Роман лорда Байрона - Краули (Кроули) Джон (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗
От: "Смит" ‹ [email protected]›
Кому: [email protected]
Тема: RE: RE: Романа нет
Ли,
Судя по письму, мать Ады даже и не читала рукописи. Так? Стала бы она просить Аду сжечь роман, если даже его не прочитала? Откуда ей было знать — а вдруг он вполне безвреден? И вообще, рукопись ей не принадлежала. Может, мы ошибаемся? Ада пишет — ее мать не поверит, что рукопись сожжена, пока не убедится в этом собственными глазами, так как подозревает, что Ада ее спрячет. Может, Ада так и сделала.
От: [email protected]
Кому: "Смит" ‹ [email protected]›
Тема:
С,
Нет, мы не ошибаемся.
Тебе ведь известно, что леди Байрон — мать Ады — вступила в сговор с издателем Байрона Джоном Мерреем, его другом Джоном Кэмом Хобхаузом, еще одним другом и биографом Томасом Муром, и они вместе сожгли записки лорда Байрона, которые она даже не читала — читал, собственно, один только Мур. Юридически рукопись принадлежала Августе Ли, сводной сестре Байрона; однако леди Б. запугала ее и вынудила дать согласие: она уже убедила Августу, что второй такой черной грешницы свет еще не видел — впрочем, первое место занимал сам Байрон. Заговорщики собрались у Меррея и, якобы ради самого автора, сообща предали огню рукопись человека, которого, по собственным словам, любили, — рукопись, прочитанную только одним из них: самый вопиющий литературный вандализм столетия (у меня он, во всяком случае, вызывает наибольшие сожаления). А все из-за леди Байрон: она опасалась, что муж изложил историю брака со своей точки зрения, а значит — лишил ее возможности и дальше подтасовывать факты.
И вот что я тебе скажу. Один из родителей Ады и в самом деле был чудовищем, но это не отец — это ее мать. Достойных сравнений я не подыщу — разве только вспомню кого-нибудь из персонажей готических романов. Впрочем, она из породы злодеев не романтических, а викторианских: гроб повапленный; благообразная особа в черных шелках, с тихим голосом, не терявшая самообладания ни при каких обстоятельствах — воплощение самодовольства, лицемерия и чудовищной душевной жестокости, маскируемой словами о религии, нравственности, «возвышенных» чувствах и «чистых» помыслах. Деньги ей были нужны, чтобы держать под контролем тех, кто от нее зависел или хоть раз принял ее помощь, — хотя себе она в этом никогда не признавалась. Она доверительно сообщала десяткам своих конфидентов о мнимых пороках и склонностях Байрона — и каждый из них, независимо от пола, почитал себя единственным, кто посвящен в эти тайны. Поразительно, скольких людей она заставила ползать перед собой на коленях, скольких довела до самоуничижения. И вот что еще замечательно. Леди Байрон питала острый интерес к образованию (черта, и прежде и теперь свойственная подобной породе) и с большой охотой учреждала исправительные школки, где на детях «достойных бедняков» проверялись новейшие теории, а те в ответ должны были всячески выказывать нижайшую благодарность; интересовала ее и тюремная реформа: она ухватилась за идею Паноптикона Иеремии Бентама — чудовищное соединение общественного контроля и высокой нравственности. Паноптикон — это тюрьма (да ты, вероятно, знаешь — у социологов это притча во языцех): круглая башня, в которой одиночные камеры расположены по внешнему кольцу и находятся под постоянным наблюдением из центрального пункта. Охранники могут видеть заключенных, а узники, благодаря специальному освещению и особой системе жалюзи, тюремщиков не видят: они знают, что в любую минуту за ними могут наблюдать — но не имеют понятия, происходит ли это прямо сейчас, и поневоле делают вывод, что наблюдают за ними неусыпно. Заключенные не могут видеть друг друга и общаться между собой, а вот тюремщики все время могут держать в поле зрения каждого. По мысли Бентама, для контроля более ничего не требуется. Нечто вроде ока Господня: Он видит нас всегда, пребывая невидимым. Или, по словам Эдмунда Берка, ненавистника рационалистических схем, подобных этой: так паук сторожит паутину. Око Всевышнего, паук: понятно, почему идея пришлась леди Байрон по душе. Так она и жила: каждый узник у себя в одиночке, и все под надзором. Так она и карала преступления или пороки, в том числе — своего супруга: давний, незабытый, непростительный.
Мы не ошибаемся. Ада пишет, что поручит Уильяму подтвердить сожжение рукописи. Почти что до самого дня смерти Ады — когда ужасная душевная жестокость леди Байрон в конце концов отвратила даже его — Уильям был заворожен тещей и делал все, чтобы только ей угодить. Прочитай книгу Дорис Лэнгли Мур «Покойный лорд Байрон». Прочти не откладывая. Она надрывает сердце.
От: "Смит" ‹ [email protected]›
Кому: "Теа" ‹ [email protected]›
Тема: Неверно
Т
Ну вот — то, что я тебе рассказала о супружеской жизни Байрона — не совсем верно. Неверно, в сущности, от начала и до конца. Я прочитала книгу по рекомендации Ли. Это просто Бастинда какая-то. Она так ужасна, что ее просто нельзя не простить: человек не может быть настолько ужасным, если у него нет какого-то психического вывиха. Не знаю какого.
От: "Теа" ‹ [email protected]›
Кому: "Смит" ‹ [email protected]›
Тема: RE: Неверно
Насчет кого неверно ада байрон мамаша байрон все чохом кто ужасный
От: "Смит" ‹ [email protected]›
Кому: "Теа" ‹ [email protected]›
Тема: RE: RE: Неверно
Не Ада. Леди Байрон, ее мать. После развода она только и делала, что разыгрывала праведницу. Подчиняла и калечила всех, кого любила (думаю, что по-своему действительно любила), лишь бы склонить на свою сторону. Ада с первого дня была при ней, и она всячески старалась держать ее в неведении насчет отца, пока не пришло время посвятить и дочь в тайны его непотребств. Более всего она боялась потерять Аду — не физически, а духовно — если та перейдет на сторону отца. Знаю, о чем ты сейчас подумала, Теа, но ведь ты-то знаешь, что у меня все не так: моя мама не может ничего замышлять против кого-то или ради кого-то — даже себя, даже меня.
Понимаешь, чем больше я узнаю про Аду, тем меньше мне кажется, что она чего-то достигла, и тем сильнее я ее люблю. Не думаю, что она была Сильной Женщиной. Вот ее мать — да. Ада не так уж много сделала из того, что, как она полагала, могла бы сделать, только ведь в конце концов неважно, что ты хотела сделать или думала, что могла: важно лишь то, что тебе удалось, и не имеет значения, что ты думаешь о своем труде, — важно только то, что есть на самом деле. Господи, мне ли не знать, — и ты понимаешь, о чем я.
Но я ее люблю. Трудно ее не любить. За тщеславие, за ошеломительные надежды, за предвидения того, что станет возможно в будущем, — проницательные и точные, хотя никаких доказательств у нее не было, настоящие ученые говорили совсем другое.
И за ее сумасбродство. И за ее ужасные страдания, и за то, как она держалась. Она была чокнутая. И напоминает мне тебя.
От: "Теа" ‹ [email protected]›
Кому: "Смит" ‹ [email protected]›
Тема: полегче
Приоритет: Нормальный
напоминает мне тебя с чего бы это мне она меня не напоминает помоему ты от меня отрываешься ну как воздушный шарик вырывается из руки так и со мной было в Стэнфорде да ладно просто пиши мне обо всем
От: "Смит" ‹ [email protected]›
Кому: "Теа" ‹ [email protected]›
Тема: RE: полегче
Приоритет: Нормальный
Да нет, она вовсе тебя не напоминает — и никого, кто на тебя похож. Не знаю, почему я так написала. Может, она мне напомнила меня саму. Когда она была совсем маленькой, то выдумала науку Летологию. Ей не давали читать ни рассказов, ни сказок, ни — тем более! — поэзии: а вдруг разовьется (предполагаемая) склонность к умственным отклонениям, психопатии или чему там еще, которую Ада могла унаследовать от отца. И вот, вместо мечтаний о всяком таком, Ада мечтала о науке. Об Искусстве Летания. Изучала крылья мертвых птиц, чтобы выяснить, как у них все получается, устроила лабораторию под названием «Летучая Комната» — натянула там веревки с блоками и поставила какой-то «треугольник». Делала чертежи и рисунки, мастерила крылья из бумаги, хотела соорудить летающую лошадь на паровой тяге (она любила лошадей), чтобы внутри сидел водитель-пилот, — и тогда она, вроде почтового голубя, собирала бы и доставляла бесчисленную корреспонденцию матери. Одно время она подписывала письма «Аннабелла Почтовый Голубь». Почему, когда я это читаю, хочется плакать?
Как раз подумала о тебе. Ты взялась за математику, когда все были против, но тебе было наплевать. Может, и не наплевать, но ты все равно взялась. Теа, я люблю тебя. Вот сейчас мне ужасно хочется уткнуться тебе в шею и поплакать. Знать бы, отчего, но это неважно.
фСмит
