Дживс и скользкий тип - Вудхаус Пэлем Грэнвил (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗

— Это совсем другое дело.

— Чем другое?

— Пошевелите мозговой извилиной, старая родственница. Мне вы — тетя. Перед любимой теткой всякий племянник рад обнажить душу.

— А-а, ну да. Пожалуй, что и так. Ты ведь меня любишь всем сердцем, верно?

— А как же. И всегда любил.

— Эти твои слова меня очень радуют…

— Вы их заслуживаете с лихвой.

— …потому что у меня есть к тебе одна просьба.

— Считайте, что она уже выполнена.

— Я хочу, чтобы ты был Санта-Клаусом у меня на детском празднике.

Следовало ли мне предвидеть, к чему она ведет? Может быть. Но я ничего не предчувствовал и, сидя в кресле, весь с головы до ног задрожал, как осина, если вы когда-нибудь видели осину — я-то сам, насколько помню, не видел, но знаю, что они как раз тем и знамениты, что дрожат как сумасшедшие. Я громко взвыл, а тетя выразила пожелание, чтобы я пел где-нибудь в другом месте, если уж мне пришла охота петь. а то у нее барабанные перепонки очень чувствительные.

— Не говорите таких вещей даже в шутку, — попросил я ее.

— Я вовсе не шучу.

Я уставился на нее, не веря собственным глазам.

— Вы всерьез ждете от меня, что я налеплю белую бороду, подложу подушку на живот и стану расхаживать и приговаривать: «Хо-хо-хо-хо!» -среди трудновоспитуемых детей ваших деревенских соседей?

— Они вовсе не трудновоспитуемые.

— Прошу прощения, но я видел их в деле. Если помните, я присутствовал на последнем школьном торжестве.

— По школьным мероприятиям нельзя судить. Разве можно ожидать от них рождественского настроения в разгар лета? Увидишь, на рождественском вечере они будут кроткие, как новорожденные ягнята.

Я коротко, отрывисто засмеялся.

— Я-то не увижу, — уточнил я.

— То есть ты хочешь сказать, что отказываешься?

— Вот именно.

Она выразительно фыркнула и высказалась в том смысле, что я — подлый червь.

— Но червь в своем уме и твердой памяти, — заверил я ее. — Червь, который соображает, когда надо сидеть и не высовываться.

— Так ты в самом деле не согласен?

— Даже за весь урожай риса в Китае.

— Даже чтобы доставить удовольствие любимой тете?

— Даже чтобы доставить удовольствие целой армии теть.

— Тогда вот что я тебе скажу, юный Берти, чудовище ты неблагодарное…

Когда двадцать минут спустя я закрывал за ней входную дверь, у меня было такое чувство, какое испытывает человек, расстающийся в джунглях со свирепой тигрицей или с одним из таинственных убийц с топориками, которые рыщут повсюду, чтобы зарубить шестерых. В обычном состоянии моя единокровная старушенция — вполне симпатичное существо, таких нечасто встретишь за обеденным столом. Но если ей перечить, она имеет обыкновение приходить в бешенство, а в тот вечер, как мы с вами видели, я поневоле вынужден был пойти против ее желаний, и это ей не понравилось. Так что на лбу у меня еще не просохли капли пота, когда я возвратился в столовую, где Дживс хлопотал, ликвидируя следы разрушения.

— Дживс, — сказал я, промокая лоб батистовым платком, — вы удалились со сцены под конец ужина, но, может быть, все же слышали, о чем тут шла речь?

— О да, сэр.

— У вас, как у Добсона, острый слух?

— В высшей степени острый, сэр. А у миссис Траверс мощный голос. Мне показалось, что она разгневана.

— Она кипятилась, как чайник на огне. И все почему? Потому что я решительно отказался изображать Санта-Клауса на рождественской оргии, которую она устраивает для отпрысков местной черни.

— Я это понял по ее отдельным метким высказываниям.

— Я полагаю, что эти бранные слова она почерпнула на охоте во времена своей охотничьей молодости.

— Без сомнения, сэр.

— Члены общества «Куорн и Пайчли» не выбирают выражений.

— Как правило, нет, сэр, насколько мне известно.

— Но все равно ее усилия не… Как это говорится, Дживс?

— Не увенчались успехом, сэр?

— Или не завершились триумфом?

— Можно и так, сэр.

— Я остался неумолим. Не поддался никаким уговорам. Я вообще-то иду навстречу, когда меня просят, Дживс. Попроси меня кто-нибудь сыграть Гамлета, и я приложу все старания. Однако вырядиться в белую бороду и накладное брюхо — это уж слишком. На это я пойти не могу. Она, как вы слышали, рычала и скрежетала зубами, но имела возможность убедиться, что все доводы бесполезны. Как гласит старая мудрая пословица, можно подвести коня к воде, но нельзя заставить его сыграть Санта-Клауса.

— Очень верно, сэр.

— Вы считаете, я был прав, что проявил твердость?

— Совершенно правы, сэр.

— Благодарю вас, Дживс.

Должен сказать, я считал, что это благородно с его стороны — вот так поддержать молодого господина. Я вам не говорил, но всего двое суток назад я был вынужден воспрепятствовать его желаниям с такой же неумолимостью, какую теперь выказал родной тетке. Он хотел, чтобы после Рождества мы поехали во Флориду, и для этого внушал мне, как рады мне будут мои многочисленные американские друзья, которые как раз проводят зимний сезон на побережье, но я видел его уловки насквозь. За этими сладкими речами крылось одно: он любит ездить на рыбалку во Флориду и лелеет мечту как-нибудь однажды поймать на крючок рыбу тарпонга.

Я сочувствовал такой честолюбивой мечте и пошел бы ему навстречу -если бы мог. Но мне необходимо было находиться в Лондоне к началу первенства по игре в летучие стрелы у нас в клубе «Трутни», которое должно было состояться где-то в феврале, а я имел шансы выйти в нем победителем. Так что пришлось мне ему сказать, что Флорида исключается, а он только ответил: «Очень хорошо, сэр», — и вопрос был исчерпан. Я рассказываю это к тому, что он не затаил на меня ни злобы, ни обиды и вообще ничего такого, а ведь мог бы затаить, не являйся он человеком высокого полета, каковым он является.

— И однако же, Дживс. — вернулся я к теме огорченной тетки, — хотя моя решимость и твердость помогли мне выйти победителем из поединка воль, у меня все-таки сжимается сердце.

— Почему, сэр?

— От сострадания. Оно всегда точит душу, когда раздавишь кого-нибудь железной пятой. Начинаешь задумываться, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы подлечить раны и вернуть луч солнца в жизнь пострадавшего? Мне неприятно думать о том, как тетя Далия сегодня ночью, закусив угол подушки, будет едва сдерживать рыдания из-за того, что я не нашел возможности осуществить ее мечты и надежды. Думаю, надо протянуть ей что-нибудь вроде оливковой ветви или руки примирения.

— Это было бы весьма благородно с вашей стороны, сэр.

— В таком случае я не пожалею нескольких фунтов на цветы, поднесу ей. Вас не затруднит завтра утром выйти и купить, скажем, две дюжины роз на длинных стеблях?

— Нисколько, сэр. Само собой разумеется,

— Она их получит, и лицо ее посветлеет, как вы считаете?

— Несомненно, сэр. Я позабочусь об этой покупке сразу же после завтрака.

— Благодарю вас, Дживс.

Он ушел, а я остался сидеть с довольно хитрой улыбкой на губах, так как в разговоре я был с ним не до конца искренен, и меня смешила мысль, что он думает, будто я только того и добиваюсь, чтобы успокоить собственную совесть.

Только не думайте, все, что я говорил про желание сделать приятное престарелой родственнице, зашпаклевать трещину в наших отношениях и тому подобное, было истинной правдой. Но содержалось тут и еще кое-что. Было необходимо, чтобы она перестала на меня сердиться, так как я нуждался в ее сотрудничестве для осуществления одного замысла, или плана, зревшего в голове Вустера с той самой минуты после ужина, когда она спросила, почему я смотрю на нее, точно безмозглая рыба. Я задумал некую интригу, как привести дела сэра Р. Глоссопа к счастливому концу, и теперь, поразмыслив на досуге, находил, что все должно получиться без сучка и задоринки.

Я был еще в ванне, когда Дживс приволок цветы, и, обсушив свою фигуру, натянув облачение, позавтракав и выкурив сигарету для бодрости, я вышел с ними из дому.