Совсем другие истории - Гордимер Надин (книги без регистрации .txt) 📗
Дверь на крыльце отворилась, оттуда вышла женщина и посмотрела на него сквозь запыленную металлическую решетку калитки. На ней было что-то вроде розового шелкового халатика, который она придерживала рукой, а на плечи спадали длинные черные волосы. Он боялся посмотреть ей в глаза и не мог решить для себя, какова же она, но сразу понял, что там, за калиткой, она чувствует себя неловко и натянуто. Он почувствовал, что она даже не догадывается, зачем он тут стоит и звонит, и торопливо спросил, не она ли поместила объявление в газете. Ах, вот оно что! Напряжение в ней сразу пропало, она щелкнула замком и открыла калитку. Ростом она была пониже его, и от нее исходил какой-то особый запах, нечто вроде смеси молока и затхлости. Он прошел за ней в комнаты, в которых после улицы было так темно, что ничего нельзя было различить, но были слышны громкий визг и тявканье. Ей даже пришлось кричать, чтобы он услышал ее вопрос, где он живет и сколько ему лет, а когда он сообщил — «тринадцать», она всплеснула руками и даже зажала рот ладонью, а затем сказала, что для своих лет он очень рослый. Он не мог понять, почему ее так это смутило, ну разве что она могла подумать, что ему все пятнадцать, как иногда ему и говорили. Ну и пусть. Он проследовал за ней на кухню, которая располагалась в глубине квартиры, и смог наконец оглядеться — глаза уже привыкли к тому, что солнца здесь не было. В большом картонном ящике с неровно обрезанными краями он увидел трех щенков и суку, которая сидела, глядя на него исподлобья и напряженно поводя хвостом. Что-то она не похожа на бульдога, подумал он, но сказать об этом вслух не решился. Просто рыжая сука в черную крапинку, и щенки такие же. Ему понравилось, что они такие лопоухие, но сказал женщине, что хотел только посмотреть щенков, а насчет покупки еще не решил. Что делать дальше, он не знал, и, чтобы она не подумала, что он совсем не разбирается в щенках, спросил, можно ли взять одного на руки. Ну разумеется, сказала она, нагнулась, взяла из ящика двух щенков и опустила их на синий линолеум. Они не были похожи на тех бульдогов, которых ему приходилось видеть, но было как — то неловко сказать, что ему, собственно, щенок не нужен. Она подняла одного из щенков с пола и со словами «ну вот, смотри» посадила к нему на колени.
В первый раз в жизни он был с собакой и боялся, что она соскользнет с колен, и взял ее на руки. Щенок был горячим и мягким, ощущение было какое-то неприятное, щекочущее нервы. Глаза как малюсенькие пуговки. Жаль, в книжке не было картинки. Настоящий бульдог злобный и страшный, а эти — всего лишь рыжие собачки. Он сидел со щенком на подлокотнике мягкого кресла и не знал, как быть дальше. А женщина между тем присела рядом и, кажется, даже погладила его по голове, но он не был в этом уверен, ведь волосы у него были густые, как щепса. Откалывая крупные секунды, тикали часы, и он смутно чувствовал, что ему тоже нужно утекать. А затем она спросила, не хочет ли он воды, и он сказал «да», и она подошла к крану и стала набирать воду, а он смог встать и положить щенка обратно в ящик. Она вернулась со стаканом в руке, перестав придерживать халат, и тот разошелся, открыв груди, съехавшие вниз и наполовину сдувшиеся, как это бывает с воздушными шариками, а она все говорила, что не верит, будто ему всего лишь тринадцать. Он выпил воду и хотел вернуть ей стакан, но она неожиданно притянула его голову к себе и поцеловала в губы. И, пока это происходило, он почему-то не смог посмотреть ей в лицо, а потом, когда попытался, то увидел только волосы и какое-то расплывшееся пятно. Она стала трогать его внизу, и у него по ногам прошла дрожь, которая становилась все сильнее, пока не превратилась в судорогу — почти так же, как в тот раз, когда он вывинчивал перегоревшую лампочку и задел патрон, который был под напряжением. И потом он никак не мог вспомнить, как оказался на ковре, — словно на голову ему низвергся могучий каскад воды и волос. Он помнил, как проник в ее жар и как все стукался головой о ножку дивана. Он почти доехал до Черч-авеню, где должен был пересесть на надземную линию до Кульвера, когда вспомнил, что она так и не взяла у него три доллара, — а как они об этом договаривались, вспомнить никак не мог. И вот сейчас на коленях у него подрагивал небольшой картонный ящик, в котором скулил щенок. Он царапал когтями стенки ящика, и эти звуки вызывали в нем озноб, а по спине бегали мурашки. Женщина, он сейчас вспомнил, проделала в верхней части ящика две дырки, куда щенок совал сейчас свой нос.
Его мать отпрянула, когда он развязал тесемку и из ящика вывалился, скуля и повизгивая, щенок.
— Ой, что это с ним? — закричала она, поднимая руки и словно желая от кого-то защититься.
Сейчас страх перед щенком у него уже пропал, он взял его на руки и позволял лизать лицо, видя, что это ее немного успокаивает.
— Он голоден? — спросила мать. Она стояла, готовая ко всему и слегка приоткрыв рот, когда он поставил щенка снова на пол. — Может быть, и голоден, — сказал он, — только кормить его надо легкой пищей, хотя зубки у него остренькие, как иголочки.
Мать положила на пол кусочек сливочного сыра, но щенок только обнюхал его, а затем сделал лужу.
— Ну надо же! — закричала она и схватила кусок газеты, чтобы подтереть.
Когда она нагнулась, он подумал о жарком месте, которое было у женщины, покраснел и отвернулся. Вдруг он вспомнил, как ее зовут — Люсиль, — она сказала ему об этом, когда они лежали на полу. Когда он вошел в нее, она открыла глаза и сказала: «Меня зовут Люсиль». Мать принесла миску вчерашней лапши и поставила на пол. Щенок поставил лапу на край миски, она перевернулась, и куриный суп, бывший на дне, вылился на линолеум. Щенок стал жадно подлизывать жидкость с пола.
— Ему нравится куриный суп! — закричала мать, необычайно довольная сама, и тут же решила, что и вареное яйцо ему придется по вкусу, и поставила кипятить воду.
Щенок почему-то понял, за кем ему нужно ходить, и сразу увязался за матерью, которая сновала между плитой и холодильником.
— Смотрите, ходит за мной как привязанный! — воскликнула она и весело рассмеялась.
На следующий день, по дороге из школы, он зашел в скобяную лавку и купил щенку ошейник за семьдесят пять центов и получил в придачу от хозяина лавки мистера Швекерта кусок бельевой веревки для поводка. Каждый вечер, отходя ко сну, он выдвигал потайной ящичек воображения и доставал оттуда свое сокровище — Люсиль — и думал о том, как набраться духу и позвонить ей и даже, быть может, снова встретиться и быть с ней. Щенок, которого он назвал Пиратом, рос как на дрожжах, однако не желал подавать никаких признаков того, что он бульдог. Отец считал, что место Пирату в подвале, однако щенок чувствовал себя там совсем забытым и заброшенным и все время скулил и тявкал.
— Он по матушке своей скучает, — говорила мать, и каждый вечер сын укладывал щенка в подвале на тряпках в старой корзине для грязного белья, давал ему вдоволь наскулиться, а затем брал наверх и устраивал на тряпье в кухне. Наступала тишина, и все облегченно вздыхали. Мать пыталась прогуливать щенка по их тихой улочке, но он вертелся как юла, опутывая поводком лодыжки, а она боялась нечаянно пнуть его и до изнеможения вертелась вместе с ним и повторяла все его вензеля. Очень часто, глядя на Пирата, он вспоминал Люсиль, и к нему снова подкатывал уже знакомый жар. Он сидел на ступеньках крыльца, гладил щенка и думал о ней, о ее бедрах и о том, что пряталось между ними. Он по-прежнему не мог ясно увидеть ее лица, а только длинные черные волосы и крепкую, сильную шею.
Как-то мать испекла шоколадный торт и оставила его остудить на кухонном столе. Торт получился пышным и — она была в этом уверена — очень вкусным. В те поры он много рисовал — ложки, вилки, пачки сигарет, а однажды даже материнскую китайскую вазу с драконом — в общем, все, что казалось ему интересным. И вот он поставил торт на стул рядом с кухонным столом и стал его срисовывать, а потом почему-то бросил, встал и вышел в садик, где стал возиться с тюльпанами. Он посадил их осенью, а сейчас появились всходы. Затем он стал искать почти новый бейсбольный мяч, засунутый куда-то прошлым летом… Он был уверен — хотя руку на отсечение не дал бы, — что лежит, голубчик, в подвале, в картонном ящике со старьем. До дна ящика он так и не добрался — все время отвлекали новые находки — он и думать забыл, что они могут быть здесь. Спускаясь в подвал с наружного входа под задним крыльцом, он заметил, что грушевое деревце, посаженное им два года назад, кажется, начало цвести — на одной из тоненьких веточек появился цветок. Он страшно обрадовался и почувствовал гордость победителя. За деревце он заплатил тридцать пять центов и еще тридцать — за яблоньку, которую посадил на таком расстоянии от груши, чтобы в один прекрасный день повесить между ними гамак. Сейчас, конечно, они еще слишком маленькие, но, может быть, через год будут как раз. Ему нравилось смотреть на эта деревца — ведь это он их посадил, — и он чувствовал, что они каким-то образом чувствуют его взгляд, и даже был уверен, что они тоже смотрят на него.
