Заметки с выставки (ЛП) - Гейл Патрик (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
И отвечая на ее искусные наводящие вопросы, он рассказал ей кое-что из саги о Миддлтонах, о кризисах, настигавших Рейчел после каждых родов за единственным исключением, о поездках в больницу, о живописи, о Петроке, о Морвенне. Он не вдавался в детали — по прошлому опыту он знал, что те, кто не знакомы со всей историей, как правило, впадали в шок, если им рассказать слишком много — а посему он изложил события вкратце и многое опустил. И все же, он с удивлением заметил слезы в ее глазах.
— Извините, — сказала она. — Все это так печально.
— Видите ли, если вы знаете только это, то все кажется довольно нормальным. Нет, нет. Не нормальным, но… приемлемым.
— Дети на удивление выносливы. Моим по жизни все так легко до сих пор доставалось, что я уже волнуюсь. Чтобы закалить их и сделать менее уязвимыми, парочка потрясений бы точно не помешала. Бьюсь об заклад, ваша жена думала, что спасает вас.
Она наклонилась вперед, оперев заинтересованное, умное лицо на руки таким образом, что это заставило его возмутиться тем, как они обсуждают Лиззи, что, в свою очередь, его озлобило и вдруг оказалось, что он рассказывает о Лиззи буквально все, даже о ее борьбе за беременность. Такой поворот разговора, казалось, смутил ее так, как не смутили ранее затронутые обстоятельства, она откинулась назад и перевела разговор на более безопасные темы.
Вскоре после этого наступила пауза, во время которой он пристально посмотрел на нее в упор, и этот взгляд не требовал слов. Она ответила ему таким же прямым взглядом. Потом она сказала совсем просто: «Пойдем наверх?»
Они заплатили за еду двумя картами еще раньше, поэтому почти сразу же встали из-за стола и направились наверх. И только тогда, когда они поднимались по лестнице, и он спросил, на каком этаже она поселилась, она призналась, что своего номера у нее так и нет.
Он только охнул и пошел дальше в свой номер, впустил ее, и они без лишних слов упали друг на друга.
Конечно, этот секс отличался от его обычного секса, потому что был не с Лиззи, но отличался еще и потому, что женщина настаивала на полной темноте и тишине, тогда как Лиззи нравился пусть и приглушенный, но свет, и, как правило, она много говорила. А еще она была выше и тоньше. Темнота была непривычной. Это была кромешная темнота гостиничного номера с тщательно занавешенными окнами, и все же он очень быстро обнаружил, что вполне эффективно видит ее руками.
— Господи, — вздохнула она, когда все закончилось. — И что, ей так нравится?
— Как так?
— Ну… ты в общем-то грубоват.
— Я? Извини.
— Ничего. Просто… Ты ведь женат достаточно долго и… Есть ведь и другие способы.
И в тот момент, когда он традиционно поцеловал бы Лиззи в последний раз и затем погрузился бы в сон, она начала целовать его и прикасаться к нему так, что это побудило их еще раз начать все сначала. Свет по-прежнему был выключен, но на этот раз она разговаривала. Фактически, она без обиняков приступила к конкретным практическим урокам.
Когда несколько часов спустя, мучимый жаждой, он проснулся и, спотыкаясь, побрел в ванную комнату попить, он обнаружил, что его член и яйца ноют от употребления, в последний раз такое случалось в первых одиночных пароксизмах подросткового периода.
Когда он вновь проснулся, шторы были наполовину отдернуты, и она тихонько напевала в ванной. Он не решался пойти туда и присоединиться к ней, хотя и хрипловатый звук ее голоса и количество воды, выпитое ранее у раковины, вызвали новую эрекцию. Он притворялся, что дремлет, пока она вытиралась и одевалась, но на нее уловка не подействовала, потому что, в конце концов, она подошла, села на край кровати, и заговорила с ним, будто знала, что он уже вполне очнулся ото сна.
— Ты расскажешь ей об этом?
— Бог ты мой, — проговорил он, садясь. — С добрым утром. Возможно.
— Зачем?
— Я никогда ей не вру.
— Ну да. От рождения не способен. Но почему?
— Это мой моральный долг.
— Огорчить ее? Если испытываешь чувство вины, то это твоя проблема, уж никак не ее. Зачем перекладывать ее на других?
— Так ты не скажешь своему мужу?
Она усмехнулась.
— Конечно, нет. Он бы страшно расстроился, да и я тоже. Думаю, это типично мужской синдром, потребность тут же рассказать. Ну, то есть, если вы все еще любите своих жен. Но если подумать, это ведь совершенно нелогично. Ну, как бы там ни было.
Она взяла его за ногу, торчавшую из-под одеяла, и легонько встряхнула ее.
— Ты вполне мужик, и сам можешь нести эту тяжесть. Я пойду, поищу завтрак. Спасибо за прекрасный, неожиданный вечер.
Она наклонилась и поцеловала его в большой палец ноги.
— Я оставила деньги — свою долю за номер.
— Но…
— Я настаиваю. Это вопрос самоуважения. Пока.
Она еще раз пожала ему ногу и ушла. Вскоре после этого он выбрался из постели и был потрясен, увидев, что уже десять часов. Он пропустил первый поезд, которым можно было с пересадкой добраться до Пензанса, и, если он не хотел долго ждать в Рединге, не было никакого смысла идти на станцию раньше, чем после полудня. Он принял ванну, позавтракал тем, что было в номере — растворимый кофе и песочное печенье, выписался из отеля, вызвав при этом некоторое замешательство, поскольку настаивал на том, чтобы оплатить часть счета банкнотами, оставленными женщиной.
Он подумал было еще разок заглянуть к Шепардам и вновь попрощаться с язвительный Ниобой. Но потом понял, что это не имеет никакого смысла. Старый инстинкт перенаправил его в Дом собраний Друзей. Было уже без пары минут одиннадцать, так что он едва успел проскользнуть в молитвенный зал и занять место в кругу до того, как закрыли дверь. Присутствующих было гораздо больше, чем на собрании в Пензансе. В помещении находилось, пожалуй, человек тридцать. В том числе и она.
Он увидел ее почти сразу же, вероятно, потому, что она видела, как он вошел, и все еще смотрела на него, когда он, сев на место, машинально обежал глазами комнату. Она улыбнулась ему, затем посмотрела на свои руки, свободно сложенные на коленях. Сначала он ощутил приступ паники, но затем, глубоко вздохнув и вслушиваясь в нарастающую в комнате тишину, он понял, что бояться нечего. Никто его здесь не знал, вполне возможно и она была здесь чужой. Но даже если бы их знали, не было ничего такого, что связывало бы их. Они были среди Друзей.
Он не мог устоять и не посмотреть на нее снова, на сей раз не так очевидно. Она не была красивой, отметил он, но в ней присутствовала своего рода непорочная чистота. Если бы проводили кастинг актеров на роль квакеров в фильме, искали бы именно такое лицо как у нее. Она не была чувственной соблазнительницей, не была и лицемеркой. Если бы ее спросили, она бы призналась, что провела прошлую ночь с человеком, который не был ее мужем, потому что ей показалось это правильным. И (возможно) он ей понравился, но она настаивала на том, что произошедшее не имело никакого отношения к ее любви к мужу или же к той правдивости, с которой она стремилась вести свою жизнь.
Ему пришло в голову — ее отношение к их случайному прелюбодеянию было таким прозаичным оттого, что теперь она способна встать и разделить с собранием сокровенное ощущение того, что радости секса дарованы Богом.
Но, разумеется, она этого не сделала. На самом деле, никто не сказал ни слова. Это были одни из тех редких, прекрасных часов, которыми он дорожил, и когда он наконец-то доберется в тот вечер до дома, то расскажет о них Лиззи. О спокойной радости просто сидеть в комнате, заполненной вдумчивыми людьми в течение целого часа, без единого произнесенного слова. Комната, полная незнакомцев.
Когда час закончился, и люди вдруг начали по кругу обмениваться рукопожатиями, Гарфилд обнаружил, что сознание его полностью унеслось из этого помещения. Он напряженно думал о Рейчел и о том, какой, наверное, была ее жизнь до того, как его отец нашел ее в этом холодном городе, не имеющем выхода к морю. Он медленно вернулся к реальности с почти болезненным ощущением, сходным с тем, что переживает человек, внезапно разбуженный посреди глубокого сна. И стал одним из последних поднявшихся с места и начавших общаться.
