казалось, что она видит фигуру человека, держащего фонарь в поднятой руке, и эта фигура походила то на статую Свободы, то на человека с золотыми волосами, держащего фонарь на фоне полуночного неба, красный фонарь, остановивший движение мира.
— Не принимайте к сердцу, леди, что бы там оно ни было, — с вялым сочувствием сказал ей бродяга. — Все равно поделать ничего нельзя… Какой смысл, леди? Кто такой Джон Голт?
ГЛАВА VI. КОНЦЕРТ ОСВОБОЖДЕНИЯ
Двадцатого октября профсоюз сталелитейщиков компании «Риарден Стил» потребовал повышения зарплаты. Хэнк Риарден узнал об этом из газет; ему не выдвигали никаких требований и даже не сочли нужным поставить в известность. Требование было обращено к Совету Равноправия: почему перед другими сталелитейными компаниями не были поставлены подобные условия, никак не объяснялось. Риарден не мог понять, исходит ли данное требование именно от его рабочих: установленные Советом правила выборов в профсоюзные органы делали это невозможным. Ему лишь удалось узнать, что группа активистов состояла из новичков, которых Совет тайком в последние несколько месяцев направлял на его заводы.
