При исполнении служебных обязанностей - Семенов Юлиан Семенович (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
— Кто инструктор?
Струмилин ответил:
— Я.
— Возьмите его парашют, проверьте как следует, наденьте, поднимитесь на шестьсот метров и прыгните вниз. Сейчас же.
— Хорошо.
— Не «хорошо», а «есть»! — закричал начальник.
— Есть! — повторил Струмилин.
— Кто пилот?
— Я, — ответил Леваковский.
— Начинайте!
Самолет пошел кругами вверх. Леваковский сказал:
— Подожди прыгать, я тебя подниму метров на восемьсот.
— Не надо.
— Зачем множить одну гибель на две? Сиди, я поднимусь повыше.
— Не надо! — крикнул Струмилин.
Но Леваковский все-таки поднял его на восемьсот метров.
Струмилин выпрыгнул, но он не притронулся к кольцу. Он несся вниз затяжным прыжком. Когда до земли, несшейся на него вздыбленной спиралью, осталось метров четыреста, он рванул кольцо. Парашют выстрелил, Струмилина рвануло вверх, и он стал медленно спускаться. Он спускался вниз и чувствовал, что засыпает. И сквозь сон он видел, как уехал на своей машине начальник парада и на черной «эмочке» — ребята из НКВД. Летчики поймали его на руки, а он ужасно хотел спать и беспрерывно зевал.
Так было и сейчас. Он засыпал сладко и спокойно, часто зевая.
Из палатки вышел Морозов.
— Я передал — сказал он.
— Спит, — шепнул Воронов.
— Тогда давай закурим, — предложил Морозов, — чтобы он не видел.
12
Женя шла по Столешникову переулку. Солнце слепило глаза. В лицах людей была радость, оттого что солнце слепило глаза. Сегодня закончилась работа над картиной. Женя почувствовала себя легкой и свободной. Сначала ей было радостно это чувство, но через час это чувство свободы и радости прошло. И ей стало грустно. Так всегда бывает: во время тяжелой, но интересной работы ждешь ее окончания, а когда она кончается, делается грустно. Уходит что-то свое, и чувствуешь себя обедневшим и усталым.
Женя зашла в магазин галантереи. Ей надо было купить маленьких синих пуговиц.
Женя шила себе несколько ситцевых платьев для юга, а пуговиц найти не могла, потому что все время была на съемках, и теперь решила поискать в центральных магазинах.
В магазине в Столешниковом было душно и пахло мылом.
— У вас нет ли маленьких синих пуговиц? — спросила Женя продавщицу.
Та подтолкнула подругу локтем и шепнула: «Смотри, Струмилина».
— Сейчас, — сказала она, — я схожу на склад.
Женя стояла, облокотившись о прилавок, и ждала, пока девушка вернется. Рядом с Женей стояла круглая витринка с мужскими галстуками. Сначала Женя не обратила на них внимания, но чем дольше ей приходилось ждать, тем внимательнее она разглядывала расцветки и рисунки на галстуках. Потом она стала поворачивать вращающуюся витрину. Она выбрала серый галстук. Он был спокойной расцветки, с поперечными полосками.
— Сколько стоит этот галстук? — спросила Женя.
— Девяносто копеек.
— Очень дешево.
— Он не шелковый. Шелковые галстуки дорогие, те, которые с рисунками.
— Вот эти? — показала Женя на аляповатый красочный галстук.
— Да, — ответила продавщица.
— Но они же некрасивые…
— Что делать… Такие галстуки очень любят пожилые мужчины.
— Я у вас куплю серый, ладно?
— Конечно.
— Вам платить или в кассу?
— В кассу.
Женя выбила чек. Продавщица завернула ей галстук.
— Спасибо.
— Ну, что вы…
Женя улыбнулась, потому что вдруг подумала: «А кому я купила этот галстук?»
— Вы говорите, пожилые мужчины любят рисованные галстуки? — спросила Женя.
— Да.
— А что, если я куплю пожилому мужчине такой же, серый?
— Этот — последний.
— А на складе?
— Я сейчас сбегаю.
За прилавком никого не осталось. Женщины начали сердиться.
— Увидали артистку, забегали!
— Очередь надо уважать!
Старик, стоявший в очереди за кошельком, сказал скрипучим голосом:
— Не галдите, как курицы! В вас говорит зависть!
Женщины, как по команде, обернулись и стали бранить старика. Тот заговорщически подмигнул Жене и стал лениво переругиваться с женщинами. В магазине сейчас была та категория женщин, которые любят стоять в очередях. Им не надо ничего, лишь бы постоять в очереди, посудачить о чем-либо и немножко поругаться. Старик угадал их и «взял огонь на себя». Ему было смешно, а женщинам приятно.
Прибежала первая продавщица. Она сунула Жене пакетик с пуговицами и шепнула:
— Импортные, носите на здоровье.
— Сколько я вам должна?
— Ой, что вы, ничего не надо…
— Мне неудобно так…
— Тогда принесите мне ваше фото с надписью. Меня зовут Люся.
Потом пришла вторая продавщица и сказала:
— Знаете, на складе таких галстуков тоже нет.
Женя пришла домой, достала из шкафа костюм отца и примерила к нему галстук. Костюм был темный, и галстук сюда не шел. Тогда Женя примерила к другому костюму, легкому, летнему.
— Этот — хорошо, — сказала она самой себе. — Мы поедем с папой на юг, и он будет щеголять в этом галстуке.
Женя пошла на кухню поставить чай. Поставила чайник на плитку, надела фартук и решила подмести пол. Она убралась на кухне и пошла в кабинет отца. Там она села к телефону и набрала номер телеграфа.
— Примите телеграмму, — попросила Женя. — «Диксон, Струмилину. Я купила тебе очень красивый галстук».
Телеграфистка приняла текст и спросила:
— Обыкновенная?
Женя подумала секунду и ответила:
— Нет, срочная.
13
— Льдинка, Паша, льдинка! — закричал Брок. — Смотри, льдинка справа!
— Там нет льдинки, — сказал Аветисян, — это туман.
— Да нет же! Я видел только что!
— Где? Далеко? — спросил Павел.
— Нет, совсем недалеко!
— Там нет льдинки… — сказал Аветисян, вглядываясь туда, где, по словам Брока, должна была находиться льдина. — Подожди… подожди, Нёма… Есть! — закричал Аветисян. — Есть, Паша! Круто вправо!
Богачев и Пьянков развернули самолет, и его затрясло от этого еще сильнее. Вираж они заложили крутой, и крыло самолета прошло метрах в десяти над водой, в которой плавали серые обломки битого льда.
— Удержишь штурвал один? — спросил Богачев.
— Не знаю, — ответил Пьянков, — попробую. А что?
— Я же не могу сажать вслепую…
— Удержу.
Богачев отпустил штурвал и быстро приподнялся. Впереди белела льдина.
— Ага! — закричал Богачев. — Есть! Есть, чертяка!
Он плюхнулся в кресло, схватил штурвал и сказал:
— Володя, на место! Нёма, садись за Пьянкова! Геворк, корректируй посадку!
— Хорошо!
— Какой лед?
Аветисян приник к смотровому стеклу. Все смотрели на него, замерев. Он долго смотрел на лед, приближавшийся к самолету, а потом негромко сказал:
— Лед плохой. Он синий. Синий лед — тонкий лед.
— Заструги?
— Большие.
— Направление?
— Поперечное.
— Трещины?
— Нет.
— Торосы?
— Нет.
— Будем садиться?
— Еще бы немного вперед…
— А если там вода? Мы не сможем развернуться еще раз. Упадем.
— Здесь мы перекувырнемся.
— Нёма, держи штурвал.
— Есть.
Павел быстро приподнялся. Он сразу же увидел синий лед, поперечные заструги и низкий, серый туман. Что впереди — разобрать сейчас было невозможно. Впереди могла быть вода, могли быть заструги, могли быть торосы, а могла быть и прекрасная посадочная площадка. Никто не мог сказать, что было впереди. А самолет трясло, и в самолете сидели семь ребят из экспедиции, семь славных парней, имена которых безвестны мировой науке. Рядом с Павлом сидели Геворк Аветисян, Володя Пьянков и Нёма Брок — его братья, его друзья, его товарищи. И он, Павел Богачев, человек, сидящий сейчас на месте командира, отвечает за них.
Он отвечает за них перед самим собой, перед их семьями, перед Родиной, которая послала их покорить Арктику.
— Пошли дальше, — сказал Павел, — мы удержим машину.
И они пошли дальше. Самолет болтало из стороны в сторону. Все дребезжало в самолете. И вдруг среди этого дребезжанья летчики услышали песню.
